Шёпот стрекоз (сборник) - Владимир Янсюкевич

Когда они были уже на середине реки, поплыл туман. Луна погрузилась в волшебное марево. Матвейке стали мерещиться, как и в раннем детстве, принцы и принцессы с белёными кукольными личиками, бородатые карлики, потешные зверушки… и вдруг он услышал мамин голос, и было в нём что-то новое, сжигающее сердце, какая-то неодолимая тоска:

Баю-баюшки-баю,Не ложися на краю —Придёт серенький волчокИ ухватит за бочок…И ухватит за бочок,И утащит во лесок,И утащит во лесок,И положит под кусток…

И он увидел её, она шла ему навстречу в длинном светящемся платье, и лицо её было белым и неподвижным, и тогда он протянул ей фляжку с заветной влагой, и она сделала два глотка, и в то же мгновение словно очнулась от вечного сна; и Матвейка, озарённый чудесным спасением, понял, что теперь им ничто не грозит, что теперь они свободны и счастливы…

Чары луны обволокли его сознание несбыточной грёзой, и он не мог слышать, как снизу, против течения реки, накатывает тяжёлый клубок, слитых воедино до неразличимости, словно из преисподней поднимающихся, шумов…

Всё разрешилось в одно мгновение.

Гигантский нос теплохода вынырнул из тумана неожиданно. Раздался короткий удар, треск, и шумовой клубок разорвался на тысячи звуковых осколков, повисших в воздухе ночным фейерверком, среди которых обнаружились и прерывистый грохот двигателей, и громоподобная музыка, и безумные вопли, и нечеловеческий гогот. То ли это была корпоративная вечеринка на воде, то ли экскурсионная фирма устроила для господ клиентов ночную развлекуху. Через какое-то время, длящееся ровно в длину накатившего плавсредства, разлетевшиеся во все стороны звуки растворились в необозримом пространстве, и завершающим аккордом прозвучал удаляющийся шум гребных винтов…

Примерно через полчаса туман рассеялся, волнение, вызванное теплоходом, улеглось окончательно, и луна осветила пустынную гладь реки от берега до берега. Вода в ней, как и прежде, была спокойной и неподвижной, как лёд.

Широка страна моя родная…

2013 год.

Ошибка

профессора Горбина

Сколь многое считают невозможным,

пока оно не осуществится.

План, что и говорить, был превосходный;

простой и ясный, лучше не придумать.

Недостаток у него был только один:

было совершенно неизвестно, как привести его в исполнение.

1

В первую зиму третьего тысячелетия махровый снег валил беспрерывно, тихо и густо, словно собирался навсегда похоронить городскую грязь и показать людям чистоту первозданного мира. Дворники не успевали отгребать, и скрежетание лопат тонуло в мягкой пушистой массе.

В первом часу ночи из павильона станции метро «Чистые пруды» вышел высокий сухопарый мужчина в старом, мешком сидевшем на нём, пуховике, в потёртых джинсах с оттянутыми коленками. На его голове Пизанской башней возвышалась откинутая назад серая заячья шапка-ушанка. Ноги были обуты в грубые башмаки на толстой подошве. Казалось, обычный трудяга, отбарабанив положенное, возвращается домой. Однако мужчина резво промахнул мимо пивных ларьков, соблазнявших разнообразием этикеток и тушками воблы, таращившихся на покупателя вдавленными глазницами, даже не повёл носом в их сторону – веский аргумент в пользу ошибочности первого впечатления. К тому же, проницательный взгляд мог заметить некоторое несоответствие простецкой одежды мужчины с выражением его лица, на котором лежал отпечаток напряжённой интеллектуальной работы. Подобранное снизу аккуратной седой бородкой, его лицо выглядело уставшим и в то же время вдохновенным. Это был профессор Ангел Горбин.

Бодро сбежав по заснеженным ступенькам, профессор огляделся вокруг, затем протиснулся сквозь стайку людей, дрожавших на остановке в ожидании трамвая, обогнул вагон, закамуфлированный под трактир «Аннушка», и с каким-то торопливым, почти юношеским, прискоком направился к памятнику Грибоедову. У памятника он приостановился, надвинул шапку на глаза, обернулся, скользнул взглядом по торговым рядам – одна из тёмных фигур у гастрономической палатки показалась ему подозрительной – и быстрым шагом, одной рукой поддерживая углы воротника, прикрывающие горло, а другую засунув в карман, двинулся по правой дорожке бульвара. Тёмная фигура взяла след – тотчас отделившись от палатки, двинулась за ним на некотором отдалении.

Впереди, перспективно сужаясь, уходили к новому русскому ресторану, перегородившему бульвар, два ряда грушеобразных желтых фонарей. Бульвар был безлюден, и только вдали, за рестораном, где пруд превратили в каток, царило праздничное оживление.

Дойдя до ресторана, профессор бросил взгляд на купающуюся в огнях огромную елку, установленную посреди бурлящего конькобежцами катка, и свернул направо. Почти бегом пересек трамвайную линию, окунулся в темноту арки дома номер №12 и скрылся в глубине внутреннего двора. Преодолев зигзагом двор с высокими старыми тополями, он вышел в Потаповский переулок, перебрался на другую сторону и зашагал к Покровке. Но метров через тридцать, миновав слегка завалившийся одноэтажный дом старинной постройки, нырнул под арку серой восьмиэтажной громадины с эркерами. Очутившись в небольшом проходном пространстве между домами, он заспешил, свернул в дворовый аппендикс со множеством разнокалиберных сарайчиков, по крышу засыпанных снегом, почти подбежал к узкому, словно нос корабля, кирпичному зданию с развалившимся под самой кровлей углом, ещё раз оглянулся и скрылся за железной дверцей, ведущей в подвал.

Возможно, профессор догадывался, что за ним тенью следовала тёмная фигура в чёрных, облегающих массивные ноги, кожаных брюках, чёрной кожаной куртке, с чёрной круглой шапочкой на голове, тоже кожаной. Несмотря на открытость лица, как раз лица-то и невозможно было у неё разглядеть. То ли оно по какой-то причине совершенно отсутствовало, то ли было закрыто непроницаемой маской. Одним словом, шапочка, казалось, была надета не на голову, а на круглую деревянную болванку, какие использовали раньше для формовки фетровых шляп. У ресторана фигура замешкала, пропустив трезвонивший на весь бульвар трамвай, и потеряла из виду мужчину в заячьей шапке. Потом рыскающей походкой, наугад, прошлась по дворам, выскочила на Потаповский и застыла в недоумении. Снег здесь уже соскребли до асфальта и найти человека по следам не представлялось возможным. Потоптавшись с минуту посреди дороги, кожаная фигура прогулочным шагом, вразвалку, устремилась к Покровке.

2

Профессор запер дверь на ключ, бесшумно переместил массивную задвижку, постоял немного, слушая улицу, затем стряхнул с себя снег и в полной темноте, на ощупь, задевая стоявшие у стены лопаты, спустился по каменной лестнице в подвал, за много лет ставший для него, если не родным, то привычным, плотно притворил вторую дверь, щёлкнул выключателем.

Круглый тряпичный абажур на проволочном каркасе, подобранный им на помойке и подвешенный под потолком исключительно для ностальгического уюта, осветил рыжим светом нехитрую холостяцкую меблировку, тоже вторичного пользования или, как теперь говорят и у нас, сэкондхэнд. Всё самое необходимое для полежать, посидеть, и переодеться. И, разумеется, для поработать интеллектуально: в дальнем углу стоял колченогий обшарпанный письменный стол с настольной лампой на нём, стопкой медицинских книг, тетрадями с записями и ведомыми только автору графиками и схемами.

Посреди комнаты мышка обстоятельно обгрызала корку чёрного хлеба, накануне непредусмотрительно оставленную профессором на столе. Она лениво повернула голову к вошедшему и пушистым шарикам неторопливо покатилась в угол, утаскивая за собой лакомый огрызок «черняшки».

Незваная гостья вызвала недовольство профессора, и потому он воспользовался бесцеремонной формой приветствия – «Да, пришёл! Здесь я хозяин. Пока. А ты убирайся восвояси!» – затем снял куртку, промокнул свежей салфеткой лоб, облегченно вздохнул.

Работа шла к завершению. Вожделенный аппарат возвышался перед ним в бетонной нише, подмигивая разноцветными глазками датчиков. Оставалось пройти последний, самый ответственный этап его многолетних трудов – испытание.

В подвале стояла нестерпимая духота – сказывалось соседство с бойлерной. И ещё висела в воздухе ничем неистребимая вонь, смесь прогнившей тары и протухшей рыбы, оставшаяся с тех лихих времён, когда новоявленные предприниматели арендовали подвал в качестве продовольственного склада. Примешиваясь к духоте, она делала атмосферу в помещении чересчур тяжёлой, затхлой, вызывавшей тошноту. И потому каждые три часа приходилось врубать вентиляцию. Благо, она работала. Профессор отсутствовал почти сутки, воздух настоялся, и от этой вони надо было срочно избавляться. Он приблизился к обшарпанной стене, нажал на чёрную кнопку. Где-то в утробе здания заскрежетало, загудело. Откуда-то сверху ледяным драконом влетел в помещение поток снежного воздуха и, обшарив все закоулки, залёг на каменном полу. Профессор опустился на стул, отдышаться. Пощупал пульс – учащённый. Надо успокоиться.