В лучах эксцентрики - Иван Дмитриевич Фролов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один перечень поражает количеством и разнообразием издававшихся в то время журналов: «Крокодил», «Смехач», «Бузотер», «Чудак», «Красный перец»...
Фильм состоит из трех киноновелл — экранизации двух рассказов писателя и одной пьесы («Преступления и наказание»). Это опять привычная для Гайдая форма — сборник короткометражек, и опять, на мой взгляд, великолепно удавшаяся ему.
Первая новелла — «Преступление и наказание». Как и во всем фильме, в новелле красочно воспроизведен быт небольшого провинциального городка со всеми присущими времени аксессуарами: первые легковые автомобили, воспринимаемые сейчас как музейные экспонаты; пивнушка с поражающим изобилием таких большей частью забытых ныне закусок, как сушки, вареные раки, вобла; давно вышедшая из моды обстановка квартир — старинная мебель, фикусы, абажуры и разные типичные для того времени детали и украшения.
Добиваясь предельного комедийного накала, режиссер не только переводит комическую ситуацию одноактной пьесы в зримые действия, щедро декорируя их забавным орнаментом, но, как и всегда, много привносит своего, гайдаевского. Только на сей раз гайдаевское не переинтонирует пьесу, а органично входит в ее художественную ткань.
Один из персонажей киноновеллы, торговец пивом, исполняет сочиненные для него куплеты, пропагандирующие такой полезный для человечества продукт, как пиво. Каждом четверостишие заканчивается рефреном: «Губит людей не пиво — губит людей вода».
Воспользовавшись этими строчками, А. Александров в рецензии на фильм, озаглавленной «Смех бывает разный», писал: «Если считать истинным градусом комедии сатиру, а желание рассмешить во что бы то ни стало — водой для разбавления, то для оценки фильма можно согласиться с философским выводом этих куплетов: «Губит людей не пиво — губит людей вода». Сказано остроумно. Но рецензент прав, пожалуй, только наполовину. Там как истинным градусом комедии является не только сатира, но и юмор, которого в фильме вполне достаточно. А сатира действительно разбавлена. Тут с рецензентом трудно спорить. И все-таки немало осталось и от Зощенко. Сохранены, например, его гиперболизированные события. Образы стяжателей, как их до сих пор называют рецензенты и критики, тоже даны у Гайдая довольно зло и хлестко.
Прежде всего это завскладом Горбушкин (М. Пуговкин). Действие начинается с того, что в дом гк Горбушкину приходит милиционер и говорит, что его вызывает следователь. Скоро выясняется, что этот Горбушкин очень много натаскал всего с работы и, надо думать, теперь его привлекают к ответственности. Жена готовит его, одевает и собирает — на длительный срок, в Сибирь. Наконец он говорит:
— Я готов. Ведите меня.
И под похоронную музыку он идет, как арестант, сцепив руки за спиной.
Пуговкин играет роль труса. Играет сатирически заостренно, даже по-зощенковски гиперболизированно. Это отвратительный, жалкий до безобразия трус. И все-таки он несет в дом все, что можно стащить на работе. В какой-то степени этого Горбушкина можно считать родоначальником очень мощной и впоследствии широко разветвленной кастой несунов.
Конечно, он нарушил закон, расхищал социалистическую собственность. И его надо привлечь к ответственности. Однако и тут есть маленький нюанс, а именно: таким образом, как Горбушкин, закон нарушали если не все, то подавляющее большинство честных советских граждан. И очень долго почти никто не задумывался над тем, что если закон нарушает большая часть населения, то это говорит о неблагополучии не с народом, а с законом или с государственной структурой. Действительно, нас усердно уверяли в том, что мы достигли первой фазы коммунизма, а в последнее время — развитой системы социализма и что наша социалистическая собственность — это общенародная собственность, то есть все в стране наше, свое. Но ведь если бы действительно было свое, его не надо было бы тащить. Сам у себя никто не ворует, разве что психически неполноценный.
Только сейчас начали говорить о том, что до сих пор мы жили не при социализме, тем более всесторонне развитом, а при государственном капитализме, являющимся, по мнению экономистов, якобы неизбежной фазой развития общества после революции. А поскольку капитализм — система эксплуататорская, то между государством, выступающим в качестве эксплуататора, и эксплуатируемым народом существовала высоченная стена. Государство и народ — это были категории не только разобщенные, но и стоящие на различных полюсах как правовых полномочий и привилегий, так и материального благополучия. Из всего многообразия необходимых народу прав он мог пользоваться только одним — правом на работу, особенно — на ударный труд. Был издан даже закон о принудительном труде, относительно так называемых тунеядцев. Не касаясь опять-таки всего многообразия прав личности, народ даже не получал за свой труд полностью. Не говоря уже о подоходном налоге, был выдуман даже налог на то, чего у нас не было. Не имела женщина мужа и, естественно, детей — плати налог на бездетных и холостяков. Таким образом, мы платили даже за свои лишения. В целом налоги достигали девятнадцати процентов — почти одной пятой зарплаты. Кроме этих прямых наборов с небольших и неполных вкладов с граждан взимали непомерные так называемые косвенные налоги, в виде невиданно высоких наценок (по сравнению с себестоимостью) на самые необходимые товары. Поэтому нет ничего удивительного в том, что образовалась очень обширная категория несунов. Тащили почти все. Это был стихийный протест против мизерной оплаты труда и непомерных цен на товары, органическое и понятное стремление хотя бы частично компенсировать недополученную часть заработанной суммы.
Закон квалифицировал несунов как уголовных преступников и устанавливал за это сроки. Во время войны судили даже за жменю подобранного в поле осыпавшегося зерна. Но отношение людей к этому явлению расходилось с уголовным кодексом.
Правда, к продавцам, к каковым можно причислить и Горбушкина, у народа установилось более неприязненное отношение, потому что они компенсировали свою недополучку не только за счет государства, но и за счет нас, покупателей.
Шурин Горбушкина (брат жены) — торговец пивом (В. Невинный). Он уверен, что Горбушкина упекут. У него не появляется никаких, хотя бы запоздалых ахов относительно того, что не надо было таскать и прочее. Эту форму улучшения своего благосостояния все персонажи рассказа воспринимают как нормальную: не хуже других! Судьба арестованного зятя его тоже нисколько не беспокоит. У родственника единственная забота: как спасти натасканное имущество сестры от неминуемой конфискации? Выход есть: срочно все распродать!
Бросается в глаза подчеркнутое увлечение персонажей вещами, барахлом. Имущество ценится дороже человека и его свободы. Оказывается, угрожающая обществу проблема вещизма, которую публицисты обнаружили где-то в
