Наполеон. Изгнание из Москвы - Рональд Фредерик Делдерфилд

сварили суп из овсяной муки и конины, приправив его солью, которую Пикар хранил в завязанной шейной косынке. «Это была самая лучшая пища, которую я ел в своей жизни», — записал Бургойнь. Всю оставшуюся жизнь он продолжал отзываться о ней так же.

После этого Бургойнь и Пикар продолжили свой путь, сев на казачью лошадь спина к спине, чтобы иметь возможность обозревать дорогу во всех направлениях. Передвигаясь таким образом, они избежали встречи с конвоем из 200 французских военнопленных, полумертвых от голода, холода и усталости, которых гнали по дороге на Оршу. Когда Бургойнь и Пикар лежали, прячась от конвоя и ожидая, пока он пройдет мимо, они услышали, как русский сказал французскому офицеру, что Наполеон и весь его штаб попали в плен.

Бургойнь и Пикар, избежав встречи с патрулем, состоявшим из русских кирасир, взвесили свои шансы на воссоединение с остатками армии на берегах Березины. Пикар, который опасался самого худшего, сказал, что у него в ранце лежат 40 золотых монет Наполеона и семь золотых русских монет. Он охотно отдаст их все, чтобы вновь увидеть свой полк.

Удача продолжала сопутствовать им. В серой холщовой сумке, которую нашел Бургойнь, обнаружилось некоторое количество табака, и Пикар с удовольствием набил трубку. Поздно вечером в тот же день они повстречали семью поляков, которая проявила к ним невероятную доброту, предоставив им убежище в деревянной избе, правда, там от невыносимой жары Бургойнь чуть не задохнулся. Полька вымыла и смазала ноги французов. Последний раз Бургойнь снимал свои сапоги 12 дней назад.

Здесь у них появилось свободное время, чтобы проверить содержимое захваченной дорожной сумки. Они нашли девять шелковых шейных косынок, четыре из которых отдали полякам, три пары офицерских эполет, три пары серебряных часов, семь почетных крестов, две серебряные ложки, две дюжины пуговиц с гусарского мундира, две коробки с бритвами, шесть сторублевых банкнотов и пару льняных шароваров, запачканных кровью. Это был богатый улов. Казак, которого они убили в лесу, вероятно, очень активно сражался во время отступления.

Ночью за дверью завыли волки, и Пикар, бывший хладнокровным человеком, факелом и пикой прогнал их[53]. Утром они заплатили местному еврею, чтобы тот вывел их к Березине, но погода сильно испортилась, и по дороге у них возникли невероятные трудности: они часто блуждали. Однако вскоре Бургойнь и Пикар услышали залпы орудий, и это их невероятно ободрило, они поняли, что император и главные силы были все еще на свободе и не так далеко от них. Бургойнь и Пикар продолжали идти сквозь ужасный буран и в конце концов 25 ноября пересекли линию отступления главных сил восточнее Борисова.

На этот раз вид человека, завоевавшего Европу, шокировал Бургойня. Несколько генералов продолжали ехать верхом, но большинство из них шли пешком, включая уцелевших из «Эскадрона обреченных», который растаял за три дня.

Офицеры и солдаты брели вдоль дороги на отмороженных ногах, завернувшись в лохмотья или куски овчины, а за ними, прямо перед эскортом императора, шли остатки конницы гвардии. Сам император шествовал пешком, опираясь на свой посох из березы. Справа от него был король Неаполитанский, Мюрат, поддерживавший остатки своего пышного убранства, а слева принц Евгений. За этой троицей шли маршалы Бертье, Ней, Мортье, Лефевр и генерал Груши с большим количеством других генералов, чьи дивизии были уничтожены. За ними следовали 700 или 800 офицеров, позади которых шли остатки императорской гвардии, все еще сохранявшие боевой порядок.

Сержант Пикар, который несколько недель не видел главных сил, в изумлении уставился на эту грязную процессию. Для человека, с юных лет шедшего за французскими орлами, они должны были казаться пародией на Великую Армию. Он соединился с остатками своего полка, и Бургойнь некоторое время шел вместе с ними, не столько из-за потребности в обществе товарища, столько для того, чтобы удостовериться в справедливости дележки добычи, захваченной с казачьей лошадью.

Под командованием генерала Негре все еще оставалось несколько орудий, а Бургойнь в конце концов присоединился к своему полку — егерям. Все, кто его видел, были поражены, поскольку с 22 ноября считали его мертвым. Той же ночью армия добрела до Борисова. Оптимисты считали, что главная часть их испытания закончилась. В нескольких маршах за рекой была дорога на Вильно и далее на Ковно и Неман, за которым должны были быть подкрепление, провиант и теплые зимние квартиры.

Но испытания, выпавшие на их долю дальше, оказались намного хуже тех, которые им посчастливилось пережить. Едва ли каждый пятый из солдат, прошедших от Москвы до Борисова, остался в живых и вновь увидел Францию.

Глава 8

«Армия сейчас не на параде»[54]

1

Современники Наполеона и поколения историков после него заблуждались относительно реки Березины, будто бы ставшей главным препятствием на пути остатков Великой армии. Однако факты говорят об обратном. Березина не являлась серьезным препятствием ни для какой армии, даже для такой совершенно дезорганизованной, какой была армия Наполеона, когда она достигла ее берегов 25 ноября. Полковник Марбо, имевший намного больше возможностей оценить масштабы возникшей проблемы, говорит о Березине в почти презрительном тоне: «Она была не шире, чем рю Ройаль напротив морского министерства». Несмотря на это, Марбо явно имеет в виду саму реку, игнорируя болотистые подступы к ней с обеих сторон. Он прав, предполагая, что трагедия, разыгравшаяся здесь, скорее была вызвана плохой работой штаба, а не видом препятствия и присутствием в непосредственной близости двух русских армий.

Березина унесла свыше 30 тысяч[55] жертв в течение двух суток в значительной степени потому, что умение командовать солдатами, присущее французскому офицерству, исчезло. Герои все еще находились — несколько несокрушимых, таких, как Ней, Удино, Эбли и Лефевр, но большинство, вплоть до высших эшелонов армии, было охвачено вирусом поражения. Мы узнаём о том, как люди вроде Мюрата бесцельно шатаются вдоль переправы, не проронив ни слова и ничего не сделав, мы видим офицеров, озабоченных спасением своего личного багажа намного больше, чем спасением своих солдат.

Но это ни в коей мере не относилось к самому Наполеону. Император, столкнувшись с необходимостью организовать переправу, повел себя как всегда в минуту опасности и сделал все от него зависящее, чтобы решить эту стратегическую проблему. В этих обстоятельствах он показал безупречную способность пользоваться легковерием русских. Без этого или без той тщательности, с которой он заботился о выполнении своих приказов, ни один из людей не достиг бы правого берега реки и не увидел бы