Коснись зари - Челли Кицмиллер

Мейджер отбросил газету с раздражением. Очередная журналистская утка! Он сам видел голову и знал наверняка, что она принадлежит Мурьете, следовательно, тот, кто написал это письмо был лгуном. Возможно, это тот же самый человек, который украл кнут.

Лютер погрузился в столь глубокое раздумье, что даже не заметил, как Чань Сун открыл дверь его кабинета.

— Два человека хотеть видеть вас, говорить, что они из Уэллс-Фарго. Я велеть им приходить позже…

Лютер подпрыгнул на стуле.

— Уэллс-Фарго! Господи Иисусе! — Он схватил Чань Суна за плечи. — Что еще они сказали? Что? — Китаец растерянно развел руками. — Они хотя бы сказали, когда вернутся?

Чань Сун продолжал молчать.

— Убирайся отсюда! Иди вари свой суп и не попадайся мне на глаза!

Хотя было еще довольно рано, Мейджер налил себе выпить, затем еще, еще… Ему потребовался почти час, прежде чем он смог достаточно успокоиться, чтобы начать искать выход. Впрочем, выход был всего один: убираться из Сан-Франциско с такой скоростью, на какую он только был способен.

Слава Богу, у него теперь есть место, куда бежать: его ранчо. Эльдорадо. Он всегда был осторожен и не говорил никому о его местонахождении, благодаря такой предусмотрительности у него сохранилось безопасное убежище, где он может спрятаться. Позже, когда все успокоится… но что думать о будущем? Сначала надо позаботиться о настоящем, от которого Лютер вовсе не хотел отказываться: дом на Ринкон-Хилле, Чань Сун и Хеллер.

Дом, решил он, нужно покинуть немедленно, взяв только немного личных вещей, — пусть все считают, что он все еще живет здесь. Свой фаэтон он выменяет на сносный фургон и пару лошадей. Люди из Уэллс-Фарго в конечном счете обнаружат его отсутствие, но к тому времени он будет уже далеко.

Что касается Чань Суна, не было сомнений в том, как поступить со слугой, который знал слишком много, — так же Лютер поступил с девочками, которых купил у Кантона Чарли, — повеселился, а затем использовал свой кнут. Что касается Хеллер, он больше не нуждался в ней — ее единственная ценность состояла в имени, которое при других обстоятельствах он смог бы использовать, чтобы достичь высокого социального, политического и делового положения в Сан-Франциско.

Если бы Лютер был уверен, что у нее есть свои собственные деньги, он бы попытался удержать ее, но, несомненно, тетушка Хеллер держала кошелек при себе. Вероятно, стоило приказать Чань Суну отвезти красотку обратно в гостиницу, пока старуха не подняла полгорода на поиски, но, с другой стороны, он потратил слишком много денег, нанимая похитителей, и слишком много времени, разрабатывая план похищения, чтобы теперь отказаться от удовольствия посмеяться над ее легковерием и наивностью, например, подсматривая в глазок, когда она обнаружила на постели кровь цыпленка.

И все-таки, возможно, ему не стоило долго удерживать ее. Это было неразумно. Он ненавидел женщин — всех женщин — за их лживость и хитрость. Ненависть была единственной хорошей вещью, которой научила его мать, перед тем как уехать с коммивояжером, продававшим виски.

Время шло, а он так и не мог решить окончательно, брать Хеллер с собой или нет. Подумав, что стоит использовать каждую минуту, чтобы насладиться своим призом и оценить его, он лринялся наблюдать за Хеллер. Когда-нибудь ему удастся излечиться, он снова станет мужчиной, и вот тогда…

Когда Хеллер проснулась во второй раз, Гордон снова стоял над ней.

— Надеюсь, вы хорошо спали, моя дорогая? — В его голосе слышалась насмешка. Очевидно, он добавил что-то в чай, чтобы усыпить ее. Но зачем было это делать после того, как он предложил отвезти ее обратно в гостиницу?

Она осторожно огляделась.

— Я веду свою игру, Хеллер, и устал притворяться кем-то, кем на самом деле не являюсь, — произнес он высокомерно.

Не давая ей опомниться, схватил ее и поставил на колени.

— Я всегда хотел белую девчонку-рабыню. — Сбросив подушки на пол, Мейджер прижал Хеллер к спинке кровати. — Китайские рабыни не понимают по-английски, но у тебя нет такой проблемы, не правда ли?

— Рабыни? Гордон, прошу вас, остановитесь — вы делаете мне больно! — Хеллер попыталась вырваться, но у нее не хватило сил.

— Ты была когда-нибудь в тюрьме, детка? У охраны есть много способов заставить заключенного делать все, что от него захотят. Я провел в Сан-Квентине не так уж мало времени и знаю, о чем говорю. — Он захватил ее запястья, затем навалился на нее всем телом и привязал их к спинке кровати.

— Нет, Гордон, нет! Вы не должны делать этого, иначе вам прямая дорога обратно в тюрьму.

— Ах, какая забота, я тронут до слез! Вот только они ничего не узнают, потому что вы не скажете им: к тому времени, когда я закончу с вами, вы будете говорить только то, что я прикажу. И не смотрите на меня так обеспокоенно, моя дорогая, я не собираюсь причинять вам продолжительную боль, поскольку я слишком забочусь о вас. — Он не спеша поднялся.

Волна тошноты подступила к горлу пленницы.

— Зачем вы это делаете?

— Зачем? Этот же вопрос я задавал себе некоторое время назад и в конце концов пришел к определенному выводу. — Вы — именно то, что я хочу. У вас такой утонченный вид, которого нет у большинства других женщин, и мне это нравится.

Хеллер невольно вздохнула. Утонченность — неуловимая черта, которая отличает настоящую леди, — всегда была для нее недостижимой мечтой, и теперь она же стала ловушкой, в которой ей суждено погибнуть.

— Я никогда не соглашусь выйти за вас, мистер Пирс, никогда.

— Что ж, посмотрим. Должен предупредить, что мой метод чрезвычайно убедителен. — Мейджер грубо повернул ее лицом к себе. — Ты так красива, Хеллер, у тебя такое детское личико, невинное, наивное, что очень хочется увидеть и все остальное. — Он провел тыльной стороной ладони по ее груди, затем развязал на себе пояс и, скинув халат, остался в одних широких черных штанах.

Хеллер вскрикнула, но он тут же со смехом зажал ей рот рукой.

— Ах, какая маленькая скромница, ну прямо мисс Высокомерие и Надменность. — Мейджер осторожно спустился пальцами к ее шее. — Ты знаешь, что тебе сейчас нужно? — Схватив Хеллер за подбородок, он резко приподнял ей голову. — Тебе нужен урок смирения. Держу пари, что тебя никогда не учили скромности в академиях, которые ты посещала. Не так ли?

— Послушайте, Гордон, чем бы ни была вызвана ваша ненависть ко мне, простите меня. Я сделаю все, что смогу, чтобы искупить свою вину перед вами, только позвольте мне уйти.

Сверкнувшая в его глазах злоба заставила ее задрожать от страха.

— Хорошо, я подумаю. — Он обошел вокруг кровати и схватил ее за ночную рубашку. — А пока урок номер один. — Мейджер начал скручивать тонкую ткань. Хеллер сжалась, пытаясь высвободить руки, и тут же почувствовала рывок веревки, которыми были связаны ее запястья. Она закричала от боли. — Кажется, я сделал тебе больно? Мне так жаль! — Мучитель, продолжая смеяться, наклонился к ней, и Хеллер ощутила его зловонное дыхание. В следующий момент он сильно дернул, разрывая ткань и открывая ее тело своему жадному взгляду.