История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта - Филипп-Поль де Сегюр

«Кровь еще не пролита, — добавил Наполеон, — Россия же слишком велика, чтобы уступить без боя. Александр может начать переговоры только после большого сражения. Если понадобится, то я пойду до самого святого города, чтобы добиться этого сражения. Мир ждет меня у ворот Москвы. Но когда честь будет спасена, а Александр все-таки будет упорствовать, то я начну переговоры с боярами, если не с самим населением этой столицы. Население Москвы велико и достаточно просвещенно. Оно поймет свои интересы и поймет свободу». В заключение он прибавил, что Москва ненавидит Петербург, и он воспользуется их соперничеством.

Возбужденный этим разговором, император разоблачил свои надежды. Дарю возразил ему, что дезертирство, голод и болезни привели к тому, что армия уменьшилась на треть. Если не хватит продовольствия в Витебске, то что же будет дальше?

Бертье прибавил, что если мы опять пойдем вперед, то наши фланги слишком растянутся, и это будет выгодно русским. Голод и в особенности русская свирепая зима также будут их союзниками; тогда как, оставшись здесь, император будет иметь зиму союзницей и сделается хозяином войны. Он будет держать ее в своей власти, вместо того чтобы идти за ней следом…

Бертье и Дарю возражали. Император кротко слушал, но часто прерывал их своими ловкими замечаниями, ставя вопрос так, как это было ему желательно. Но как бы ни были неприятны истины, которые были произнесены, Наполеон все-таки выслушал их терпеливо и даже отвечал. И в этом споре его слова, его манера, все его движения отличались простотой, снисходительностью и добродушием. Впрочем, добродушия всегда было у него достаточно, чем и объясняется то, что, несмотря на столько бед, его все-таки любили те, кто жил вблизи него.

Император, не очень довольный этим спором, призвал еще нескольких генералов своей армии. Но его вопросы заранее наводили их на ответ. Некоторые из этих военачальников, рожденных солдатами и привыкших повиноваться звуку его голоса, были так же подчинены ему во время этих разговоров, как и на поле битвы.

Однако все понимали, что зашли слишком далеко. Нужна была победа, чтобы быстро выпутаться из этого положения, а победу мог дать только он! Притом же неудачи умалили армию, и оставшиеся в ней были избранными как в физическом, так и в умственном отношении. Чтобы добраться сюда, надо было противостоять стольким испытаниям! Скука и плохие условия их стоянки волновали генералов. Оставаться было невыносимо, отступать нельзя; следовательно, надо было идти вперед.

Великие имена Смоленска и Москвы не пугали их. В прежние времена эта неизвестная земля, новый народ и отдаленность от всего подействовали бы удручающим образом на обыкновенных людей и заставили бы их отступить. Но именно это и привлекало их. Им нравилось бывать в таких рискованных положениях. Новая грозная опасность придавала всему совершенно особый характер и обещала сильные ощущения, полные привлекательности для деятельных людей, которые испробовали всё и которым постоянно нужно было что-то новое.

Честолюбие Наполеона не знало границ. Всё кругом внушало ему страсть к славе, и будущие успехи казались неисчислимыми. Ах! Как измерить влияние, оказываемое могущественным императором, который мог сказать своим солдатам после победы при Аустерлице: «Дайте мое имя вашим детям, я вам это разрешаю. А если среди них окажется достойный, то я ему завещаю всё свое имущество и назову его своим преемником».

Глава III

Между тем соединение двух крыльев русской армии в Смоленске принудило Наполеона приблизить один к другому и свои армейские корпуса. Еще не было дано ни одного сигнала к атаке, но война окружала его. Она как будто искушала его гений посредством успеха и подстрекала его неудачами.

На левом фланге Удино предпринял смелый марш. Генерал противника Витгенштейн должен был прикрывать дорогу на Петербург. Опасаясь угроз со стороны Удино и Макдональда, он оказался между двух пересекающихся дорог — из Полоцка и Динабурга. Тридцатого июля он увидел, что войска герцога Реджио обходят его с левого фланга, и поспешил туда.

Его решительность расстроила планы Удино, который потерял два дня; в итоге французский маршал утратил свое преимущество. Оказавшись в ограниченном пространстве, он не решился атаковать и покинул опасное место; увидев, что тот отступает, противник расстроил его ряды, и сотня пленных вместе с багажом попали в руки Кульнева.

Воодушевленный этой легкой победой, Витгенштейн перешел все границы. Он приказал Кульневу вместе с двенадцатью тысячами солдат преследовать Альбера и Леграна. Последние укрылись за земляным валом, откуда увидели, как русский генерал опрометчиво устремился в дефиле между ними и рекой; они внезапно на него напали и опрокинули, захватив восемь пушек и восемь тысяч пленных.

Кульнев погиб как герой: пушечное ядро раздробило обе его ноги и отбросило его на собственную пушку; видя приближающихся французов, он сорвал свои награды и в порыве гнева от собственного безрассудства обрек себя на смерть, приказав солдатам оставить его. Вся русская армия горевала о нем.

Неожиданный успех воодушевил французов, их авангард пошел в наступление и оказался перед русской армией. Удино был оттеснен к Двине и до Полоцка. Наполеон, недовольный отступлением, послал Сен-Сира и баварцев в этом направлении, тем самым создав группировку общей численностью в 35 тысяч солдат.

В то же время в Витебске узнали, что авангард принца Евгения имел успех около Суража, но в центре, около Днепра, в Инкове, Себастиани потерпел неудачу из-за численного превосходства неприятеля.

Наполеон написал тогда Маре, чтобы тот ежедневно сообщал туркам про новые победы. Будут ли эти известия истинными или вымышленными — безразлично, лишь бы разорвать мир турок с русскими.

В это время в Витебск приехали депутаты Червонной Руси и рассказали Дюроку, что они слышали, как русские пушки возвестили о мире в Будапеште. Этот мир, подписанный Кутузовым, был теперь ратифицирован.

Дюрок тотчас же передал это Наполеону, и тот сильно огорчился. Молчание Александра больше не удивляло его!

Конечно, это событие сделало в глазах Наполеона еще более необходимой быструю победу. Всякая надежда на мир рушилась. Он читал воззвания русских. Они были грубы, как и подобает грубому народу. Вот некоторые выдержки из них[18]:

«Враг с беспримерным коварством возвещает о разрушении нашей страны. Наши храбрецы горят желанием ринуться на его батальоны и истребить их. Но мы не хотим приносить наших храбрецов в жертву на алтарь этого Молоха. Необходимо, чтобы все восстали против всемирного тирана. Он является, с изменой в сердце и честностью на словах, чтобы покорить нас посредством легионов своих рабов. Изгоним же это племя саранчи! Будем носить крест в наших сердцах, а железо в наших руках! Вырвем зубы у этой львиной головы и низвергнем тирана, который хочет перевернуть землю!..»