Моя любимая дура - Андрей Дышев

Они собирались спуститься отсюда на сноубордах, в этом самом месте, где «крайне опасно для жизни». Интересная идея. Я посмотрел вниз, где под волнообразным карнизом начинался крутой обрыв, а за ним трещины, ямы, взлеты и обширная, сверкающая нетронутым снегом долина с крохотными шпильками опор канатной дороги.

– Это трудно? – спросил я.

– Что трудно? – обернулись парни.

– Спуститься на сноуборде?

Парни переглянулись, словно мысленно спрашивали друг у друга: тебе трудно? а тебе?

– Ерунда, – сказал тот, у которого в кармане лежал фотоаппарат. – Лично меня эта гора уже не продирает. Вот если на Ушбу с вертолета высадиться…

– Да, Ушба – это другое дело, – согласился его друг. – Там адреналин может по ногам потечь.

– А почему никто не катается на противоположном склоне? – не отставал я, кивая на площадку, где только что познал глубину своего отчаяния. – Слишком круто?

– Склон как склон, – пожал плечами первый экстремал. – И не очень-то он и крутой. На Ушбе круче.

– Крутизна здесь ни при чем, – добавил второй экстремал и сплюнул под ноги. Ему уже надоело болтать, он хотел быстрее сигануть с карниза, чтобы затем подняться сюда на подъемнике и сигануть еще раз, а потом еще и еще. – Спуститься по тому склону нетрудно. Вопрос в том, как потом подняться? Канатки ведь там нет. А давать пешкодрала с доской на горбу замучаешься.

Последние слова он произнес, уже повернувшись ко мне спиной. Я провожал их глазами. Дойдя до карниза, парни встали на его край, пристегнули к ботинкам доски, одновременно завопили, привлекая к себе внимание всех, кто находился на вершине, и прыгнули вниз. Увидел я их снова только спустя минуту: две маленькие точки, удаленные от меня на несколько километров, стремительно неслись по снежной лощине, оставляя за собой туманно-белые шлейфы, словно кометы. Восторженных воплей уже не было слышно.

– Кирилл, я хотел бы с вами поговорить…

Я обернулся на голос, почти не сомневаясь в том, кого сейчас увижу. Темная невзрачная куртка, большие непроницаемые очки, черная бандана, туго стягивающая голову чуть выше бровей. Мураш.

Он протянул мне руку.

Глава 24

БЭТМЕН ОБЪЯВИЛСЯ

– Антон, тебе еще не надоело шпионить за мной?

Я не стал больше любоваться фигурками двух отчаянных парней, похожих на капли томатного сока, скользящие по белой стене, и отошел от края обрыва. Не хотелось при Мураше проявлять любопытство к райдерам и выказывать восторг от возможностей сноуборда.

– У меня нет выхода, – ответил Мураш, не давая мне пройти к станции. – Только вы можете показать мне место, где погиб мой отец… Но сейчас… сейчас я хочу поговорить с вами о другом… Вы очень рискуете. Вы даже не представляете себе, какой опасности подвергаете свою жизнь.

Я глянул на Мураша с искренним любопытством и даже весело.

– Ты о чем, дружище? О какой опасности ты говоришь?

– Вы знаете о какой, – уклончиво ответил Мураш.

– Это все, что ты хотел мне сказать?

Я обошел его и неторопливо направился к станции. Не выпить ли горячего глинтвейна? Лучшего напитка здесь не придумаешь. Вино разогревает грудь, выстуженную ледяным дыханием гор, а пряности наполняют лишенный запахов высокогорный воздух ароматом цветов.

– Хорошо, – сдался Мураш, догоняя меня. – Я буду с вами откровенен. Вы идете на поводу у очень опасных людей. Вы сильно рискуете, выполняя их волю.

Так, он осведомлен. Интересно, много ли он знает? И откуда, черт возьми, он это знает? Взломал мой пароль к электронной почте и прочитал письма от убийцы?

Я остановился в тени остроносой крыши. Здесь сразу чувствовался пронизывающий высотный холод.

– И в чем же заключается риск? – вкрадчиво спросил я, повернувшись лицом к Мурашу.

– В том, что ваша жизнь для них не представляет никакой, даже самой маленькой, грошовой ценности.

Резко вскинув руку, я схватил Мураша за воротник и толкнул его на жестяную обшивку дома. Дом загудел, как барабан. Шея у Мураша была горячая и немного липкая от пота. Мои пальцы слегка сдавили ее.

– Не тебе, сопляку, делать выводы о моей ценности, – сказал я, сняв с него солнцезащитные очки и заглянув в испуганные глаза. – Ты наглее, чем те, у кого я иду на поводу.

Я вернул очки на место, правда, перевернув их дужками кверху, и отпустил оторопевшего банковского служащего… Холодно, очень холодно в тени. Я снова вышел на солнце и подставил ему лицо. Золотые лучи заструились по лбу, щекам, подбородку, чуть пощипывая кожу. Что еще может быть нежнее этого прикосновения?

– Вы меня неправильно поняли, – тихо произнес Мураш за моей спиной.

– Если тебе что-то известно, то говори прямо, – ответил я, не открывая глаз и наслаждаясь теплом.

– Мне известно немногое. Например, то, что вам плохо, вы одиноки и у вас есть враги.

– Не густо. Что еще?

– Мне кажется, вас заманивают на Джанлак. Я это заподозрил еще тогда, когда мы сидели в вашем офисе и вы сказали, что срочно вылетаете в Минводы. Мне кажется, эти люди… эти люди… они…

– Ну! Рожай быстрее!

– Вы слышали когда-нибудь про черных антикваров? Про нелегальные археологические раскопки? Так вот, мне кажется, что эти люди хотят заняться чем-то подобным. Они хотят раскопать тела погибших и поковыряться в их карманах…

Эти слова дались ему с трудом. Я опустил лицо и взглянул на Мураша. Мои глаза, ослепленные солнцем, выдавали странные, сюрреалистические картины, и по нечеткой фигуре Мураша заскользили зеленые и красные пятна.

– Это ужасно, Кирилл! – вдруг сорвавшимся голосом вскрикнул Мураш и стремительно закрыл лицо ладонями, будто хотел удержать поток слез, подобный ниагарскому водопаду. – Я представляю, как они станут шарить в карманах моего отца… Как мне больно, как больно…

Его плечи дрожали, он плакал. Я хотел отвернуться, так как плачущие мужчины вызывают во мне чувство стыда и неловкости, но вместо того я шагнул к Мурашу и опустил руку ему на плечо. Успокаивать плачущего взрослого человека – еще более постыдное и бесполезное занятие, к которому я никогда не прибегал. Лучше задавать побольше вопросов.

– А почему ты решил, что эти люди хотят раскопать тела погибших? – спросил я. – Не думаю, что под ледником погибло много людей. Нам было известно всего о троих пропавших без вести. И, во-вторых, даже самый отъявленный мерзавец и вор не стал бы заниматься такими поисками. Ну, посуди сам, неужели такие уж большие деньги можно обнаружить в карманах несчастных водителей и пешеходов, которые случайно оказались под ледником? Неужели ради сомнительного шанса найти мокрый, раскисший бумажник какой-то идиот намерен рисковать своей жизнью?.. Ну? Антон? Ты же умный человек, в банке работаешь!

Мураш отпрянул от меня, стыдясь поднять лицо. Отвернулся на минуту, вытирая слезы.

– Извините меня, – шмыгая носом, произнес он. – И спасибо вам. Вы даете надежду. Вы умеете убедить… Мне уже намного легче. И все же я не могу избавиться от той мысли, что вас хотят использовать на леднике для какой-то гадкой, бесчеловечной работы.

– Мне тоже не дает покоя эта мысль, – признался я. – Но к чему гадать? Очень скоро все выяснится.

– Значит, вы все-таки пойдете к ним?

Он заглядывал мне в глаза. Я подумал, что Мураш прямолинеен, как мальчик, родители которого переусердствовали в воспитании у сына безусловной честности.

– Послушай, – сказал я, снова опуская руку на плечо парня и отводя его подальше от чрезмерно шумной молодой компании. – А почему ты говоришь «к ним»? Ты считаешь, что это не один человек?

– Один? – усмехнулся Мураш. – Вот я один. И что я могу сделать? Как могу заставить вас помочь мне?

Хорошо, что ты еще пока не знаешь, как один человек может вить веревки из десятков заложников, подумал я. Что ж мне теперь с тобой делать? Время идет. Я вспомнил милые глаза Ирины, и у меня тотчас нестерпимо заныло где-то в груди. Ей, должно быть, больно, она наверняка испытывает физические страдания. А мне больно только от той мысли, что она мучается из-за моей медлительности и нерасторопности. И еще Мураш этот под ногами путается. Жалко парня, но, видит бог, сейчас не до него. Потом, когда я вызволю Ирину, я отведу его на место гибели его отца.

– Вот что, – сказал я, глядя на второй этаж с тонированными стеклами, на которых было написано «Прокат снаряжения». – Потерпи немного. Спускайся в поселок. Я потом тебя найду. Можешь даже снять ту самую комнату, в которой я ночевал… Потом. Все будет потом…

– Постойте! – воскликнул Мураш и схватил меня за рукав. – Я же не сказал вам самого главного. Вы один. Рядом с вами нет надежного друга. И мне кажется, что сама судьба свела нас. Я для вас самый верный и надежный друг. «Друг – это мост. Друг – это связка. И это – мой тост, похожий на сказку!» Так когда-то сказал мой отец…

Я поморщился как от горькой пилюли.

– Давай-ка, Антон, без поэзии и ярких вывесок. Чему-чему, а им я верю меньше всего. Я благодарю тебя за этот порыв…