Алиенора Аквитанская - Режин Перну

Несколько месяцев спустя, 18 сентября 1180 г., король Людовик VII мирно скончался в цистерцианском монастыре де Сен-Пор. Один из летописцев, рассказавших нам о его последних мгновениях, Жоффруа де Вижуа, заявил, что единственное, в чем можно упрекнуть покойного, это в том, что он слишком благоволил к евреям и даровал слишком много вольностей городам своего королевства. Реакционные историки существовали во все эпохи, и этот, должно быть, не подозревал, какой похвалой будут звучать его слова для потомков.

Мила мне радость вешних дней,И свежих листьев, и цветов,И в зелени густых ветвейЗвучанье чистых голосов, —Там птиц ютится стая.Милей — глазами по лугамСчитать шатры и здесь и тамИ, схватки ожидая,Скользить по рыцарским рядамИ по оседланным коням[18].

Бертран де Борн

Возможно, именно из стихов Бертрана де Борна, переходивших из уст в уста, Алиенора и узнала о битвах, которые вели между собой ее сыновья и ее муж. С тех пор, как она стала пленницей, куртуазная жизнь покинула пуатевинскую столицу. Бернарт де Вентадорн удалился в цистерцианский монастырь в Далоне, и теперь наследство Алиеноры — трубадуры, труверы, куртуазная лирика и рыцарские романы — воцарилось во дворах Шампани и Фландрии. Но средиземноморская струя на этом не иссякла, и владелец небольшого замка в Отфоре, Бертран де Борн, прославился в окружении молодого короля своими сирвентами, в которых война занимала то место, какое Бернарт де Вентадорн отводил куртуазной любви. Ибо бои возобновились, и сыновья снова выступили против отца, а братья стали сражаться друг против друга.

Алиенора была узницей уже девять лет к тому моменту, когда, в июне месяце 1183 г., увидела поразительный сон: ее сын Генрих, Молодой король, лежит на своей постели со сложенными руками, в позе надгробного изваяния; на пальце у него кольцо с драгоценным сапфиром; над его прекрасным, улыбающимся, но очень бледным лицом сияют два венца: тот, который он надевал в день, когда его венчали английской короной, и другой, сделанный, казалось, подобно святому Граалю, из неведомой смертным материи, из чистого света.

Когда через некоторое время королеве сказали, что с ней, от имени ее супруга, хочет говорить архидиакон Уэльса, она мгновенно догадалась, о чем пойдет речь, и рассказала ему сон, который неотступно преследовал ее уже несколько дней, и этот священник, по имени Томас Эгнелл, передал нам ее рассказ.

Он проливает такой удивительный для нас свет на психологию того времени и на душевную жизнь самой Алиеноры, что мы не можем не повторить его. Архидиакон явно и сам был удивлен, услышав, как королева истолковала этот сон: даже самый набожный священник не мог бы опровергнуть его значение. «Что, если не вечное блаженство, может подразумеваться под короной, у которой нет ни начала, ни конца? И что может означать этот свет, такой чистый, такой блистающий, если не сияние бессмертного, вечного счастья? Эта вторая корона была прекраснее всего, что здесь, на земле, может быть доступно нашим чувствам; но разве не то, что '"глаз не видел, ухо не слышало, сердце человеческое не чувствовало, Господь уготовил тем, кто Его любит?"»

И Томас Эгнелл, вернувшись в Уэльс, где уже частично был выстроен великолепный собор, один из самых прекрасных во всей Англии, наверное, не раз, поднимаясь по знаменитой лестнице Северного трансепта, всегда словно залитого небесным светом, вспоминал это видение королевы. Он сообщает нам, что Алиенора, благородная дама, «весьма рассудительная женщина, постигла тайну этого видения и выдержала со спокойствием и душевной силой известие о смерти сына».

Молодой король умер, проболев несколько дней, врачи не сумели его спасти. Последние часы его жизни в замке Мар-тель, на берегах Дордони, прошли мирно и очень поучительно. Как только Генрих заболел и у него появилось предчувствие близкой смерти, он послал к отцу епископа Аженского, чтобы тот вымолил у него прощение, потому что болезнь застала Генриха Младшего в самом разгаре восстания против отцовской власти. Генрих Плантагенет, преисполненный недоверия, которое с годами только росло в нем, не сразу поверил гонцу; и все же, поскольку тот непременно хотел передать умирающему залог прощения, король взял из своей сокровищницы драгоценное кольцо, украшенное сапфиром, и вручил его епископу, сказав при этом: кольцо подтверждает, что король молится о выздоровлении сына и прощает его.

Когда епископ вернулся, Генрих взял кольцо, надел его на палец и прижался к нему губами; затем попросил окружающих выслушать его последнюю волю. Прежде всего, он, повернувшись к Вильгельму Маршалу, попросил этого самого верного своего товарища после его смерти надеть плащ крестоносца, который носил он сам, и совершить вместо него паломничество в Иерусалим; ко всем присутствовавшим он обратился с просьбой походатайствовать перед отцом, чтобы тот выпустил Алиенору из ее заточения. Затем исповедался, с величайшей набожностью принял Тело и Кровь Христовы и соборовался, а потом велел посыпать пол золой и попросил, чтобы его положили на эту золу в простой рубашке, обвязав ему шею веревкой: он хотел умереть подобно раскаявшемуся разбойнику во искупление ошибок, совершенных им за всю его жизнь. И вот так, лежа на посыпанном золой камне, он раздал все свои богатства, все, чем владел в этом мире, вплоть до своих королевских одежд. Он уже дышал с большим трудом, когда один из монахов тихонько заметил ему, что у него на пальце остался присланный отцом драгоценный камень. «Не хотите ли вы расстаться и с ним, чтобы прийти к полной нищете?» «Это кольцо, — ответил принц, — я оставляю себе не из желания обладать им, но для того, чтобы свидетельствовать перед моим Судией о том, что отец вручил мне его в знак дарованного мне прощения».

Генрих Младший все же позволил снять с него кольцо после того, как он умрет. Но когда вечером того же дня Молодой король навеки закрыл глаза, оказалось, что кольцо не снимается; и тогда все решили, что это знак: Господь подтверждал прощение, дарованное отцом сыну. Так, 11 июня 1183 г., умер Генрих Младший; ему исполнилось всего двадцать восемь лет.

XVI

Охота короля Эрла

Мне нравится пестрота щитов,

Покрытых алой и синей эмалью,

Знамен и флагов,

Раскрашенных всеми яркими красками,

И расставленные шатры и палатки,

Летящие копья, и пробитые щиты, и

Расколотые вороненые шлемы, и нанесенные

и возвращенные удары.

… Но мне не нравится общество гасконцев (наемников),

А также мерзких шлюх.

И бараны, и кошельки с деньгами

Мне не нравятся, если они добыты грабежом.

Алчного следовало бы повесить,

И богатого, когда он хочет продать свой дар.

И к скупой женщине не следует прислушиваться,

Которая за деньги продаст себя и других.

Произошло ли это во исполнение последнего желания Молодого короля? Так ли это или нет, но, как кажется, строгий надзор, под который была помещена Алиенора, после его смерти немного ослабел. Смерть Генриха Младшего глубоко взволновала не только рыцарей, составлявших окружение молодого человека и пользовавшихся его щедростью и великодушием, но и простых людей, из уст в уста передававших рассказ о его назидательной кончине.

Король, цвет всех христианБыл самым прекрасным,И самым смелым, и доблестным.,И источником щедрости.

Трубадуры оплакивали его, и растроганный сильнее прочих Бертран де Борн, который был его товарищем по оружию, сложил в его честью две прекрасных плача. Владелец замка От-фор, со свойственной ему неукротимостью, он в свое время принял участие в мятеже Генриха Младшего; его обвиняли в том, что тогда он явился злым гением Молодого короля; его биографы рассказывают, что после смерти «jove Rei engles» Бертран, побежденный и раскаявшийся, предстал перед Генрихом Плантагенетом, с которым прежде сражался:

— Господин, мне сегодня всего недостает.

— Почему же? — спросил король.

— Ах, сир! В день, когда умер ваш доблестный сын, молодой король, потерял я ум, рассудок и всякое разумение.

Когда король, — так продолжается рассказ, — услышал, что Бертран говорит о его сыне, сердце его дрогнуло, глаза увлажнились, и он лишился чувств от горя; а когда пришел в себя, то со слезами сказал Бертрану: «Вы не напрасно и не без причины утратили рассудок: он желал вам блага более, чем какому-либо другому существу в мире. А я, из любви к нему, возвращаю вам вашу свободу, ваше имущество и ваш замок, и возвращаю вам мою любовь и мою милость».

Вероятно, эта история ненамного более правдива, чем все прочие истории, из которых обычно состоят биографии трубадуров, написанные в XIII в. на основе самых причудливых данных, но она верно передает скорбь, охватившую после смерти Молодого короля всех и каждого, в том числе и его отца, хотя тот и распоряжался беспощадно старшим сыном в угоду собственным политическим маневрам и сам постоянно провоцировал бунт Генриха Младшего. Петр Блуаский, его канцлер, вскоре после смерти Молодого короля написал Генриху II письмо с утешениями, которое свидетельствует, что король оплакивал старшего сына, «невзирая на королевское достоинство»: «Если благочестие дозволяет оплакивать вашего сына, не менее благочестиво было бы и радоваться, потому что он со всем смирением покаялся в своих грехах… Пусть то, что такой сын, в коем были соединены все дары природы, вышел из вашего чрева, преисполнит вас радостью…»