Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

К Безбородко на его дачу любила приезжать Екатерина. Недалеко от дачи для императрицы была выстроена специальная купальня, дно которой, по преданию, было выложено мореным дубом. По тому же преданию, Екатерина останавливалась на даче своего секретаря и оттуда пешком отправлялась купаться в целебных полюстровских водах.

Князь Александр Андреевич Безбородко, отличавшийся в быту известной распущенностью и не гнушавшийся посещений «самых грязных притонов», не раз становился героем городского фольклора. Однажды гонец императрицы только через два дня отыскал канцлера среди «пламенной оргии» в одном из таких притонов. Князь был мертвецки пьян, но сумел понять, что его требует к себе императрица. Он, как рассказывает легенда, приказал окатить себя ледяной водой, пустить кровь, и уже совершенно трезвым отправился во дворец. «Александр Андреевич, готов ли указ, о котором мы говорили накануне?» – спросила Екатерина. «Готов, матушка», – не задумываясь, ответил канцлер, достал из кармана бумажку и начал читать. Дослушав, императрица промолвила: «Очень хорошо, оставьте мне эту бумажку, я хотела бы сама пройти ее с пером в руках». Безбородко побледнел и бросился к ногам государыни. Текста не было. Он импровизировал.

Мода на азартные картежные игры в то время была так велика, что наиболее знаменитые выигрыши и катастрофические проигрыши вошли в городские легенды. Так, «слободу Пеллы» известный в то время меломан Мартынов купил будто бы на выигранные в полчаса в английском клубе деньги.

В то же время официально азартные игры строго преследовались и жестоко наказывались. Игроков арестовывали и «содержали в тюрьмах под крепким караулом». Имена их публиковались в газетах, «чтобы всякий мог их остерегаться, зная ремесло их». Существует предание, что общественные клубы в столице появились благодаря азартным играм. Будто бы таким способом правительство предполагало осуществлять надзор за наиболее азартными игроками.

Среди легендарных вельмож конца XVIII века был граф П. М. Скавронский, дача которого стояла на Петергофской дороге. Это был страстный меломан, всегда окруженный певцами и музыкантами. По воспоминаниям современников, в доме Скавронского прислуга «иначе не разговаривала, как речитативами, получая приказания из уст графа тоже в музыкальной форме. Во время обедов и ужинов графские слуги исполняли дуэты, трио и квартеты, из оранжерей и дальних комнат неслись таинственные хоры и т. д.».

Другой известный в то время любитель музыки барон Александр Иванович Черкасов стал героем петербургского фольклора по другому поводу. Черкасов имел постоянное разрешение приезжать в Царское Село, где в императорском дворце его всегда ожидала комната с музыкальными инструментами и разложенными на столах нотами. Окна комнаты выходили в парк, но, как казалось меломану, деревья закрывали ему вид на природу. Черкасов позволил себе их срубить. Такое бесцеремонное вмешательство в ее хозяйство Екатерине не понравилось, и она решила проучить барона. Во время его отсутствия Екатерина вошла в его комнату, расстроила все инструменты и перемешала ноты. Черкасов был вне себя от негодования и, ничего не понимая, пошел жаловаться императрице. Екатерина рассмеялась и проговорила: «Теперь вы понимаете, что досадно видеть беспорядок в любимых вещах, и научитесь быть осмотрительным».

Музыку и театр в екатерининские времена любили. Концерты и театральные представления следовали один за другим. Это был мир, в который любила погружаться не только императрица, но и все приглашенные. Рассказывают, что Дидро, будучи личным гостем Екатерины, иногда сидел в театре с закрытыми глазами. «Я хочу, – любил говорить он, – слиться душой с душами действующих лиц, а для этого мне глаза не нужны, на них действует мир вещественный, а для меня театр – мир отвлеченный».

Частыми были и гастроли иностранных исполнителей. Однажды в Петербург приехала знаменитая певица Габриели. Согласно преданиям, она запросила за свои выступления в Петербурге пять тысяч дукатов. Екатерина, едва сдерживаясь, воскликнула: «Я своим фельдмаршалам плачу меньше». – «Пусть, ваше императорское величество, ваши фельдмаршалы вам и поют», – будто бы отпарировала Габриели. Екатерина вынуждена была согласиться.

Устраивались в Петербурге праздники и для простого народа. Правда, не все они заканчивались благополучно. По одному из преданий, в 1778 году такой народный праздник устроил известный богач Прокопий Акинфович Демидов. Если верить фольклору, праздник стал «причиною смерти более пятисот человек», которые пали жертвами непомерной выпивки.

Екатерина любила шутку, терпимо относилась к чудачествам и мистификациям сановников своего двора, и сама нередко в них участвовала. Пыляев рассказывает, как однажды императрица, соскучившись по графу Строганову, приказала Зубову атаковать дачу графа на Черной речке и, взяв его в плен, привезти к ней. По преданию, Зубов приплыл со своими егерями в лодках, но был встречен вооруженными людьми Строганова, ожидавшими вблизи укрепленной усадьбы графа. Оказывается, Строганов заранее узнал о намерениях императрицы и принял заблаговременно меры. По преданию, Зубов вместе со своими молодцами был посажен на мель и взят в плен. Строганов по этому случаю устроил грандиозный пир, и только затем уже, хитростью, был завлечен в лодку Зубова и доставлен к императрице.

В 30 километрах от Петербурга, на левом берегу Невы, Екатерина II приобрела принадлежавшую Неплюеву мызу Пелла и подарила ее любимому своему внуку Александру, будущему императору Александру I. Согласно старинному преданию, Пеллой эта местность была названа еще Петром I в честь одноименного пролива на Ладожском озере между двумя маленькими островками. Но есть и другое предание. Будто бы имение это названо Екатериной II в честь древней столицы Македонии Пеллы, где родился великий полководец древнего мира Александр Македонский. Этому легко поверить, если вспомнить амбициозный Греческий проект Екатерины, о котором мы уже упоминали.

По свидетельству современников, «дворец в Пелле состоял из нескольких отдельно стоявших строений или павильонов, в одном из которых жила государыня, в другом помещался ее двор. Между ними стоял огромный дворец. По сторонам дворца шли службы, кухни, оранжереи, сараи и т. д. – все эти постройки были соединены галереями, арками, колоннадами, так что при въезде составляли как бы одно огромное здание». При Павле I все это разобрали, а строительный материал использовали при возведении Михайловского замка. Случайно уцелела одна колоннада с башенкой, бывшая, по преданию, конюшней или птичьим двором. Развалины старинного замка овеяны суеверными преданиями. Здесь среди деревьев старого парка мелькает призрак молодой женщины с ребенком на руках, слышатся стоны и крики, а по ночам на вершине башни появляется убитый горем старик. По преданиям, «это бродят жертвы властолюбия и необузданных страстей великолепного князя Тавриды. Старожилы уверяли, что здесь будто бы томилась первое время со своим ребенком несчастная княжна Тараканова».

Распространение подобных легенд среди простолюдинов было в моде. Примерно то же самое говорили о развалинах Стрельнинского дворца, который ко времени царствования Екатерины II пришел в запустение. Путешественники любили останавливаться по дороге в Петергоф у этих развалин, чтобы послушать собственные голоса, возвращенные из дворцовых развалин в виде мистического эха. Правда, местные легенды утверждали, что это никакое не эхо, а шум, производимый живущими в развалинах духами.

Пожалуй, при Екатерине II впервые героями петербургского городского фольклора наряду с родовитыми дворянами и вельможными сановниками становятся купцы, промышленники и вообще деловые люди – предприниматели. В царствование Екатерины II славились миллионными состояниями Шемякин, Лукин, Походяшин, Логинов, Яковлев, Горохов. Купец Горохов в Петербурге был настолько популярен, что местные жители отвергли официальное название своей улицы – Адмиралтейская, и стали называть ее Гороховой. Название прижилось и со временем стало официальным. По преданию, именно купец Горохов выстроил еще в 1756 году на этой улице первый каменный дом.

На левом берегу Мойки, на углу Никольской улицы, согласно преданию, петербургский купец Поцелуев в собственном доме открыл трактир с лукавым названием «Поцелуй» – от собственной фамилии. С тех пор безымянный деревянный пешеходный мостик напротив трактира прозвали Поцелуевым, то ли по фамилии предприимчивого купца, то ли по названию кабака. Но городской фольклор, никак не желая примириться с таким прозаическим объяснением названия самого популярного в Петербурге моста, вот уже два столетия пытается по-своему его истолковать. По одной легенде, мост служил местом прощаний в те времена, когда граница города проходила по реке Мойке. По другой – Поцелуев мост в старину служил местом свиданий влюбленных. По третьей – причиной появления такого названия был старый «обычай целоваться с проезжающими и проходящими через мост всякий раз независимо от степени близости и родства». По четвертой – это название объясняется тем, что в старину у влюбленных был обычай: при переходе через мост целоваться, чтобы, как они говорили при этом друг другу, никогда не расставаться. Пятая легенда утверждает, что рядом с мостом находилась тюрьма и что на этом мосту арестованные расставались с родными и близкими. И, наконец, по шестой из известных нам легенд, мост назван Поцелуевым оттого, что он ведет к воротам Флотского экипажа и здесь, на мосту, моряки прощались со своими подругами.