Первая любовь (СИ) - Мари Князева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Денис… — заговорила она опять и запнулась, — так храбро себя вел, так мне помог… Глеб, может быть, все-таки он не такой уж плохой человек?
Я окончательно выпал из своего счастливого состояния и наполнился мрачными догадками.
— Лена сказала, он собаку привел… — сказал я холодно.
— Да. Добермана Санчеса.
— И где он так быстро его достал?
— У соседа.
— А с Гусевым и Лебедевым он хорошо знаком…
— Вряд ли они его друзья. Он отзывался о них совсем нелестно, и когда нашел, побил. Правда, они тоже ему руку вывихнули.
— Ай-яй-яй, бедный Дениска… — выплеснулся из меня яд.
— Глеб, — нахмурилась Машенька, — тебе не кажется, что ирония тут не уместна?
— А тебе не кажется, что вся эта история… какая-то странная?
— Кажется, конечно, но в жизни чего только не бывает…
— Марусь. Скажи, он не требовал у тебя… хм… награды? За свою помощь в спасении брата.
— Нет. Никакой, совсем.
— Ну, еще не вечер.
— Глеб, объясни, пожалуйста, на что ты намекаешь!
— Да так, не обращай внимания. Ревную просто. По-дружески. Хотел бы сам тебе помочь.
— Это глупо. Главное ведь — что с Кирей все в порядке.
— Конечно, ты права. Это самое главное.
Но в душе моей зрели огромные гроздья подозрения и гнева.
— Глебушка! — воскликнул Денис, открыв дверь и узрев мою персону.
Я не постеснялся пойти к нему, не откладывая, в столь позднее время. Потому что железо надо ковать, пока горячо. Неровен час, Манюсю мою завтра прижжет, пока я на работе.
Денис вышел на крыльцо, аккуратно прикрыл дверь и прислонился спиной к стенке, сложив руки на груди.
— Чем обязан?
Я выдал на одном дыхании:
— Ты нанял этих двух остолопов, чтобы они похитили Кирю Сорокина?
С Дениса мгновенно слетела презрительная вальяжность, он расцепил руки и весь напрягся:
— Совсем охренел?! Ты базар-то фильтруй! За кого меня принимаешь? За конченого м*дака, для которого нет ничего святого?
Было совсем не похоже, что он играет — вроде как, золотой мальчик оскорбился по-настоящему. Я сразу выдохнул. Может быть, он и впрямь не безнадежен…
— Рад это слышать, — я протянул ему руку, но Денис остался неподвижен.
— Я могу еще чем-нибудь тебе помочь? — спросил он холодно.
— Оставь, пожалуйста, Машу в покое.
— Чего?! С какой стати?
— Ты же сам сказал, что для тебя есть какие-то святые вещи.
— Ну уж это не твои чувства и желания, Стрельников!
— А Маша?
— Я о ней и забочусь: предлагаю самое лучшее — себя.
— На сколько? На три дня? Ты просто разобьешь ей сердце, она же как ребенок!
— Какие высокопарные слова! «Разобьешь сердце»..! Ты сам, как ребенок, Стрельников. Все в сказочки веришь. Что касается сроков — посмотрим. Если понравится, может, и навсегда.
Меня так скрутило, будто я весь превратился в один сжатый кулак.
— Оставь… Машу… в покое! — процедил я сквозь зубы.
— А не то что? — Денис насмешливо-скептически приподнял бровь.
— Не то тебе конец! — прошипел я, едва держа себя в руках.
Он очень весело расхохотался, даже голову запрокинул.
— Ну что, что ты сделаешь, Глебушка? Я же одним движением пальца тебя утоплю!
— Плевать! Машу я тебе не отдам, г*вна кусок! Лучше умру, чем она тебе достанется!
Денис цокнул языком и закатил глаза:
— И откуда ты такой взялся, Стрельников? Допотопный ящер… — он вдруг постучал пальцем мне по голове: — Але! Нынче рыцарей лохами называют! Но если тебя прикалывает, не смею мешать. Машу я не оставлю, забудь об этом. Мы с ней такие же дорогие друзья, как и вы. А может, даже и дороже!
Я прикрыл глаза и мысленно выругался. Зачем пришел? Только хуже стало. Теперь тревога охватила меня, словно пламя пионерского костра. Неужели правда есть такая вероятность, что Маруся предпочтет его?! Кажется, я с ума сойду, если это случится!
Скупо попрощавшись с Уваровым я отправился домой, но в груди у меня ныло и болело. Мне было остро необходимо посмотреть ей в глаза. Увидеть в них то, что я привык видеть, что уже успел объявить своим: нежность, приятие, сердечную теплоту. Все то, что и я к ней испытываю, без края и дна.
Путь был уже хорошо знаком, только на этот раз я вошел через калитку. Сорокинский пес залаял немного, но быстро успокоился, признав своих, и вернулся в будку.
Маруся спала безмятежным ангельским сном, я притормозил ненадолго, разглядывая ее нежное личико и эти губы, которые успели стать моей навязчивой идеей. Даже во сне их вижу иногда. Черт, как же хочется поцеловать! Может, чмокнуть разочек, совсем осторожно? Держу пари, никогда я не пробовал на вкус такие нежные губки, как у Манюси! Не в силах бороться с искушением, я приблизил свое лицо к Машиному и потянул носом. От моей девочки пахло так сладко, что сводило челюсть. Какой-то парфюмерией, и мятной зубной пастой, и еще чем-то невыразимым — наверное, ею самой: ее кожей, волосами…
Отстраниться было так тяжело, как будто меня приковали к Марусе железными цепями. Я скользнул губами по ее персиковой щечке и уже почти коснулся губ, но они вдруг выразительно нежно прошептали:
— Глебушка… — а потом затрепетали темные пушистые ресницы, и я резко отпрянул.
Манюся моргала еще некоторое время, а потом ее взгляд приобрел осмысленность, и она смущенно улыбнулась: — Глеб! Ты… рецидивист! Каждый день лазишь ко мне в окно?
— Нельзя? — я не сводил с нее взгляда, утонув в колдовских глазках, и говорил отрывисто, потому что дыхание сбивалось.
Она поморщилась:
— Ты знаешь, что можно!
Это грело душу, но мне тут же захотелось большего. Еще подтверждений, более явных — что она моя, пусть пока и не признала этого вслух. Я взял Марусю за тонкую белую ручку и положил ее себе на голову. Она улыбнулась и провела ею по моим волосам — очень мягко, почти не ощутимо.
— Поиграем в котика? — спросила Машенька шепотом. — Как в детстве…
У меня в животе поднялась настоящая буря. Я бы с большим удовольствием сейчас поиграл и в другие игры, которые занимали нас в детстве, только по-взрослому. Например, помню, однажды мы с Манюсей были мужем и женой, которые отправились в тропические джунгли исследовать местную фауну. Но пока решил удовольствоваться котиком. Маша несколько раз погладила меня по голове — все смелее, запуская пальчики в мою шевелюру — отчего там с бешеной скоростью носились мурашки, буквально сбивая меня с ног. Точнее, я стоял на коленях, но
