Из Африки - Карен Бликсен

Старик был утомлен и не хотел вставать. Холейм Хуссейн повел тем временем остальных шейхов на экскурсию к кофесушилке. Главный шейх напоминал мне птицу, поэтому я решила, что его могут заинтересовать пернатые. В то время у меня в доме жил ручной аист, кроме того, я держала гусей, которых запрещалось убивать, чтобы мое жилище напоминало мне о Дании. Гусями старик заинтересовался: указывая в разные стороны горизонта, он осведомился, откуда они взялись.

По лужайке сновали мои собаки, что дополняло вневременный характер происходящего. Я полагала что Фарах и Холейм Хуссейн запрут их на псарне, ибо последний, как правоверный мусульманин, всякий раз в ужасе шарахался от них, когда появлялся по делам у меня на ферме. Однако они остались на свободе и прогуливались вокруг шейха, как львы вокруг овечки. Это были те самые собаки, которые, по словам Исмаила, умели отличить мусульманина по виду.

Перед отъездом шейх подарил мне в память о своем визите кольцо с жемчужиной. Чувствуя себя обязанной чем-то одарить его в ответ, кроме позорной сотни рупий, я послала Фараха на склад за шкурой льва, незадолго до этого застреленного неподалеку от фермы. Старик взялся за огромный коготь и провел им себе по щеке, проверяя, насколько он острый.

После отъезда шейха я долго гадала, что он заметил на ферме: все до мельчайшей подробности или вообще ничего? Видимо, кое-что все же не прошло мимо его внимания, потому что спустя три месяца я получила из Индии письмо с неправильным адресом, обусловившим задержку с доставкой. В письме некий индийский раджа просил меня прислать ему одну из моих «серых собак», о которых он слышал от шейха, и назначить цену по своему усмотрению.

Сомалийки

Об одной категории гостей фермы, игравшей в ее жизни важную роль, я не могу написать много, потому что им самим это не понравилось бы. Речь идет о женщинах Фараха.

Когда Фарах женился и привез из Сомали на ферму свою жену, с ней прилетела целая стайка юрких голубок: мать невесты и две ее сестры — младшая родная и двоюродная, воспитывавшаяся в той же семье. По словам Фараха, этого требовали традиции его родины.

Браки в Сомали организуют старейшины семейств с учетом происхождения, состояния и репутации молодых; в лучших семьях невеста и жених не видятся до дня бракосочетания. Однако сомалийцы — прирожденные рыцари, пекущиеся о безопасности невест. Хорошие манеры требуют, чтобы молодой муж на полгода после свадьбы поселился в деревне своей избранницы; последняя все это время пользуется среди односельчан прежним влиянием и авторитетом. Если же муж не может по тем или иным причинам последовать этому правилу, то родственницы молодой жены без колебаний следуют за ней куда угодно, даже за тридевять земель.

Круг сомалиек в моем доме пополнился впоследствии девочкой-сиротой из племени Фараха, которую Фарах приютил, имея, видимо, виды на приданое ее будущего жениха, совсем как Мардохей, заинтересованный в Есфири[1]. Девчонка была исключительно сообразительной и жизнерадостной; я с грустью наблюдала, как сомалийки постепенно делают из нее «правильную» деву. Она поселилась у нас в возрасте одиннадцати лет и постоянно убегала из-под семейного присмотра, чтобы сопровождать меня. Она каталась на моей лошадке, таскала мое ружье, уносилась с мальчишками кикуйю на пруд, чтобы, подобрав юбки, бродить босиком вдоль берега с рыболовной сетью.

Сомалийским девочкам выбривают волосы, оставляя только полоску вокруг черепа и длинную прядь на макушке; такой ребенок выглядит очаровательно и напоминает веселого и хитрого монаха. Однако постепенно, поддаваясь влиянию девочек постарше, она преображалась, восхищаясь и удивляясь собственному преображению. Походка ее сделалась крайне медлительной, словно ей на ноги повесили гири; согласно этикету, она скромно опускала глазки и считала делом чести исчезать при появлении незнакомцев. Ей перестали подстригать волосы, и когда они достаточно отросли, их, как у всех остальных девочек, заплели в многочисленные косички. Она подчинялась сложным ритуалам с важностью и гордостью; чувствовалось, что она предпочла бы смерть несоблюдению долга.

По словам Фараха, его теща пользовалась на родине огромным уважением за прекрасное воспитание, которое она дала своим дочерям. Там на них равнялись, их превозносили как недосягаемый эталон. И действительно, перед моими глазами находились три молодые женщины с великолепным чувством собственного достоинства и великой скромностью. Столь женственных особ мне еще не приходилось встречать. Их девичья скромность подчеркивалась покроем одежд. Юбки отличались устрашающей пышностью: я сама покупала для них шелк и ситец, поэтому знаю не понаслышке, что на одну такую юбку уходило десять ярдов ткани. Под этими потоками материи происходило волнующее колебание их стройных коленей:

Под пышным покрывалом пара ножекВолнует омут чувств и кровь тревожит,Как две колдуньи, что велят до днаОтведать приворотного вина.

Теща Фараха тоже производила внушительное впечатление: она была очень тучной, но обладала безобидной мощью слонихи, довольной своими габаритами. Я ни разу не видела ее рассерженной. Учителям и педагогам стоило бы позавидовать силе ее внушения; воспитание молодежи превращалось у нее не в тягостный процесс, а в благородный заговор, посвящение в который становилось для ее воспитанниц желанной привилегией. Домик, который я выстроила для них в зарослях, был настоящим колледжем белой магии, а три девушки, грациозно скользившие по окрестным тропинкам, напоминали прилежных русалок, знающих, что платой за прилежное обучение будет огромная колдовская мощь.

Они соревновались между собой, но то было благородное соперничество: возможно, при свободном предложении товара на рынке и гласном обсуждении цены конкуренция всегда приобретает честный характер. Жена Фараха, стоимость которой уже была уплачена, занимала особое положение как хорошая ученица, уже добившаяся стипендии на факультете колдовства; ее нередко можно было застать за доверительной беседой с главной преподавательницей магии — честь, которой девушки были пока лишены.

Все молодые женщины очень высоко себя ценили. Девушка-мусульманка не может выйти замуж за человека ниже себя — это навлекло бы позор на ее семью. Мужчина может взять в жены женщину ниже его по происхождению — ему это не возбраняется; сомалийцы нередко брали в жены молоденьких маасаи. Сомалийка может выйти замуж за араба но арабка никогда не пойдет за сомалийца, так как арабы считают себя высшей расой ввиду их близкого родства с пророком; в среде самих арабов девушка, происходящая из семьи потомков пророка, не может выйти замуж за мужчину более плебейского происхождения. Пол дает женщинам возможность на движение вверх по общественной лестнице. Сами они с полной невинностью сравнивают этот принцип с законами племенной фермы, выращивающей чистокровных лошадей, благо что сомалийцы боготворят кобылиц.