Живой товар - Андрей Хазарин

— Ну! Только я, может, по-другому оденусь или там очки темные, как Штирлиц в музее… Не-е, мы все по уму сделаем: я положу на стол вашу газету сегодняшнюю, вот эту самую. Так он меня точно ни с кем не спутает…

— Пароль назвать не хотите? — чуть улыбнулся Шумаков.

— Нет уж, все как я сказал, без всяких там паролей. Как я сказал, так и будет, и точка!

— Да-да, конечно.

Мюллер встал, пожал руку главному редактору, вышел. На стене рядом с дверью висела табличка:

«Переулок» — второй этаж, комната 18.

«Значит, здесь есть ещё одна редакция. А может, и не одна…» - подумал на ходу Кононенко.

До половины седьмого — времени встречи с журналистом — надо было переделать массу дел.

Да, весело иногда интервью берутся. Особенно у женщин. И особенно у красивых. Только потом кости иногда хрустят. Не обмануло первое впечатление, на серии статей точно можно крест поставить. Новых данных никаких, разве что название фирмы сообщить могу — и все. Да ещё о морали с нравственностью порассуждать. Только «Зебра» такое печатать не будет. Ей бы факты поскандальнее… А где их взять?

Я вышел из метро возле конечной и остановился, как витязь на распутье. Направо — домой, заканчивать заказы. Налево — в редакцию, к Шумакову, от сериала отказываться. Прямо… Прямо только в стенку.

На душе было пакостно, такое настроение в последний раз посещало меня накануне ухода в армию. Мне тогда одна девчонка сказала, что ждать не будет. И я решил, что пришел самый ужасный день моей жизни. Потом этих ужасных было так много, что те восемнадцатилетние беды казались счастьем и покоем.

Я решил выпить кофейку и поразмыслить о том, что делать дальше. В «Крокодиле» кофе отвратный, поэтому собратьев по перу я здесь не встречу. Значит, можно спокойно посидеть и ситуацию оценить.

Взял маленькую чашечку двойного кофе и сел лицом к Проспекту под ветками плакучей ивы. Мне было видно все, сам я не был виден никому.

Итак, что будет, если я сейчас поеду домой? Закончу рекламки, закончу для «Саймона» вторую редакцию… Завтра все могу сдать. Но Шумаков начнет меня искать уже через час — ему продолжения хочется… Значит, как ни крути, а в «Зебру» идти надо. Ну, откажусь я от продолжения — а дальше что? Гонорар за статью я уже получил, его у меня никто не заберет. Ну не будет со мной «Зебра» дружить — так я это переживу. А может и будет, если ей пообещать продолжение попозже. Сказать, что хочу писать только на фактическом материале, что воду лить не желаю. Он и отстанет… Дочечка вряд ли оттает, а вот с мамочкой попозже можно будет попробовать ещё раз поговорить. Или тетю Клаву попрошу помочь…

В конце концов, даже если я от публикации в «Зебре» отказался, то все остальные газеты мои. Только имидж сменить. Не смертельно — Янка давно пилит, что в моем возрасте можно выглядеть и посолиднее. И писать посолиднее тоже. Может, она и права…

Решено — еду в «Зебру» и с извинениями отказываюсь от дальнейших публикаций в связи с отсутствием фактического материала. Так мол и так, из пальца высасывать не буду, я честный репортер.

А потом домой. Все закончу и стану к приезду своих готовиться. Сегодня пятница уже, двадцать восьмое. У них обратные билеты на первое, значит, утром во вторник дома будут. А мою Яну Игоревну надлежит встречать хирургической чистотой во всем доме и заполненным холодильником. Дел навалом, ещё постирать все…

С такими деловыми мыслями я поспешил налево от распутья: другую жизнь выбирать. До редакции было недалеко, но встретил сначала Вовку-художника, потом Аркашу — он и литератор, и сценарист и ещё неизвестно кто. Зацепились языками, об общих знакомых не минуту же говорить! Так что вместо положенных двадцати минут шел я к Шумакову почти час.

Не успел ещё и рта раскрыть, здрасьте сказать, как главный вскочил и побежал навстречу.

— Дорогой мой, как жаль, что вы так поздно пришли!

Что значит «поздно»? Он мне свидания не назначал.

Но Шумаков начал рассказывать, какой резонанс имеет моя статья: вот газета только утром вышла, а уже и отклики, и люди пошли…

Отклики — это лажа, а что за люди? Но редактор без всякого участия с моей стороны, даже без наводящих вопросов, доложил, что появился тут один мужчина… разгоряченный. Хотел встретиться — дополнительную информацию передать и только мне, значит, персонально.

Разгоряченный мужчина… Любопытно.

— Он вашим адресом интересовался. Но, дорогой мой, вы же знаете — мы никому ничьих адресов не даем.

— А он, этот мужчина, своих координат не оставил?

— Нет, он тоже чего-то опасался.

— И что? Чего он от меня хотел?

— Я так понял, что у него есть ещё какие-то факты по вашей статье. И, кажется, нетривиальные факты — с чего бы ему иначе опасаться?

Это совсем другое дело! Нетривиальные факты — это хорошо. А я, дурак, отказываться собрался! Но цену себе все-таки знать надо. Поэтому я проговорил как можно небрежнее:

— Ну хорошо, будем надеяться, что встретимся в другой раз. Здесь, у вас. Надеюсь, он ещё придет…

— Он просил передать вам, что каждый день, до воскресенья включительно, будет ждать вас в «Ландыше» с половины седьмого до семи вечера.

— Как в детективе каком-то! Неужели он думает, что я приду?

Выступай, выступай, придешь, куда ты денешься. Информация — это, брат, такая штука… За ней не ходить, бегать приходится. Охотиться, как волк зимой. В старопрежние времена легче, конечно, журналисту жилось — ни сенсаций, ни скандалов. А сейчас надо очень и очень покрутиться, чтобы первым до новостей добраться, не каждый день добрая тетя сенсацию подкинет. Так что пойдешь ты как миленький, и не в воскресенье, а сегодня. И если выплывет что-нибудь путное, сразу и сядешь писать, чтобы к следующей пятнице успел материал.

— Дорогой мой, это ваше дело… Хотя я бы, конечно, рекомендовал не ходить — это может быть очень опасно, в конце концов, мы ведь этого мужчину совершенно не знаем. Но в любом случае, я надеюсь, что во вторник вы мне следующий кусок принесете. Чтобы с набором без спешки к пятнице успеть.

— Подумаю, Григорий Степанович. Так, говорите, в «Ландыше»?

— Да, с половины седьмого до семи. Мужчина, как говорится, приятной наружности, чуть выше среднего роста, серые глаза, прямой нос… На молодого артиста Тихонова немного похож. Этакий, знаете ли, контраст внешность благородного героя, а разговор заурядного обывателя. Да, он сказал, что на столике возле себя положит нашу газету с вашей статьей.

— Понятно. Значит, до вторника?

— Да. Но, дорогой мой, это крайний срок. Лучше бы в понедельник — и пораньше.

— Постараюсь, Григорий Степанович, постараюсь. Хороших заказчиков не подводят.

— Очень на вас рассчитываю.

Я ушел от главного совсем в другом настроении — мир снова был моим союзником. Обманул я тебя, дочечка! Будет у меня информация — вот тогда не отвертеться тебе, дура-лошадь…

До семи была ещё пропасть времени — часа три. Я решил его убить с пользой для дела — и пошел во Всемирку, к приятелю. Он тоже журфак окончил, но по специальности ни дня не работал — все больше коммерцией занимался. Вот и сейчас он во Всемирной Лаборатории что-то такое покупает или продает. Знакомых у него — море. Попробую-ка я о фирме этой — IFC — узнать чуть побольше. Город наш — одна большая деревня: все всех знают. Не скажу, хорошо это или плохо, — говорят, в Москве тоже так, — но для моего дела очень даже полезно. Да и Всемирка тут недалеко — сразу за новым театром.

Здание у Лаборатории хорошее — каким-то чудом удалось дирекции один подъезд жилого дома оттяпать и переделать. Теперь у директора — первый этаж, у бухгалтеров — третий, верхний. А у коммерсантов — второй. Вот туда, к Сашке, я и отправился.

Я вышел, вернее, выскочил от Сашки в половине седьмого — так заболтались. Как я и предполагал, он сгрузил мне кучу самой разной информации: и про агентство это, и про фирму головную. Небезынтересное, оказывается, заведение. Оказывается, надо мне судьбу и тетю Клаву по гроб жизни благодарить, что вывели на эту лавочку, оч-чень забавные слушки о ней по нашей деревне ходят, вот уж где действительно можно журналистское расследование затевать — если в этих слушках хоть на четверть правда. Но сегодня я вряд ли что-то из этого смогу использовать, хоть и записывал все подряд самым добросовестным образом — Сашкина-то информация вся по одной схеме построена: «а ещё говорят…» Добро бы хоть «он говорит» или «она говорит», было б за что зацепиться — за конкретного человечка. Ладно главное, люди говорят, а дыма без огня не бывает.

А пока надо поторопиться, есть шанс хоть к концу назначенного срока успеть. Оно и кстати получится — пусть чувствует разгоряченный Тихонов, что не так-то я к нему и спешил…

В «Ландыше» было тихо — это кафе в основном студенты посещают, а сейчас они уже разъехались, кто на каникулы, кто на практику, кто денежки зарабатывать на зиму, — вот и тихо. Какая-то парочка ест мороженое, а в углу мужчина на последней стадии молодого возраста (по нынешней классификации ВОЗ молодой возраст считается до 45 лет) читает газетку на фоне высокого стакана с пивом. Видно, его мне и надо.