Во имя Зоны - Лев Жаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй, когда мне пожрать дадут? — не поворачивая головы, громко спросил он. Задремавший охранник заворочался на стуле.
— Чего? — сонным и недовольным голосом спросил он. Ботаник тоже спал, погрузившись в глубокое вертящееся кресло у стола. Он вздрогнул и начал возить рукой с тряпкой, которая так и осталась на столе, когда он отключился.
— Жрать, — мрачно повторил Цыган. — У вас тут пленных кормят или где? Охранник поморгал, встал, зевая и почесывая шею.
— Приказа не было, — без охоты отозвался он. — Ща спрошу.
— Спроси, пока я тут не разнес все, — бросил вслед Цыган.
Военстал скривился и вышел, осторожно прикрыв дверь. Послышались шаркающие шаги, приглушенные голоса.
— Дай хоть воды глоток, — попросил Рамир Ботаника. Тот заозирался, поднялся и боком обогнул операционный стол.
— Сейчас, — шепнул он, подхватывая со стола кювету. — Секунду…
Лаборант покачивался, под глазами у него залегли тени, лицо осунулось, черты заострились; он тоже не спал сутки.
— Секунду, — бормотал он, подходя к раковине у дверей и открывая кран. Вода зажурчала, падая в эмалированный лоток. — Сейчас…
Он наполнил кювету до краев и, держа ее перед собой, стараясь не пролить, пошел к Цыгану. Тот подобрался к решетке, чтобы перехватить драгоценную жидкость.
Дверь распахнулась, быстрыми шагами вошел генерал, за ним маячил охранник. Ботаник запнулся на ровном месте, вода плеснула ему на халат, по животу расползлось мокрое пятно.
— Это еще что такое? — Протасов резким ударом выбил кювету из пальцев лаборанта. Ботаник испуганно отдернул руки, отшатнулся. Кювета перевернулась в полете и со звоном упала возле клетки, брызги воды разлетелись по лаборатории. Цыган слизнул с губ и подбородка несколько капель.
— Воспитанная собака ест только из рук хозяина. Пошел вон, — бросил Протасов Ботанику; тот попятился. — Покорми ассистента на кухне и отведи в подсобку, — приказал он охраннику. Военстал замялся.
— Что еще? — Генерал устремил на него яростный взгляд.
— Не хотелось бы оставлять вас с этим, товарищ генерал, он уже покушался…
— Выполняйте! — оборвал Протасов.
— Есть! — Военстал вытянулся по стойке «смирно», повернулся и вышел, кивнув Ботанику. Тот маленькими шажками обошел генерала по большой дуге и просочился в дверь, на лице было написано облегчение.
Цыган хмуро смотрел на генерала исподлобья, отодвинувшись в глубь клетки. Что еще он задумал?
Генерал подошел к письменному столу, развернул принесенный с собой сверток. Зашуршала бумага, стукнул, открываясь и закрываясь, верхний ящик стола, звякнул металл… И по лаборатории разнесся запах. Божественный запах еды. Мясное. Колбаса. Или сосиски. Нет, сардельки. Сырые, но дивно щекочущие обоняние.
Свело живот, рот наполнился слюной, и снова Рамир отчетливо ощутил свое унижение. Он понял, что хочет сделать генерал. Садист. Тонкий, блин, психолог! Чтоб он сдох! Подавился собственной колбасой!
У него была минута, чтобы морально подготовиться к тому, что произойдет дальше, и гнев помог ему в этом. Протасов нарезал сардельку и подошел к клетке, держа в каждой руке по небольшому кусочку, протянул один пленнику.
Рамир думал, что выдержит, но к этому нельзя было подготовиться. В ноздри ударил запах мяса, желудок подскочил, рванулся вперед, и Рамир чуть не устремился следом, невероятным усилием воли заставив себя не двинуться с места. «Еда! Мясо! Дай! Дай!» — орал организм.
— Хороший пес ест только из рук хозяина, — повторил Протасов.
Генерал не улыбался, и Цыган увидел в его глазах… Что за чувство это было? Цыган не был уверен, одно ему стало ясно: он все-таки сумел задеть мясника за живое, и теперь тот не отступится, пока не превратит пленника в животное, в послушную собаку, которая будет лизать ему руки…
Тело бунтовало, все в нем тянулось вперед, к вожделенному куску, каждая клеточка требовала пищи, голова кружилась от голода и слабости. Всего-то и надо протянуть руку и вырвать сардельку из пальцев Протасова. Он и держит-то некрепко… «Из рук хозяина, — сказал себе Цыган. — Не для того меня Ма воспитывала…»
А для чего? Чтобы он сдох тут, в этой неудобной клетке, в позе эмбриона, под злорадным взглядом Протасова? Если он возьмет еду сейчас, у него появятся силы, чтобы противостоять генералу, а если откажется — одолеет слабость, он через несколько дней от истощения не будет способен ни к какому сопротивлению… В желудке громко заурчало. Генерал улыбнулся.
Цыган опять ощутил укол унижения. Сил на достойный ответ не было, поэтому он просто показал мучителю фак.
Протасов сухо усмехнулся, будто ничего другого не ждал, бросил кусок перед клеткой, так, чтобы Цыган при желании мог достать, но надо было постараться дотянуться, — и вернулся к письменному столу. Вошел военстал.
— Принесите сюда мой ужин, да побыстрее, — приказал ему Протасов. Тот кивнул и снова удалился. Генерал сел в кресло, потирая руки. Цыган проклял все на свете.
Минут через пять явился тощий повар с недовольным лицом, уже известный Цыгану, принес поднос, накрытый полотенцем. Там оказались судки из нержавейки и тарелки с приборами. Повар стал открывать судки один за другим и раскладывать еду по тарелкам. Рамир отвернулся, но запах! Божественный, невыносимый аромат мяса с картошкой преследовал его. Мясо еще скворчало. Потом запахло зеленью и уксусом. Послышалось бульканье — что-то наливали. Затем повар вышел, и послышались звуки, какие бывают, когда кто-то режет что-то на тарелке столовым ножом.
— Приятного аппетита! — громко сказал Протасов и начал есть.
Ел генерал тихо, аккуратно, и это было невыносимо. У Цыгана от запаха еды кружилась голова. О, сейчас он мог бы проглотить два, нет, три таких ужина! И запил бы добрым бокалом сухого вина. А на десерт — пятьдесят граммов коньяка с лимоном и хорошую сигару. Или черт с ним, сойдет и сигарета, зато лимон обязательно с кофе и щепоткой соли.
Дьявол. Цыган поднялся… то есть хотел подняться, но стукнулся макушкой о плиту, с трудом сдержал ругательство и сел в позу полного равнодушия и наслаждения жизнью — прислонившись к стене, согнув колени, упираясь ногами в решетку — хотя копчик уже болел нестерпимо, мышцы затекли и ныли.
— Зачем тебе все это, Протасов? Чего ты добиваешься? Генерал тщательно прожевал, проглотил, промокнул губы лежащей на коленях белоснежной салфеткой, отпил из стакана — возможно, что и вино или компот вишневый (Цыгану при мысли об этом скрутило желудок), — и ответил, отрезая новый кусочек мяса:
— Скоро ты перестанешь задавать вопросы и начнешь вы- полнять команды.
Смотреть, как ест генерал, и разговаривать с ним пересохшим ртом было пыткой. Но самое страшное началось, когда Протасов ушел, не удостоив пленника взглядом. Злой повар вновь появился, собрал посуду на поднос и скрылся, охранник проверил, крепко ли закрыты окна, выключил свет, вышел и запер за собой дверь. Ключ повернулся в замке, послышались удаляющиеся шаги, голоса в коридоре, затем хлопнула еще одна дверь — и Цыган остался в темной лаборатории… наедине с сарделькой. Он помнил, куда она упала. Кусочек еще источал слабый, но несомненный аромат.
Цыган лег на бок лицом к стене, спиной к сардельке, подтянув колени к груди, однако запах еды дразнил, щекотал ноздри, выводил из себя. Желудок бунтовал, кричал, ходил ходуном — сдерживать себя становилось все труднее.
Хуже всего, что эта партия в любом случае осталась за генералом. Если Цыган сожрет кусок — он распишется в собственной слабости и будет унижен. Если нет… Что ж, Протасов скажет: «Правильно, воспитанный пес ест только из рук хозяина».
Цыган не скоро заснул, пожираемый голодом; сон был тревожный, поверхностный. Мышцы ломило, он крутился, пытаясь как-то распрямить затекшие члены, но пространство не позволяло, и между прутьев ноги не пролезали.
Утром его вытащили из клетки, надели наручники, поставили в клетку миску с водой и втолкнули обратно. Сопротивляться сил уже не было, но пить он не стал, опрокинул миску и лег головой в другой угол, мучительно чувствуя воду всем телом и кляня себя последними словами — не вслух, конечно.
Он чувствовал себя больным — в горле саднило, голова болела и кружилась иногда, тело охватила слабость. Генерал позавтракал здесь же — Цыгану было уже почти все равно, — и продолжил опыты. Крики новой жертвы вонзались в мозг, вызывая скорее раздражение, чем сочувствие. Рамир понимал, что долго не выдержит. Он заснул и не знал, удачным ли был этот опыт.
На следующий день Протасов дал ему попить — вернее, велел Ботанику дать наемнику полкружки воды. Первым побуждением Цыгана было оттолкнуть кружку. Но затем он заставил себя взять ее и жадно выпил. Почему-то генерал не хочет, чтобы он сдох, — иначе еще через день он бы загнулся от обезвоживания.