Свинец в крови - Рафаэль Кардетти

Прочитав в одном журнале, что с продвижением на один ряд кресел вперед шансы выжить в случае авиакатастрофы повышаются на три процента, я всегда старался получить место как можно ближе к кабине пилота, что вынуждало меня летать первым классом. Это наносило ощутимый удар по бюджету галереи, но так я чувствовал себя более уверенно.

Лола находила эту фобию смешной. Она считала, что, если самолет рухнет в воды Атлантики или врежется в какую-то горную вершину, мои шансы выжить будут близки к нулю, независимо от места, занимаемого в салоне. Конечно, она была права, как и всегда.

Когда самолет остановился у терминала для высадки пассажиров, я схватил сумку и бросился к выходу, прежде чем компания пенсионеров успела подняться с мест. Стюардесса удостоила меня традиционным: «До свидания, месье, спасибо, что воспользовались услугами нашей компании», произнесенным восхитительно хрипловатым голосом.

Я поблагодарил ее теплой улыбкой. В ответ она одарила меня взглядом, отработанным за сотню рейсов, сопряженных с не меньшим числом неудачных попыток завязать знакомство. Этот знак нежности был чисто формальным, но после всех поганых новостей, обрушившихся на меня за последние дни, он согрел мне душу.

Я не испытал никаких особенных чувств, оказавшись снова в Риме. Я уехал из этого города слишком маленьким, чтобы ощущать какую-то ностальгию или какое-то желание заново погрузиться в его атмосферу. Мне хотелось увидеть только одно место.

Таксист не сразу понял адрес, который я назвал ему. Все из-за моего скверного итальянского, ведь после лицея я не практиковался в языке. Когда же наконец он расставил слова по местам, то артистически покачал головой, вытаращив при этом глаза так, что они чуть не выкатились наружу.

— Но там нет ничего интересного, — произнес он после долгой паузы. — Уже лет десять, как в том квартале почти никто не живет. И это на другом конце города! Поездка обойдется вам в кругленькую сумму. Видать, у вас денег куры не клюют. С чего бы это...

Пока он говорил, голова его продолжала раскачиваться, словно повинуясь посторонней силе. Рядом с ним, на пассажирском сиденье, валялся журнал с фотографией похорон Наталии на обложке.

Если бы мой шофер знал, что везет основного подозреваемого в убийстве, наверное, он вспомнил бы о том, как дорого ценится молчание.

Он же, напротив, продолжал свои обличения:

— Ох уж эти иностранцы! Вы хотя бы не немец? Потому что немцев, знаете ли, здесь не очень привечают. Они заходят в церкви в шортах и повсюду оставляют за собой мусор. Можно подумать, что разбрасывание мусора — это у них второй национальный спорт после конкурсов любителей пива. И заметьте, это их старая привычка — разносить Рим по камушку. Я просто не осмелюсь описывать, в каком состоянии остался город после их набега в тысяча пятьсот двадцать седьмом году! Девушек, изнасилованных наемниками императора, хватило бы на полдюжины монастырей! Эти люди — настоящие варвары, уж можете мне поверить... И к тому же скупердяи. Японцы — те, может быть, малокультурные, но чаевые дают хорошие.

Я пропустил намек мимо ушей и заметил, что прилетел из Парижа. Отношение таксиста сразу же резко изменилось.

— Вы мне нравитесь, — смягчился он, — хотя по-итальянски вы говорите ужасно. Если хотите, я по тому же тарифу провезу вас по старому Риму, познакомлю с главными памятниками. Потом распишете своей подружке, как тут красиво. Слушайте, расскажите ей про Капитолий и про этих чертовых гусей, которые все хором не смогли бы заглушить мою тещу. Женщины обожают, когда им рассказывают разные истории. Постойте, не отвечайте... Вам ведь блондинки нравятся, я угадал?

От болтовни этого кретина у меня уже вспухли уши. Не говоря ни слова, я схватил журнал, лежавший возле него, и открыл страницу с отчетом о прощании с Наталией.

Репортаж сопровождала моя фотография возле открытой могилы. В подписи делался упор на то, что я психически неустойчив, почти что безумен. Поскольку половина европейских газет объявила меня психопатом, я к этому привык, а сейчас это меня почти обрадовало.

Я повернул журнал к таксисту и ткнул пальцем в фотографию. Таксист взглянул на нее, потом перевел взгляд на меня. Он побледнел и задрожал — окажись перед ним Фредди Крюгер, это вряд ли произвело бы на него большее впечатление.

Какое-то мгновение мне казалось, что он описается. Впрочем, из уважения к кожаному сиденью своей «тойоты» он сумел удержаться.

Я одарил его широкой улыбкой извращенца, а потом подчеркнуто отвернулся и принялся изучать пейзаж за окошком машины — в данном случае стоянку возле аэропорта. Растерянный таксист пробормотал что-то непонятное, пожал плечами и в конце концов поехал в ту сторону, куда я просил.

По прошествии часа он остановил машину на центральной полосе широкого бульвара. Потом бросился к багажнику, вытащил мой чемодан и швырнул его на землю. Дождавшись, пока я тоже выйду, он поспешно сел за руль и, даже не потребовав причитавшихся денег, резко рванул с места, бросив меня в одиночестве неизвестно где.

Он оказался прав: в этой части города не было ничего интересного. Просто унылая окраина, откуда выехали жители. Осматривая подобное место, невозможно сохранить хорошее настроение.

От массивных и претенциозных домов, построенных в чисто фашистском стиле тридцатых годов, пахло нищетой и заброшенностью. Для того чтобы вдохнуть жизнь в эти строения, следовало бы оздоровить всю местность и вывезти кучи мусора, покрывавшего тротуары.

Впрочем, общее запустение пощадило одно местечко, размером с теннисный корт. Дорожные службы, уверенные в том, что боль можно усмирить, закрыв рану, с особым тщанием заделали воронку, возникшую в асфальте после взрыва бомбы моей матери.

Я испытал определенное разочарование, не обнаружив никаких следов теракта. Я думал, что трагедия материализуется передо мной в виде мемориальной доски или букета увядших цветов.

Ничего этого не было. Просто еле различимая разница в цвете асфальта, там, где динамит, соединившись с безумием моей матери, лишил жизни двадцать человек и навсегда изуродовал жизни их близких.

Конечно, с моей стороны было наивно надеяться, что здесь я найду какую-то подсказку. Стоя на этом бульваре, уходившем в никуда, перед обшарпанными домами, я понял, что мои поиски ответа обречены на неудачу.

Конечно, всеми забытые жертвы покушения жили когда-то в этих серых башнях. Служащие, домохозяйки или охранники с автомобильной стоянки — люди, возвращавшиеся домой после тяжелого трудового дня. Прижатые друг к другу в битком набитом автобусе, они надеялись всего-навсего отдохнуть несколько часов перед тем, как снова отправиться на работу, в центр города.

Они вовсе не были воплощением несправедливого и отчужденного государства, против которого сражались мои родители в группе «Красная борьба». Наоборот, если бы кто-то решил составить каждодневно пополняющийся список основных жертв этого государства, эти люди, безусловно, заняли бы в нем не последние места.

Моя мать убила тех, кого собиралась защищать. Чем можно оправдать этот абсурд?

Вдруг я пожалел, что забрался сюда. Годы превратили это место в декорацию из папье-маше. Этот мрачный квартал утратил память тогда же, когда его обитатели лишились последних надежд.

Здесь я не мог ничего найти, ничего понять. Все унес с собой ветер забвения.

37

Тупичок Виколо-дель-Мартирио находится в двух шагах от Пантеона. Туристы, обалдевшие от созерцания тяжелого круглого остова древнего языческого храма, проходят мимо, не замечая его. Что же касается римлян, то мало кому из них хватает любопытства, чтобы завернуть в эту улочку, почти всегда погруженную в тень.

Они не правы, потому что именно в Виколо-дель-Мартирио находится заведение, где Франческо, или, как уважительно называют его завсегдатаи, дон Франческо, готовит самого вкусного молочного барашка в мире. Я переступил порог ресторана, еще не подозревая об этом. Я установил это позже, опытным путем.

Именно здесь, вдали от мира и от его безумств, любил поесть Серджо Тененти. Сидя перед бокалом «Монтепульчано», он наслаждался спагетти, заправленными простым оливковым маслом и посыпанными тонким слоем пармезана.

Я узнал его сразу, даже не посмотрев на фотографию, взятую у отца. С облегчением поняв, что мои поиски увенчались успехом, я бросился к нему.

Сначала я отправился по адресу, найденному в старой записной книжке отца, но квартира оказалась пустой.

Я так долго барабанил в дверь, что разозлил консьержа. Этот стук отвлек его от ежедневного созерцания телевизионной дикторши с боттичеллиевским профилем.

— А ну-ка, прекрати этот шум, мальчик мой, — заорал он в открытое окно. — Если ты ищешь Тененти, то он, наверное, у дона Франческо, как обычно. И передай, что ему тут принесли посылку. Пусть зайдет за ней, как только пообедает. Не люблю, когда моя комната завалена коробками.