Убийство в закрытой комнате. Сборник рассказов - Александра Мадунц

— Но ведь экспертиза показала, что никакого яда в крови нет?

— Это первоначальная экспертиза, она достаточно поверхностная. Результаты гистологической экспертизы еще не готовы, но не исключено, что они выявят в организме покойного некое вещество, отправившее его на тот свет. Хотя сейчас есть препараты, которые растворяются в крови за несколько часов.

— А я-то тут при чем? Даже если предположить, что Грише подсыпали или подлили что-то — я ему этот коктейль не относила.

— Притом что любой из присутствующих в тот вечер, точнее, в ночь, вполне мог добавить ему что-то в коктейль. Вы — не исключение. Учитывая вашу к нему неприязнь, вполне могли что-то придумать. Вашу невиновность нужно доказать. «Интересно», — подумала я, уставившись на синего паука справа, который перебирал лапками в надежде дотянуться до такой же гипертрофированной мухи. «Он всем подозреваемым это говорит? Я ведь не единственная, кто мог желать Грише отправиться в мир иной. Или ушлый журналист для каждого из моих коллег, работавших в ту ночь, находит свой повод для откровенности?»

— Ладно. Давайте дальше реконструировать картину той ночи, — продолжил Виктор, словно не замечая моей реакции на его выпад, — Вы просто обязаны помочь самой себе.

— Это в чем же, интересно? — разозлилась я.

— Обеспечить себе алиби. В ваши планы ведь не входит отправиться за решетку в расцвете лет.

Пока я соображала, как бы избавить себя от подозрений и не подставить никого из коллег, Виктор продолжил:

— Итак, Галина, по ее словам, не ожидавшая, что за ней примчится муж, выскочила из холодильника, где имела тет-а-тет с Григорьевым, и стала успокаивать своего благоверного. Григорьев решил переждать бурю в холодильнике. В его планы не входило ссориться с главным бухгалтером, который легко мог лишить его работы — о махинациях Гриши с левым алкоголем Гена был в курсе. Сердобольный коллега Павел наливает Григорьеву коктейль для согрева, но сразу в убежище не несет, дабы не вызвать подозрения бухгалтера. Относит на кухню. Теперь надо найти кого-то, кто мог бы передать коктейль. И в тот промежуток времени, когда он искал того, кто отнесет коктейль, в него, скорее всего, и подсыпали некий яд. Или препарат, действующий как сильное снотворное и не оставляющий следов. Возможно, кто-то из вас готовил это преступление заранее, держал наготове яд и воспользовался случаем. Не исключено, этим кем-то был Павел.

— Нет. Только не он, — заступилась я за героя-любовника. Павлик хоть и вызывал у меня легкое презрение своей неуемной тягой к бабам и алкоголю, но убийцей я его представить не могла. А справедливость никто не отменял. — Он ведь сам отнес бокал в холодильник, и мы это видели, к тому же он таскал оттуда ящики с напитками, а туда — пустые бутылки. Кроме Галины он был единственным, кто видел Гришу перед смертью. Если убийство — его рук дело, он не стал бы так светиться. Это глупо. Нет, он не мог.

— Тогда кто? Не вы случайно?

«Ну наглец, — подумала я. — Подозревает меня в убийстве. Только этого не хватало. В довесок ко всем моим заморочкам».

И если совсем недавно смерть Гриши я воспринимала с тайным облегчением, то теперь это событие вырастало для меня в проблему, которую придется решать. Я задумалась. Если предположить — Грише помогли отправиться на тот свет, подсыпав яд в коктейль, то это ведь кто-то из нас, но кто?

Кухня наша — проходной двор, сюда мы выходим покурить, попить чаю-кофе, поесть, здесь мы забираем заказы и выносим их в зал, сюда приносим грязную посуду. Суета сует. И в этой суете подсыпать что-то в бокал — не проблема. Но кто мог это сделать? У Гриши не было конфликтов с Бешеным Максом (Гриша уважал силу), с уборщицей Раей и посудомоем Петей (их он просто не замечал). С кассиршей Ларисой тем более. С Павликом тоже. Ни разу за более чем год моей работы здесь я не слышала и не видела, чтобы Гриша конфликтовал с кем-то из перечисленных коллег. Означает ли это, что их надо исключить из числа подозреваемых?

Тогда у кого мог быть мотив устранить вредного бармена?

У Эльвиры, с которой Григорьев накануне имел конфликт и которая вроде как навела на него порчу? Выходит что — порча сработала? Бред какой-то.

У бухгалтера, который мог подозревать его в шашнях с его женой, у Галины, которая могла приревновать его?

Владу я исключила, у нее, так же как и у меня, не было достаточного мотива для устранения Гриши, разве только неочевидный, только ей одной известный. Повара тоже отпадают. У них, конечно, бывали конфликты с Гришей, но так, в рабочем порядке, ничего личного. К тому же они уехали в ту роковую ночь раньше нас. Водитель Котя — тоже нет. Он с Гришей почти не общался, делить им было нечего.

Итак, методом исключения остаются все-таки Эльвира, бухгалтер и Галчонок. Но Галя испытывала к Грише если не любовь, то нечто похожее — судя по тому, как она его ревновала.

Бухгалтер за весь вечер не отошел от барной стойки, даже в туалет. А Пашка стучал в дверь холодильника условным стуком, который бухгалтер знать не мог. Да и, если бы рогоносец все-таки добрался до Гриши, мы бы услышали. Но все было тихо, никакого скандала. При этом, учитывая результаты экспертизы, если преступление и имело место, то было тщательно спланировано, ведь яд в организме покойного Гриши пока не обнаружили. То есть нужно было подобрать такой яд, который за несколько часов растворяется в крови, не оставляя следов. В наше время это несложно, в том же Интернете полно информации на эту тему. Но пьяный бухгалтер никак не мог подсыпать отраву в бокал. Ведь на кухню он не заходил.

Мои размышления нарушил журналист, видимо устав наблюдать, как я морщу лоб.

— Вы подозреваете кого-то конкретного?

— Пока нет.

— Хорошо. Тогда подсказка. Что выдумаете об Эльвире?

— Не кажется ли вам, что это было бы слишком явно? Ну в смысле, если она задумала устранить Гришу, зачем ей весь этот спектакль? Они подрались у всех на виду, и в ту же ночь она его отравила. Зачем так подставляться? Если это действительно на ее совести, она бы все сделала тихо. И уж, конечно, не поддалась бы на его очередную провокацию.

Про порчу я благоразумно промолчала. Но если сбросить со счетов мистику… Эльвира в своих одноразовых перчатках, не оставляющая отпечатков пальцев. Если именно она задумала устранить Григорьева, значит, должна была продумать весь этот план со звонками Галине, потом ее мужу. Но конфликт между ней и Гришей, который произошел на кухне, она не могла предвидеть. Если бы она хладнокровно замыслила его убийство, вряд ли бы так бурно реагировала на хамство будущей жертвы. Скорее всего спустила бы ситуацию на тормозах, чтобы не подставляться. И зачем ей было в таком случае упоминать про порчу, которую она навела на Гришу? Ладно, отбросим пока вмешательство потусторонних сил. Тот, кто умертвил нашего бармена, был прекрасно осведомлен не только о его пороках, которые в конечном счете и привели его к такому бесславному итогу. Убийца знал обо всех стереотипах Гришиного поведения. Знал, что тот будет прятаться в холодильнике, опасаясь разоблачения.

Подсыпать что-то в бокал у нас на кухне — вообще не вопрос. В ресторанной суматохе очень просто воспользоваться моментом. Тот, кто это сделал, просчитал все — и психологию Крокодила Гены, который будет сидеть в ресторане до последнего, пытаясь убедиться в неверности жены, и реакцию Гриши, который закроется в холодильнике от ревнивого мужа.

Может, это была Галина? Но она не заходила на кухню.

— Постарайтесь вспомнить все до мелочей. Бывает, что как раз мелочи помогают разоблачить убийцу.

В моей памяти всплыл запах джина. Разбитая бутылка у ног Григорьева. И только. Об этом я и сообщила вслух.

— Мы забыли еще одно звено в цепочке, — резюмировал Виктор.

— Да? И кто же это?

— Девица, которая подклеила Гришу. Вы ее раньше видели?

— Нет.

— Судя по показаниям ваших коллег, она была похожа на проститутку. Хотя кто их сейчас разберет — проститутки нередко маскируются под порядочных, а порядочные девушки выглядят как проститутки. Согласны?

Я кивнула.

— Однако странно, что нормальная девица после пяти минут знакомства согласилась на адюльтер с каким-то барменом. Если она, конечно, не Мессалина какая-нибудь, — рассуждала я вслух.

Опасность, которая нависла надо мной, лучше всякого допинга взбадривала мозг. Я злилась на себя — какой-то журналист выуживает из меня информацию, а я подчиняюсь, как будто так и надо. Только потому, что боюсь. О, великая движущая сила — страх! Скольких людей она заставила делать то, что они не хотят, то, что им не свойственно. Я всегда ощущала себя достаточно независимой, хотя, как сказал подзабытый уже вождь мирового пролетариата: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя»[8]. Соглашаясь с его изречением, наверняка передранным у кого-то из древних, я в то же время ощущала внутренний протест. Вот Гриша, блин, достал и с того света. И чего надо этому журналюге? Даже менты уже успокоились насчет Григорьева, признав его естественную смерть. Однако надо было продолжать беседу.