Под кодовым названием "Эдельвейс" - Пётр Поплавский

— Какие результаты?

— Двадцать сбил я, трижды сбивали меня…

— А вы, Зур, давно здесь?

— С месяц. До этого бил французов и британцев в Африке.

— Имеете награды?

— Рыцарский крест и благодарность лично от фюрера.

— Почему вас перевели на Северный Кавказ?

— Спецподготовка к боям в горных условиях. Кроме того, до войны дважды побывал здесь как турист. Знаю визуально, где и что…

— Спасибо за интервью! Пока что заканчиваю разговор.

Петерсон щелкнул тумблером.

— Трепачи, — пробурчал он, — Я начал войну на Восточном фронте намного раньше…

— Каким образом? — заинтересовался Шеер.

— Я имел честь служить в авиационном спецсоеди- нении полковника Ровеля, — охотно ответил Петерсон. — Оно подразделялось на три отряда. Летать над Россией и фотографировать с большой высоты пограничную полосу, военные и промышленно — транспортные объекты мы начали еще в октябре сорокового года.

— Много летали?

— Тогда это было совершенно секретно, болтовня о мире, пакт о ненападении… А мы летали! Первый отряд базировался среди озер Восточной Пруссии. Вел разведку белорусского района. Имел машины «Хейн- кель-111» со специальными высотными моторами. Второй отряд вел съемки с базы Инстербург и действовал над всем Прибалтландом до самого озера Ильмень. В отряде были прекрасные самолеты «ДО-215» и «Б-2»…

— А вы лично в каком отряде были?

— В третьем. Вели фотосъемки Черноморского побережья. Базировались в Бухаресте. В этом смысле нам больше всех повезло… Между прочим, я здесь летал еще тогда, когда Зур только ходил по туристическим тропам.

Вдалеке над горным хребтом неожиданно возник слепящий гигант, почти такой же могучий, как Эльбрус.

— Казбек! — указал Петерсон.

Под самолетом, укрытые лесистыми ущельями, двигались горными дорогами войска. И все в одном направлении — на восток, где пылали Гизель и Май- рамадаг.

— Можно немного ниже? Сделаем несколько снимков.

Петерсон взглянул на приборы.

— Высота для съемок достаточная, — сказал. Потом сдвинул один рычаг, второй, нажал кнопку и объявил: — Все — съемка сделана! Хотите? Переведу съемку на автоматику.

— Буду искренне благодарен! Такие великолепные пейзажи! Для моей книги — это буквально клад. Немецкие войска на дорогах Кавказа, среди горного хаоса и ледников…

— Смотрите вперед, господин Шеер… Владикавказ!

— Можно ли сфотографировать?

— Одну минуту… Готово! Будете иметь линию фронта словно на ладони… Но странно…

— Что именно?

— Сегодня не видно в воздухе русских. В последние дни они очень беспокоили — появляются новые самолеты.

— Где базируются?

— Если бы знать!

— Я — «Седьмой». Я — «Седьмой»! С юга — самолеты русских! — послышалось в наушниках.

— А, наклйкал‑таки на наши головы, дьявол бы их взял! — выругался Петерсон.

В наушниках снова тревожно зазвучало:

— Внимание! В воздухе «танки»!

— Какие «танки»? Почему «танки»? — удивился Шеер.

— Новый самолет русских — «Илюшин». Мы называем их «воздушными танками». Страшная машина! Штурмовик с пушками! Представляете?

— В небе «МИГи»!

— Ну, держитесь, господин литератор, сейчас будет пекло!

Действительно, все закружилось в карусели. Горы неожиданно повисли над головой всей своей грозной громадой. Небо вращалось синеватой воронкой под ногами. Самолет швыряло в круговерть, где небо и земля сменялись в стремительном калейдоскопе. Шеер с непривычки ни за чем не мог уследить в этом воздушном безумии и только слышал резкие, возбужденные голоса, врывавшиеся в наушники на немецком и русском языках:

— Сзади русские! «Пятый», сзади русские!..

— Вижу!

— «Двадцатый», набери высоту, впереди справа «МИГ»…

И вдруг в наушники ворвался родной русский голос:

— На тебе, гад!..

— «Пятый»! Огонь на фюзеляже! Тяни до линии фронта!

— Добей гада, Ванюша, добей! — снова родной голос. — Атакуй фоторазведчика!..

Самолет резко качнуло. Петерсон впился глазами в приборы. Качнул штурвал — слушается.

— Петерсон, ты горишь! Тяни! Прикроем!..

— Я — Гюде! Петерсон, тяни!

— Черт бы их побрал! — выругался Петерсон, — Скорость падает!..

«Время настало!» — решил Шеер, открыл дверцу в салон и взглянул на Лютке.

Через несколько секунд что‑то дико затрещало в наушниках и вдруг все объяла тишина: Лютке сделал свое дело — обезвредил стрелка — радиста и вывел из строя рацию.

— Этого не хватало! — озлился Петерсон, который из‑за грохота моторов ничего не слышал. Из‑под капота машины мелькнули быстрые огненные языки. В кабину проник дым. Стиснув губы, Петерсон закаменел за штурвалом и упрямо, ровно, будто по ниточке, тянул самолет к своим, к линии фронта, который уже недалеко вспыхивал взрывными всплесками.

Шеер освободился от пристежных ремней.

— Будем прыгать?

— Вы что, с ума сошл!^? — закричал пилот, — Под нами — русские! Сдохну, но дотяну до своих!..

Шеер выхватил пистолет.

— Садись! — приказал Петерсону, — Садись, иначе пристрелю!

— Не дури! — изумленно уставился на него тот. — До наших недалеко! Там будем прыгать!

— Садись, говорю! Считаю до трех!

Петерсон передвинул рычаги управления. Самолет сделал разворот через левое крыло. Шеер поглядел туда, где находился Лютке: тот торопливо вынимал кассету из фотокамеры самолета. Воспользовавшись этим, Петерсон переключил управление на автопилота и отстегнул ремни. Молниеносным ударом полоснул Шеера ребром ладони по глазам. Вторым ударом сбил его на приборную доску, и гауптман тяжело осел, потеряв сознание. Карабин парашюта зацепился за приборную доску, и в кабине рывком вывалился белый шелк. Петерсон кинулся к неподвижному Шееру, чтобы овладеть пистолетом, но не успел: Лютке выстрелил ему в спину.

— Константин Васильевич! — закричал он. — Товарищ капитан!

Ответа не было.

Сорокин оглянулся на убитого Петерсона: по его парашюту гулял огонь…

Он действовал быстро и решительно — знал: каждая секунда дорога. Освободил капитана от его уже бесполезного парашюта, надел на него свой, привязал к ремням и пасам кассеты, фото- и киноаппараты с заснятыми пленками. Прицепил фал к скобе парашюта и вытолкнул беспамятного Калину из самолета. Видел: парашют раскрылся.

Задыхаясь в ядовитом дыме, он кинулся к парашюту стрелка — радиста, но было уже поздно: пылающим факелом самолет упал на скалы и взорвался, разбросав по склонам огненные обломки.

* * *

…Хейниш орал в трубку:

— Алло! Майор Готтфрид? Я Хейниш! До меня дошло страшное известие… Это правда?

Голос майора слышался глухо:

— Кроме фоторазведчика, на базу не вернулся один «мессер». Погиб Зигфрид Гюде… Воевал с первого дня! Лучший мой ас!..

— Я вас спрашиваю об Адольфе Шеере! Он живой?

— Кто‑то выпрыгнул. Один из четырех, что были на борту…

— Кто это был?

— Неизвестно, но это не имеет значения.

— Что вы мелете?

— Его расстреляли русские в воздухе. Приземлился труп.

— Ну, майор, я вам не завидую…

— Я тоже очень сожалею…

— Вы еще сильней пожалеете!

— Не думаю, — спокойно возразил Готтфрид.

— Вы наивный человек, майор, — процедил Хейниш. — Полагаете, будете иметь дело со мной? Да вас за Шеера будут распинать в самом Берлине! Уразумели?

— А мне что? Я выполнял приказ.

— Какой еще приказ?

— Рейхсминистра пропаганды и ОКВ! Я не соглашался на полет, но Шеер настоял и вручил мне свое официальное предписание. При этом присутствовал ваш адъютант Майер.

— Так оно у вас?

— Еще бы! Я себе не враг…

— Это меняет дело, майор… Где его машина?

— Здесь, под охраной.

— Хорошо! Сейчас я пришлю к вам Вилли. Будете иметь дело только с ним. Поняли?

— Ясно, господин оберштурмбанфюрер. Только Майер, и больше никто!

— Вы меня правильно поняли, майор…

Оберштурмбанфюрер поднялся и сам открыл двери в приемную.

— Вилли! — позвал. — Немедленно езжайте на аэродром и пригоните машину Шеера. Осмотрите ее тщательно. В канцелярию Геббельса приготовьте шифрограмму приблизительно такого содержания: «Специальный военный корреспондент гауптман Адольф Шеер погиб во время аэросъемок в районе Владикавказа. Самолет, на котором находился Шеер, в неравном бою был подбит, вследствие чего загорелся и взорвался в горах». Поговорите с летчиком, который был в бою, узнайте подробности и составьте детальный отчет. И чтоб соответственно! Как про героя!

— Слушаюсь, господин оберштурмбанфюрер!

Вечером фрейлейн Бергер, печальная и сразу осунувшаяся, тихо спросила Майера, глядя куда‑то в сторону:

— Вилли, скажите правду… Он…