Война - Максим Юрьевич Фомин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Звоню Рикошету.
— Командир, здорово! Я освободился, через две недели подъеду на службу. Мини-отпуск мне надо.
* * *
Январь 2016 г. Макеевка
— Братан!.. Сегодня пиздец был… Новый этап приехал, они там всех ломали жёстко. Пацаны видели, как они с бани выходили, кровь с палок вытирали… Они этап в бане закрыли и долбили жёстко… Кричали все — ужас! На мужиках трусы рвали и палки в жопы хотели засунуть… — говорит по телефону Стас из Еленовки.
Я сижу на съёмной хате. Обнимаю Ксюху. У меня всё хорошо. Тепло, сытно… Сплю, правда, плохо — рано просыпаюсь. Просыпаюсь и не пойму, где я. В тюрьме? Лагере? Дома? В блиндаже? Мне всё это снится сейчас? Приснилось? Какое-то постоянное напряжение, никак не могу расслабиться. Как что-то не отпускает меня. Как будто вот-вот моя жизнь закончится… Страх…
Как только вышел, я достал начку и поехал по зонам, посещая своих друзей, что были рядом. Зашёл на свиданку на 57-ю, правда, к концу второго часа общения мне стало немного не по себе, показалось, что меня могут не выпустить по какому-нибудь недоразумению. Постоянно захожу по пути в церковь, которая попадается по дороге, и благодарю Бога за всё.
— …Пиздец. — Что ещё я мог сказать Стасу?
Паше я рассказал о беспределе, который происходил у нас на зоне. Паша сказал, что события в Еленовке заинтересовали Захарченко, и он попросил весь мой рассказ напечатать и передать ему. Времени на встречу со мной у него нет, но почитать он сможет. Получилось два печатных листа.
Добрый посоветовал встретиться перед этим с братвой. Рассказать, что я собираюсь делать, типа так будет правильно. Я приготовился к тому, что мне будут говорить, что жаловаться Захарченко не стоит, так как этим «можно наломать движ» — типичная отговорка блатных, которые ничего делать не хотят. Мне было похуй, даже если я войду в жёсткий клинч с ментами и блатными одновременно — там, на Еленовке, калечат людей, и я им могу помочь.
Братва поддержала моё решение. Надо сказать, что пацаны произвели приятное впечатление.
По словам Паши, Захар, когда читал моё письмо, очень удивлялся и всё время повторял:
— Ох, ебать… Ни хуя себе…
Затем набрал начальника управления Рязанцева и спросил:
— А ты знаешь, что у тебя в Еленовке происходит?
* * *
1 февраля 2016 года, как раз когда я ехал на место службы, мне позвонил Паша и сказал, что Захар зашёл в лагерь. Его самого оставили в оцеплении.
Что происходило дальше, я знал по восторженным рассказам зеков. Сначала Батя зашёл на штаб и спросил: знают ли они такого Владлена Татарского? Опера ответили, что знают, что я хороший парень, который им помогал. Дальше Батя спросил: как вообще дела в лагере? Всё хорошо?
Приказав всем оставаться в штабе, он со своим личным охранником без всякой свиты пошёл по зоне. Зашёл на «яму», затем на «крест», поел в столовой с котла, а потом пошёл по очереди в каждый барак.
Надо сказать, что зеки просто охуели, когда увидели вот так просто шагающего по продолу Захара. Глава Республики сел на ПВРе и попросил заварить чая. Он увидел какую-то жёлтую муть в баклашке и спросил: что это? Это была наша обычная вода. Он обошёл все жилые бараки, и, Слава Богу, зеки не стали молчать. Рассказали всё как есть: про пытки, поборы, быт, беспредел. Батя обаял всех зеков своей простотой.
Затем глава Республики вернулся на штаб и приказал построить и зеков, и сотрудников. На глазах у всех были арестованы Малый, Калашников и Козлов. На последнего зеки были злые из-за того, что деньги за УДО он взял, а вопрос не решил. В этот же вечер все трое были увезены в ДАП «роботами», хотя такое явление уже в республиках исчезло. Четырёх зеков, в том числе Степаныча, который пихал нам «балалайку», Захарченко помиловал.
Наверное, три дня мой телефон был красный от звонков разных зеков со всей Украины и ДНР. Все восхищались Захаром, просили передать ему иконы, нарды и прочие лагерные поделки. Люди так мало видят справедливости, и вот она восторжествовала! Местные сидельцы предлагали мне огромное количество денег за решение своих вопросов. В сумме — где-то около миллиона долларов. Я устал объяснять, что лично не знаком с главой, никак не общаюсь и ничем помочь не смогу.
Прокуратурой было возбуждено уголовное дело по факту избиения зеков. Конечно, дело замяли «за недостаточностью улик». Я звонил тем избитым зекам, кто освободился, и просил дать показания, но они боялись проблем. Чего конкретно они боялись, неясно, но зато я ясно понял для себя одну проблему нашего общества — похуизм и безразличие к самому себе, отсутствие самоуважения. Именно отсюда все наши беды.
На следующий день, после моего приезда на позицию, Аскольд и Крым предложили мне съездить в ДАП, повидать старых друзей — Калаша и Петровича. Они выполняли хозработы у Чечена из «Спарты».
Сразу предупредили, что бить их нельзя.
Мы сели на машины и поехали в Старый терминал. Так я попал в легендарный ДАП. Когда мы подъехали, то Козлов, Петрович и Калаш без погонов кололи дрова и варили кому-то чай.
— Только не бей! — напомнили мне.
Да я и не собирался. Бог благ к этим людям и показывает, как всё в жизни может неожиданно поворачиваться.
Из машин вышли Аскольд и остальные бойцы, все галдели:
— Где эти мрази?!
Первым мне попался Козлов.
— Кого ты там, собака, хотел заставить маршем ходить? — сказал я.
Козлов сжался и просто повторял:
— Простите, я виноват! Простите, я виноват!
Собственно, я понимал, что Козлов тут — человек случайный. Таких, как Козлов, можно любого брать и сажать. Направился к Калашу. Он был очень испуган и пятился назад. Я клацнул затвором, и Калаш закричал:
— Владлен! Я же тебя не бил! Мы ж с тобой нормально общались! Владлен! Владлен!
Он прыгнул в какую-то воронку…
— Молись, мразь, для тебя ещё ничего не закончилось, — решил я подкинуть шизы Калашу.
Подошёл к Петровичу, он был в той же форме, в которой ходил всегда, стоял с опущенными глазами.
— Петрович, видишь, как бывает?
— Да…
— Помнишь, я тебе говорил, что Калаш — конченый маньяк и вкружит тебя в неприятности?
— Да…
— Ты что тогда сказал?
Петрович молчал.
— Ты сказал, что такие офицеры тоже нужны! Тебе нужны маньяки? Значит, ты сам такой же! — Я влепил ему звонкую
