Несекретные материалы - Дарья Донцова

– Чуть не задохнулась, – пожаловалась она.

Я надела на нее свою куртку, и, изображая посетительниц, мы двинулись к выходу.

Глава двадцать первая

«Вольво» мирно стоял у забора, довольно далеко от проходной. Увидав, как я отпираю переднюю дверь машины, девчонка напряглась, потом развернулась и понеслась по дороге. Я не торопясь села за руль. Никуда не денется – шоссе прямое как стрела, а по бокам глубокие, наполненные жидкой ноябрьской грязью овраги.

Догнав споро бегущую дурочку, я приоткрыла окно и крикнула:

– Ну ты даешь, обещала три тысячи, а теперь удираешь в моей куртке!

– Нужны тебе мои деньги, – огрызнулась девчонка, не останавливаясь.

– До Москвы бежать будешь? – усмехнулась я. – Давай, давай, погляжу, на сколько твоей спортивной закалки хватит.

Минут через пять, тяжело дыша, беглянка остановилась и затравленно пробормотала:

– Ладно, твоя взяла, делай со мной что хочешь, только Нинке не отдавай, лучше сразу убей.

Я открыла дверцу, «больная» влезла внутрь и зарыдала. Она продолжала плакать до тех пор, пока «Вольво» не подкатил к метро «Аэропорт». Увидав, что машина паркуется возле подземного перехода, девчонка стала на глазах синеть и забормотала, теряя остатки разума:

– О, нет, только не сюда, только не к Нине!

Я внимательно поглядела на нее.

– Слушай, сама ищу эту Нину, если объяснишь, что она с тобой сделала, получишь хорошую сумму денег, да еще спрячу тебя в надежном месте.

– Кто вы?

– Частный детектив. Меня наняли специально, чтобы разоблачить Самохвалову.

Спутница вновь разрыдалась, но на этот раз с видимым облегчением. Глядя, как она утирает кулаком сопли, я повернула на боковую дорожку и проходными дворами выехала на Чапаевский проезд. В огромном городе есть только одно место, где мы можем спокойно потолковать, – крошечная квартирка Оксаны.

Ксюта – моя лучшая подруга, единственная из всех, кому можно абсолютно доверять. Досталось ей в жизни по полной мере. Сначала после окончания института, когда Ксюша доказывала, что из женщины тоже может получиться хирург; потом, когда одна тянула на мизерную зарплату двух сыновей. Но в доме у нее всегда было весело – по двум комнатам, похожим на коробки для часов, носилась куча разнокалиберных животных, а на плите томилось что-нибудь вкусненькое. Здесь никогда не прятали еду, а радостно угощали последним – супом, картошкой, селедкой. К сорока годам Оксанка приобрела авторитет и стала получать довольно хорошие заработки, но новую квартиру она все равно пока купить не может. Несколько раз Кешка с Ольгой предлагали:

– Давай подарим Оксане приличное жилье!

Но я знаю, что она ни за что не примет такой подарок. Сейчас подруга, естественно, на работе, режет какого-нибудь несчастного. Впрочем, что это я, если попал к ней в руки, значит, вытянул счастливый билет. Ксюта не только высококлассный хирург, она еще ухитряется успокаивать онкологических больных.

– С чего это решили, что у вас рак? – недоуменно говорит она, разглядывая неутешительные результаты пункции. – Ах в диспансере сказали! Ну так пошлите их в то место, откуда они на свет вылезли. Если это рак, то я – индийская принцесса. Ну-ка, отвечайте быстро, из носа кровь течет? Не течет. Горло болит? Не болит. В ушах ломит? Не ломит. Да вы симулянт. Операцию сделаем, уберем абсолютно доброкачественную опухоль и проколем курс лекарств. Кто говорит о химиотерапии? Огромные дозы витаминов и суперсовременный препарат «Иммуновосстановитель кроветворности», кстати, последняя разработка американских ученых. Ну потошнит немного, так это хорошо, значит, действует.

Для тех, кто с подозрением выслушивает россказни о несуществующем лекарстве, у Ксюшки наготове последний решающий аргумент. Легким движением руки она расстегивает воротничок блузки и демонстрирует почти незаметный шрам.

– Глядите, мне сделали точь-в-точь такую операцию, как предстоит вам. Ну и что? Десять лет прошло, работаю, и не потолстела ни на грамм.

Действует потрясающе. После подобных психотерапевтических бесед больной с 3-й стадией рака преспокойненько ложится под нож, ругая на все корки напугавших его до смерти докторов из районной поликлиники. И вот ведь чудеса, выздоравливает, и метастазы куда-то деваются.

– Всегда считала, что рак – болезнь психики, а не тела, – сказала мне как-то раз Оксанка, показывая украдкой на бодро шагающего по коридору парня. – Погляди на него. Когда привезли, лежал ждал смерти. А теперь летает, между прочим, вчера ночью трахнул дежурную медсестричку. Есть у нас парочка озабоченных, под всех ложатся. Я об этом знаю, но специально не увольняю, делаю вид, что не в курсе, чем они тут после отбоя занимаются. Больным только на пользу идет. Ишь, прямо несется в столовую, аппетит натрахал, Казанова.

Вот такой странный доктор.

Ключи, как всегда, мирно лежали под ковриком. Я втолкнула девчонку в крохотную прихожую. Тут же вылетели собаки: два скотч-терьера – Бетти и Пеша. Следом не спеша вышла стаффордширская терьерица Рейчел.

– Ай, – взвизгнула девушка, – ой, сейчас укусят.

– Ни за что, – успокоила я ее, – они абсолютно сыты.

– Ой, – не унималась трусиха, – ой, глядите, бедная мышка.

– Рейчел, – велела я стражу, – отдай Борьку, до смерти залижешь.

Послушная собака выплюнула на коврик морскую свинку. Рейчел обожает Борю, и, когда кто-нибудь звонит в дверь, стафф хватает грызуна и несется с ним в прихожую. Борька привык к такому передвижению и совершенно не сопротивляется. Скотчи относятся к свинке индифферентно: у них другой любимец – уж Карлуша. Гады не выносят холода, и змея предпочитает спать прямо на Бетти, зарывшись в густую и теплую шерсть.

На крохотной кухне в кастрюльках поджидал восхитительный обед. Я положила в тарелки мягкое, ароматное мясо, хоть поем разок днем по-человечески. Девица не разделяла моего восторга и вяло ковыряла вилкой гуляш, вдохновенно состряпанный Ксюшей.

– Ладно, – сказала я, утолив первый голод, – видишь, привезла, как обещала, в безопасное место, теперь рассказывай про ногу и Нину.

Но беглянка все еще побаивалась.

– Мне нужно знать подробности, иначе как сумею помочь тебе?

Девчонка отодвинула полную тарелку.

– Курить где?

Я пододвинула пепельницу.

– В этом доме можно все – курить, есть, спать, нельзя только врать.

Дым поплыл под потолок, и, провожая его взглядом, девушка принялась рассказывать.

Зовут ее Элина, и родом она с Западной Украины, из крохотного городка, что под Львовом. Родители Лины русские. Дедушка давным-давно, еще в 1945-м, осел в Вишневом, получил квартиру, завел семью. Лине всего семнадцать. Жила семья при Советской власти совсем даже неплохо. Отец работал в исполкоме, мать – бухгалтером-аудитором. Правда, Элина тех времен не знает, так как родилась в 1982-м. Осмысливать жизнь девочка начала лет в семь-восемь. Шел 1990 год. Исчезли все продукты. Соседи, совсем недавно такие любезные, начали открыто называть дедушку оккупантом, а родителей – «проклятыми коммуняками». На 9 Мая в Вишневом торжественно открыли памятник бандеровцам. Дедушку разбил инсульт. К тому же вокруг разом заговорили на «рiдной мове», а в школе ввели изучение произведений Тараса Шевченко в оригинале. Продавщица в единственном магазинчике упорно делала вид, что не понимает по-русски, дети начали дразнить Элину и гнать ее от себя.

Именно в это время и появились в Вишневом скупщики квартир. Милая, интеллигентная, внушавшая абсолютное доверие женщина предложила за их пятикомнатный дом небольшую квартирку в Рязани.

– Лучше переселиться сейчас, – уговаривала агентша, – скоро русские с Украины побегут, просто так бросите, в бомжей превратитесь.

Родители поверили бойкой тетке, и та провернула процедуру за два дня. Мебель оставили в доме, как, впрочем, и заготовленные на зиму банки с помидорами, огурцами и сливами. Риэлтерша пообещала, что в новой квартире есть все, даже холодильник.

Действительность оказалась ужасной. Впрочем, упрекнуть продавца было не в чем. Обещала две комнаты – так вот они, правда, в аварийной пятиэтажке и под самой крышей. И мебель на месте – продавленные кровати, пара ободранных кресел да кухонный стол. Обнаружился и холодильник «Саратов» дремучего года выпуска.

Для родителей работы не нашлось, на учет на биржу труда не ставили, а в школе дети снова дразнили Элину, обзывая нищенкой. Через год такой жизни умерла мама, папа принялся пить горькую. Лина питалась тем, что давали сердобольные соседки, и всю суровую зиму проходила в тряпочных тапках, оборачивая для тепла ноги газетой. Отец окончательно терял человеческий облик, и в конце концов в доме появилась оплывшая бабища, сообщившая, что она новая жена и хозяйка.

Короче, Лина села в поезд и поехала не то чтобы куда глаза глядят, а именно в Москву. На вокзале девочка несколько дней пыталась клянчить милостыню, но была до полусмерти избита местными попрошайками. Отбила ее продавщица мороженого и привела к себе домой, покормила, разрешила помыться в ванной, уложила спать. Наутро к «доброй» тетеньке пришел молодой парень, одетый в черное. Узнав, что Лина еще девственница, довольно хмыкнул и забрал с собой.