Помеченный смертью - Владимир Гриньков

– Он замкнутый человек?

– Нет. Очень непосредственный. К таким обычно люди тянутся. Женщины таких любят.

– За что? – улыбнулся почти игриво Виталий Борисович. – Уж не за бесхребетность ли, как вы говорите?

– За то, что, находясь с ним рядом, не испытываешь чувства опасности, – ответила Анна серьезно. – Женщины любят тех мужчин, рядом с которыми спокойно. Вот с ним спокойно.

– Потому что он сильный?

– Потому что добрый.

Виталий Борисович бросил быстрый взгляд на Морозова. Доктор едва заметно качнул головой.

– А мне говорили – он жесткий, – сказал Виталий Борисович. Он опять обращался к Анне: – Не жестокий, а жесткий. Вы понимаете разницу?

– Нет в нем жесткости.

– Он кричит по ночам?

– Что? – недоуменно воскликнула Анна.

– Он кричит по ночам? – спокойно повторил вопрос Виталии Борисович. – Какие-то слова, фразы – что вы помните?

– Я… Я не знаю… Откуда же мне знать?

– Разве вы с ним не сблизились? У нас с вами разговор очень серьезный, поэтому отвечайте на вопросы конкретно.

Он действительно был сейчас очень серьезен. Анна закусила губу и молча смотрела на собеседника.

– Он должен беспокойно спать, – сказал Виталий Борисович, внимательно рассматривая кончики своих пальцев. – Кричать во сне. А?

И поднял глаза. Анна плакала. Слезы текли по ее щекам, как русла ручейков. Виталий Борисович поморщился:

– Ну вот, опять. Мы ведь с вами договорились, Аня, что этого больше не будет.

Значит, она уже плакала, понял Морозов. Раньше, еще до его приезда.

– Он не виноват ни в чем! – воскликнула Анна, и это был не крик, а стон. – Оставьте его! Не трогайте!

– Ну никто же его не трогает, – сказал Виталий Борисович мягко, но эта мягкость никого не могла обмануть.

Анна разрыдалась, не в силах сдержаться:

– Он никому не сделал ничего плохого! Это ошибка какая-то! Я умоляю вас – не трогайте его!

Виталий Борисович сидел с каменным выражением лица. Его напарник отвернулся к окну. Оба не проронили ни слова, и казалось, здесь нет никого, кроме рыдающей и кажущейся безумной женщины. Это продолжалось пять или десять минут, потом Анна стала захлебываться, плач стих, и только тогда Виталий Борисович пошевелился и негромко сказал:

– К чему эта истерика, Аня? Он что – так дорог вам?

– Да! – сказала она и подняла полные безумия глаза. – Да! Да!

– Вы любите его?

Она не ответила на вопрос и вдруг заговорила, ее речь была, как шепот – горячий и едва различимый:

– Я ехала туда и ни на что не надеялась. Не знаю даже, зачем поехала. И когда его увидела в первый раз – даже ничего не шевельнулось в душе. Я не могла ни радоваться, ни печалиться. Просто жила…

– В вашей жизни что-то произошло?

– Произошло? – переспросила Анна, подняла глаза, и из них на собеседника выплеснулась боль. – Я сына потеряла.

– Извините, – сказал Виталий Борисович. – Я не знал.

– Я сына потеряла, – повторила Анна и прикрыла лицо рукой, отчего ее голос стал звучать совсем глухо. – А с ребенком умирает душа. Моя душа умерла.

Морозов скрипнул зубами. Он уже с трудом сдерживал себя.

– Я не думала, что смогу вернуться к жизни. А он меня вернул…

– Митяев? – быстро, спросил Виталий Борисович.

– Да, Кирилл. Вернул к жизни. Подарил Жизнь. Вам этого не понять.

– Ну почему же, – сказал Виталий Борисович, и его слова показались Морозову неискренними.

Телефон на столе зазвонил, но никто не поднял трубку, потому Анна вдруг сказала негромко:

– У меня ребенок будет. От него.

Телефон звонил, а Виталий Борисович все не снимал трубку, смотрел на Анну задумчиво и, как казалось Морозову, с проявившимся вдруг состраданием. Наконец обернулся к аппарату, протянул руку, будто сбрасывая с себя оцепенение:

– Алло? Да, я. Есть? Хорошо, ты жди меня на двадцатом километре, а то я там дальше дорогу не знаю.

Положил трубку, обернулся к Морозову.

– Мне понадобится ваша помощь.

Морозов еще ничего не успел сказать, а Виталий Борисович уже поднялся из-за стола и шагнул к двери. Анна, как понял Морозов, оставалась здесь. И молчаливый у окна – тоже.

Доктор нагнал Виталия Борисовича в одной из комнат, через которые тот стремительно шагал, заговорил, стараясь сохранять спокойствие:

– Поймите, Митяев – это не Рябов. Вы же видите. Я еще там, на острове, подумал, что не могла ведь она ошибиться…

– Анна?

– Да, Анна. Женщина чувствует сердцем, ее обмануть практически невозможно. И если Анна рисует такой портрет…

Виталий Борисович резко остановился.

– Что вы от меня хотите?

– Чтобы вы глупостей не наделали.

– Каких?

– С Кириллом этим. Сотрите в нем Рябова, заберите у него злую память – и пусть он живет. Пусть будут счастливы – он и Анна, и ребенок их, еще не родившийся.

– Вы сами в это верите? В то, что такая трансформация возможна? Вот был убийца – и вдруг стал паинькой.

– Все было наоборот.

– Как это – наоборот?

– Он сначала был паинькой. А уж потом из него сделали убийцу. Так сделайте его прежним.

Виталий Борисович махнул рукой, давая понять, что нисколько не согласен с Морозовым, и пошел вперед.

– Одумайтесь! – сказал Морозов, поспешая следом. – Все это у вас – от безнаказанности. Вы человеческими судьбами играете, как…

– Так ведь и вы Рябовым занимались, – обронил через плечо Виталий Борисович. – На живом человеке эксперименты ставили, можно сказать.

– Я не знал! Когда узнал – ушел! Сразу, в одночасье! Все бросил – и ушел! А вы…

– А что – я? – пожал плечами Виталий Борисович.

– Вы действуете жестоко! Эту женщину, ведь вы вывезли ее оттуда, с острова.

– Да.

– Силой.

– Зачем же силой?

– Силой, силой! – сказал Морозов почти торжествующе. – И теперь удерживаете ее в своих застенках…

– Да что ж это такое! – всплеснул руками Виталий Борисович. – «В застенках»! Это ж надо было додуматься! В гостинице она живет, милый мой.

– В гостинице? – растерялся Морозов.

– В гостинице. В «России».

49

В машине ехали вдвоем – Виталий Борисович за рулем, Морозов – на заднем сиденье.

– Вам знакома фамилия Даруев?

– Нет.

– Нет? – вполне искренне удивился Виталий Борисович и даже обернулся. – Подумайте хорошенько.

– Такого человека я не знаю. И даже фамилию слышу в первый раз.

– А ведь вы с ним работали бок о бок.

– Где?

– Когда Рябовым занимались.

– Такой фамилии я не слышал.

– А какие фамилии вы слышали?

Морозов задумался, вспоминая.

– Ни одну не могу назвать.

– Почему? Не помните, что ли?

– Нет. Просто не слышал никогда. По имени все друг к другу обращались.

– Но фамилию Рябова вы откуда-то знаете.

– Я им все-таки занимался.

– Да, пожалуй, – согласился Виталий Борисович.

Машина вырвалась из города. Серая лента шоссе убегала вперед и упиралась в горизонт.

– Я вам покажу одного человека, – сказал Виталий Борисович. – А вы мне скажете – видели ли его раньше и при каких обстоятельствах. И вообще – послушаете, что он там будет говорить, а после мне прокомментируете.

– Мои комментарии вам не очень-то и нужны, кажется.

– Почему же?

– В случае с Анной…

– Не будьте столь злопамятны, – засмеялся Виталий Борисович.

– Там вы тоже говорили, что надо послушать…

– Говорил, – легко согласился Виталий Борисович. – И вы нам очень помогли.

– Чем же?

– Тем, что дали понять: он – это не он. Рябов то бишь. Вы Рябовым занимались. А тот человек, о котором нам только что эта женщина рассказывала, – он совсем другой. Тут вы правы. Это и требовалось узнать.

На обочине, прямо перед километровым столбом, стоял «уазик». Виталий Борисович остановил машину, из «уазика» выглянул человек, и Морозов узнал его, это был Хатыгов. Хатыгов махнул рукой – езжайте за мной! – и тронул «уазик» с места.

– Этого человека вы мне хотели показать? – поинтересовался Морозов мрачным голосом.

– Нет, – рассмеялся Виталий Борисович. – С этим у меня вопросов нет. По нему картина ясная.

Проехали совсем немного и свернули направо. Неширокая дорога петляла между полей. Проехали какое-то село, обогнули пруд, потом еще один, с асфальта съехали на грунтовку, начался негустой и светлый лиственный лес. Деревья вдруг расступились, и Морозов увидел кирпичное строение, похожее на сарай под деревянной, местами уже провалившейся, крышей. У сарая стоял фургон, из-за которого, едва появились машины, выглянул какой-то парень. Он был коротко острижен и цепок взглядом, и Морозов узнал в нем одного из попутчиков своего недавнего путешествия на остров. Еще здесь был бородинский «Мерседес», и когда Морозов эту машину увидел, у него немного отлегло от сердца.

Хатыгов выпрыгнул из «уазика», пошел к сараю. Виталий Борисович обернулся к своему спутнику и предложил:

– Идем.

Голос его звучал так буднично, что поначалу ввел Морозова в заблуждение, и только у самой двери, ведущей в сарай, доктор понял, что происходит нечто из ряда вон выходящее, потому что Виталий Борисович легонько придержал его за локоть и сказал в спину: