Кофейная горечь - Софья Ролдугина

— И к чему вы клоните, леди?

Я оправила платье и с достоинством ответила:

— К тому, что ни одному из Ужасных Дагвортских Близнецов титул лорда не мешал воровать яблоки в саду, лазить по деревьям и штурмовать неприступные заборы. Помнится, леди Абигейл принялась как-то ругать своих мальчиков за какую-то особенно дерзкую выходку, а Кристиан ответил: «Если я лорд, то уж конечно должен уметь все лучше простолюдина. В том числе и по заборам лазить».

Оуэн, пытаясь повторить акробатический этюд Лайзо, спрыгнул с самого верха ограды. Но, увы, мало того, что распорол себе рубашку, так еще и не удержался на ногах. Что, впрочем, не помешало ему встать, отряхнуться и принять независимый вид.

— Да, голубая кровь — это не просто слова. Это привычка во всем быть лучше, — подытожил Оуэн невесело. — Леди, как вам кажется, в какой стороне кричали.

Я, пренебрегая воспитанием, ткнула пальцем в сторону полыхающего гаража.

— Полагаю, там.

Уж не знаю, отчего мы выбрали не обычную дорожку, а темные заросли сада. Точно не потому, что так было ближе. А теперь ветки хлестали по рукам и лицу, цеплялись за одежду, а каблуки проваливались в мягкую, пышную землю. Оуэну приходилось немногим лучше — он уже начал даже ругаться себе под нос, нисколько не смущаясь моего присутствия.

Зарево пожара и хищный треск прогорающих балок становились все ближе… А потом мы вылетели на открытое место, как камень из пращи. Я увидела странный силуэт на фоне полыхающих гаражей — кажется, два человека, один удерживает другого за вывернутую руку — и сердце у меня екнуло.

Что, если это враги? Нужно было сначала выглянуть незаметно, подобраться потише…

Но тут я узнала в одном из них Лайзо, и почти в тот же момент он произнес негромко:

— Вы вовремя, леди. Я как раз закончил.

И ударил своего пленника ребром ладони куда-то в основание шеи. Тот упал мешком.

— Кто это? — я облизнула пересохшие губы.

Лайзо брезгливо вытер руки об рубаху.

— Девка. Она крови боится, вот ее и оставили сторожить. Правы были вы, леди — мисс Тайлер вашу сюда привезли, утром еще. Точней, говорят, сама она приехала.

— И где Эвани сейчас? — Оуэн ступил вперед, сжимая кулаки.

Лайзо сощурил глаза.

— В подвале. И вот теперь и я скажу — поспешить надо. Шилдс этот хочет её… — и Лайзо выразительно провел большим пальцем по горлу. Мне подурнело. — Леди, а вы тут оставайтесь.

— Ни за что!

— А ежели стрелять будут? Или так нападут, с ножом или топором?

— Справлюсь!

— А если Эвани свою на алтаре увидите, всю в крови — тоже справитесь? Или сразу — в обморок?

Оуэн вдруг пошатнулся.

А Лайзо шагнул ко мне и вдруг положил руку на плечо. Я вздрогнула — ладонь была горячей, словно он до того черпал огонь горстями.

— Справлюсь, — упрямо повторила я и отступила. — Где ее держат? В подвале?

— Дура, — выдохнул Лайзо еле слышно и отступил. — Храбрая дура…

— Что?

— Идемте, говорю, — повысил он голос. — Тут и впрямь Эллиса ждать недосуг. И где его только носит, окаянного…

Вход в особняк Лайзо отыскал сразу. Сначала шнырнул сам в темноту узкого коридора, потом вернулся и поманил нас.

— Вы, это, леди… Револьвер готовьте, — шепот Лайзо был почти беззвучным. Я скорее угадывала слова, чем слышала.

— Уже.

Не знаю, что вело Лайзо в путанице переходов — знание, опыт, какое-то мистическое чутье? Но вышли к лестнице в подпол мы очень быстро. Наверное, Лайзо все же успел расспросить ту девушку… Боже правый, мы же оставили ее около горящего здания! Без сознания!

А что, если она пострадает?

Я сжала зубы.

«Она хотела убить Эвани. Способствовала этому. Нельзя жалеть таких людей».

Но все равно было страшно и жалко.

— Дик, нож достань. И бить готовься насмерть, — свистящим шепотом произнес Лайзо и сам вытащил из-за пояса что-то отсверкивающее в тусклом свете луны холодной сталью. — Их там больше нас. Надо сделать так, чтоб хоть поровну стало.

Никаких сторожей нам не встретилось. Видимо, преступники понадеялись на ту девочку, которую Лайзо выманил на пожар… А тут, под землей, не было слышно ни звуков борьбы, ни взрывов.

Вниз вела крутая, скользкая лестница. Мне пришлось переложить револьвер в левую руку и держаться за хлипкие перила правой. Выводила лестница в небольшое круглое помещение, из которого выходили два змеящихся коридора. Один, совсем коротенький, упирался в какую-то подсобку и был темным. Второй освещали старинные масляные лампы, висящие через каждые десять шагов.

Откуда-то слышалось глухое, заунывное пение.

— Я первый, — шепнул Лайзо. — Потом ты, Дик. Вы, леди, последняя идите, да смотрите хорошенько, чтобы никто к нам со спины не подкрался.

Коридор был похож на чью-то утробу — розовато-серый склизкий камень, мягкие очертания проемов, резкие повороты… Пение становилось все громче, и в один момент Лайзо просто остановил нас всех. Потом — наклонился к самому уху Оуэна. Я не слышала ни единого слова, но Оуэн кивнул — мол, понял, сделаю. Лайзо хлопнул его по плечу, рассмеялся беззвучно — как Мэдди, честное слово — и вдруг притянул меня к себе.

От неожиданности я едва на курок не нажала.

— А теперь — будьте храброй, леди, — горячее дыхание обожгло ушную раковину. И — мимолетное прикосновение — губы случайно скользнули по виску. А я даже отпрянуть не могла, Лайзо держал крепко. — Мы с Диком ворвемся и устроим большой шум. Прикинемся, будто нас тут десятка два, просто мы первые спустились. Вы мне поддакивайте, если что, с важным видом — как умеете, словом. Стреляйте, не задумываясь. Считайте выстрелы, не оставайтесь без защиты. Как патроны закончатся — бегите отсюда. В драке женщина — помеха. Все ясно?

Меня уже так трясло, что проглотила это его насмешливое «Все ясно?» и только кивнула. Лишь бы он уже меня отпустил! В ушах гудело не заунывное жуткое пение — ток крови.

Лайзо отстранился и посмотрел на меня сверху вниз. А потом отступил, переглянулся с Оуэном… и, сломя голову, кинулся по коридору, уже не скрываясь.

Оуэн — следом.

Я едва успевала за ними, и каблуки цокали по мокрому камню, как маленькие молоточки.

— Ни с места, именем Управления Спокойствия! Вы арестованы, не сопротивляйтесь!

Кто бы мог подумать, что у Лайзо могут быть такие интонации.

— А-а-а!

— Ритуал! Чаша!

— Эвани, любимая!

— Назад, дурень, жди!

— А-а-а! А-а-а!

Слова слились в жуткую какофонию. Уже не разобрать было отдельных реплик, а потом в одно ослепительно-кошмарное мгновение я вдруг узнала в крике на грани сорванных легких — голос Энтони. И — вылетела наконец пробкой из коридора.

В глаза пахнуло едким, пряным дымом. Все словно плыло, распадалось на отдельные картинки. Лайзо, прячущий лезвие ножа за собственной рукой; Оуэн в изодранной рубашке, смуглый, как гипси, напряженный, как натянутая струна; Шилдс в странном черном одеянии, с повязкой на голове и чем-то блестящим в руке… и — раз, два, три, четыре… святые небеса, семь фигур в балахонах!

Но самое жуткое было не это.

…Два длинных каменных стола. Тот, что ближе ко мне — застелен черным бархатом, на котором разметался Энтони — кричащий надрывно, облаченный в длинную белую сорочку, отталкивающий руки какого-то высокого и лысого мужчины.

А тот, дальний…

На нем лежала Эвани. Обнаженная, с распущенными волосами…

…с кровавой маской вместо лица.

Я не стала ни кричать, ни падать в обморок. Я просто навела револьвер на того мерзавца, который стоял ближе всех к алтарю, — и спустила курок.

Грохнул выстрел, временно оглушая всех. Энтони перестал метаться, кричать и резко сел, распахнув глаза — бессмысленные, невидящие. На секунду я испугалась, что задела его, но тут упал наконец тот, другой, в балахоне. Прямо на Эвани, едва ли не сталкивая ее с алтаря.

А я смотрела на Энтони — на сияющее золото волос его, в глаза его, сейчас черные и пустые. И не осознавала, похоже, ничего из происходящего. Ни того, как Лайзо кричал что-то людям в черных балахонах — таким нелепым, что они казались ненастоящими. Ни того, как Оуэн вдруг молча бросился на кого-то из них. Не понимала, почему валит дым от алого бархата, застилающего первый алтарь — лампа опрокинулась? Уголек упал?

Шилдс внезапно отступил, снова и снова, слепо шаря рукою справа от себя, пока не наткнулся на продолговатый ящик. Достал ружье, сунул его в руки здоровенному детине с нелепой рыжей косицей и сказал два слова, ясно отпечатавшихся в моем сознании:

— Убей их.

На меня уставилось черное дуло. Лайзо ругнулся, метнул нож — и, схватив меня за руку, потянул прочь.

— Дик, первым иди! Наверх ее выдернешь!

Я еще успела заметить, как оседает парень с ружьем, как перехватывает оружие сам Шилдс, похожий уже не на усталого льва, а на больного водобоязнью. А потом меня просто вытянули в коридор, и впереди мелькала разодранная рубашка Оуэна, а в спину подталкивали руки Лайзо.