Weird-реализм: Лавкрафт и философия - Грэм Харман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Краткий обзор достижений Эйнштейна показывает революционную роль его открытий в нескольких областях физики (но не математики, как ошибочно замечает профессор Лейк в отрывке выше). Физическая вселенная после Эйнштейна существенно отличается от той, которая существовала в 1904 году. В рассматриваемом отрывке Лейк предлагает считать самого себя Эйнштейном от биологии. Весомые основания для того, чтобы занять эту позицию, есть у Чарльза Дарвина: его теория эволюции, коренным образом преобразовавшая науку, задает высокую планку для тех, что претендует на роль нового Эйнштейна биологических наук. Но мы, читатели, ни секунды не сомневаемся в претензии Лейка. Радио сообщает нам, что «несколько треугольных бороздчатых отпечатков» (ММ 497; ХБ 477), обнаруженных ранее членом группы, Фаулером, в древних отложениях сланца, были также найдены и в гораздо более поздних, команчских слоях песчаника и известняка, а это говорит о недарвинистской продолжительности существования одного вида на протяжении чудовищных отрезков геологического времени. Как бы выстраивая достойную родословную для такого крупного открытия, Лейк скупо и сухо замечает: «Оно полностью согласуется с моими прежними данными и заключениями» (ММ 497; ХБ 478). «Находки указывают, что известному нам циклу органической жизни, начавшемуся с археозойских одноклеточных, предшествовал другой — а может, и другие» (ММ 497; ХБ 477) — таков вывод из открытия. Следующий вопрос: насколько далеко может продвинуться эволюция в условиях примитивного состояния планеты в древнейшие эпохи, с учетом туманного замечания о том, что эти ранние живые организмы должны иметь инопланетное происхождение. Учитывая эти выводы, требование Лейка «подчеркнуть для газетчиков важность этого открытия» менее всего напоминает стремление к личной славе.
И все же эти заявки на роль Эйнштейна сделаны до последнего и самого ужасного открытия. В 10:15 вечера Лейк объявляет: обнаружен «громадный окаменелый предмет в форме бочонка, совершенно непонятного происхождения — то ли это растение, то ли заросший экземпляр какого-то неизвестного науке лучистого морского животного» (ММ 498; ХБ 479). Сверхэйнштейнианский момент наступает в «11.30 вечера. Внимание — Дайер, Пейбоди, Даглас. Дело высочайшей — я бы сказал, исключительной — важности. „Аркхему“ нужно сейчас же сообщить на главную станцию в Кингспорте. Странный бочкообразный организм относится к архейской эре, и это он оставил отпечатки на камнях» (ММ 498; ХБ 479). Последнее — скорее ужасающее озарение в области практики, чем теоретическое открытие, ведь бочкообразные существа (они же Старцы) вскоре уничтожат Лейка и всю его группу. Для политики и военной науки это могло бы значить то же самое, что и Эйнштейн для физики или Дарвин и Лейк для биологии.
55. Прочные, как кожа, но упругие
«10.15 вечера. Важное открытие. <...> Оррендорф и Уоткинс, работая под землей при свете фонарей, обнаружили громадный окаменелый предмет в форме бочонка, совершенно непонятного происхождения — то ли это растение, то ли заросший экземпляр какого-то неизвестного науке лучистого морского животного. Ткани... прочные, как кожа, но местами сохранившие удивительную упругость» (ММ 498; ХБ 479).
Особенно интересно последнее предложение: «...Прочные, как кожа, но местами сохранившие удивительную упругость». Мы уже несколько раз сталкивались с дизъюнкциями Лавкрафта, такими как «бессмысленное хихиканье или шепот». Как уже отмечалось в подобных случаях, такие дизъюнкции не описывают выбор между двумя ограниченными возможностями, но пытаются нащупать некую едва различимую третью возможность, которая указывает на постоянно ускользающее усредненное значение двух слов. Например, речь сына Нейхема, недавно потерявшего рассудок, становится чем-то средним между хихиканьем и шепотом, что бы это ни значило, и, кроме того, теряет осмысленное значение. Но в последнем предложении приведенного отрывка мы имеем дело с еще более явным смешением. Фразу можно свести к простейшей форме: «прочные и упругие». Выбирая вариант «прочные, но упругие», Лавкрафт указывает нам на парадоксальный контраст между двумя прилагательными. В результате мы оказываемся в ситуации сходной с «бессмысленным хихиканьем или шепотом». Мы можем сказать, что бочковидные окаменелости демонстрируют «бессмысленную прочность и упругость», а описание сына Нейхема можно перефразировать как «он говорил, хихикая, но шепотом».
Смысл «прочных, но упругих» уточняется. «Прочные, как кожа» — это похоже на довольно высокий стандарт прочности, но вдруг мы понимаем, что речь идет о древнейших окаменелостях — в таком случае сравнение с кожей все равно, что сравнение с желатином. Во второй части предложения слово «удивительная» выполняет обычную двойную функцию типичных у Лавкрафта прилагательных, указывающих на крайнее изумление: рассказчик, выражая за нас наше удивление и заодно давая подсказку о состоянии ума профессора Лейка, представляет его как искреннего и заинтересованного свидетеля (в этом случае, скорее трагического, чем комического персонажа) и побуждает читателя воспринимать невозможное как вполне приемлемое, Наконец, уточнение «местами сохранившие удивительную упругость» добавляет нотку продуманной точности, которая придает убедительности невозможному соединению прочности и упругости в окаменелости, задавая для него определенные физические границы.
56. Примечательна симметрия, присущая растительным организмам
«Не могу положительно утверждать, что находка принадлежит не к растительному, а к животному царству, но, скорее всего, это так. Вероятно, это поразительно эволюционировавший представитель лучистых, сохранивший притом ряд первоначальных особенностей. <...> Примечательна симметрия, присущая растительным организмам с их вертикальной структурой, а не животным — со структурой продольной» (ММ 500; ХБ 481-482).
Несколько бочкообразных чудовищ найдено в почве Антарктиды. Будучи древнее, чем самые ранние простейшие, эти окаменелости по прочности сопоставимы всего лишь с кожей — и притом упругой. Теперь мы
