Корабль невест - Джоджо Мойес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда женщина-офицер повернулась, Тимс уже испарился. Раненый кособоко сидел на полу, подтянув колени к груди.
– Вы в курсе, что за пребывание в мужской зоне положено суровое наказание?
В воздухе запахло грозой. Офицер наклонилась и пристально посмотрела на мужчину, пытаясь оценить его состояние. А затем она увидела Джин.
– Ну и дела! Только, ради бога, не вздумайте говорить, будто это именно то, что я думаю!
– Нет, конечно, – подала голос Маргарет.
Взгляд женщины снова остановился на ее животе.
– Господи боже мой, придется сообщить капитану.
– Зачем?! Мы тут ни при чем. – Эвис с трудом удалось перекричать шум двигателей. – Мы только пришли забрать Джин.
– Эвис! – С трудом выпрямившись, Фрэнсис заслонила собой Джин. – Предоставьте это дело нам. Мы отведем ее обратно в каюту.
– Не могу. Мне велено докладывать о всех вечеринках, о всех случаях употребления спиртных напитков, о всех… нарушениях порядка. Я хочу знать ваши имена.
– Но при чем здесь мы?! – возмутилась Эвис, бросив взгляд на Айрин. – Это ведь Джин опозорила себя!
– Джин?
– Джин Каслфорт, – в отчаянии сказала Эвис. – Мы не имеем к этому никакого отношения. Мы просто узнали, что она попала в беду, и спустились вниз.
– Значит, Джин Каслфорт, – повторила женщина. – А ваше имя?
– Но я вообще не смотрю на других мужчин! И терпеть не могу алкоголь! – воскликнула Эвис.
– Я ведь вам уже сказала, что мы отведем ее домой, – вмешалась в разговор Фрэнсис. – Я медсестра. И за ней присмотрю.
– Надеюсь, вы не думаете, что я могу оставить все просто так?! Полюбуйтесь на нее!
– Она просто…
– Она просто бесстыжая дрянь. Вот так!
– Как вы смеете?! – Когда Фрэнсис расправила плечи, то оказалась на удивление высокой. Черты ее лица заострились. А руки, как заметила Эвис, были сжаты в кулаки. – Да как вы смеете?!
– Вы что, хотите сказать, будто они насильно затащили ее сюда?! – Женщина сморщила нос, почувствовав исходящий от Джин запах алкоголя.
– Почему бы нам всем не…
Фрэнсис повернулась к Эвис, трясясь от ярости:
– Убирайся отсюда! Чтоб духу твоего здесь не было! И послушайте вы, женщина-офицер, или как вас там, вы не можете доложить о ней, слышите меня? Она не виновата.
– У меня приказ сообщать о всех нарушениях порядка.
– Ей всего шестнадцать лет. Они явно напоили бедняжку и… воспользовались ее состоянием. Ей всего шестнадцать!
– Она достаточно взрослая для того, чтобы отвечать за свои поступки. Она не имела права здесь находиться. Что, впрочем, к вам ко всем относится.
– Они ее напоили! Посмотрите на нее! Она практически без сознания! И вы считаете, что она должна потерять репутацию, а возможно, и мужа только из-за этого?!
– Я не…
– Вы не можете сломать бедной девочке жизнь только из-за того, что она разок напилась! – Фрэнсис уже буквально нависала над женщиной, казалось, она не в состоянии скрыть нечто спрятанное глубоко в груди, но вот только что?
Эвис, потрясенная видом вот такой – незнакомой ей – Фрэнсис, инстинктивно попятилась.
Женщина-офицер тоже что-то заметила, она внутренне собралась, приготовившись дать отпор.
– Как я вам уже говорила, у меня приказ…
– Ой, да заткнитесь вы, ради бога, насчет своих приказов! Вы, официозная…
Трудно сказать, с какой целью Фрэнсис – с пылающими щеками и явно не в себе – подняла руку, но Маргарет уже оттаскивала ее назад.
– Фрэнсис, – шептала она, – остынь. Ладно? Все нормально.
Фрэнсис, казалось, не сразу услышала ее. Она оцепенела и была как натянутая струна.
– Нет, не нормально. Ты должна ей сказать, – сверкнула глазами Фрэнсис.
– Но ты не помогаешь, а только портишь, – заявила Маргарет. – Ты меня слышишь? Осади назад!
И что-то во взгляде Маргарет остановило Фрэнсис. Она растерянно заморгала и судорожно вздохнула.
Рука Айрин – с зажатым в ней платочком – мелко дрожала. Когда Эвис отвернулась от Айрин, то увидела, что женщина повернулась к ним спиной и, словно радуясь возможности улизнуть, размашисто зашагала дальше по коридору.
– Она еще ребенок! – орала Фрэнсис, но офицера уже и след простыл.
Глава 11
Наши поздравления миссис Скиннер и миссис Дилл, отметивших на этой неделе годовщину свадьбы. Миссис Скиннер замужем уже два года, а миссис Дилл – год, и, хотя эти дамы находятся сейчас вдали от своих мужей, мы надеемся, что они в последний раз будут праздновать столь знаменательные даты в разлуке, и желаем им счастья в их дальнейшей жизни.
Время праздновать.
Ежедневные судовые новости.
Из архива военной невесты Эвис Р. Уилсон.
Британский военный музей
Восемнадцатый день плавания
На море очень трудно сказать, когда именно начинает светать, и не потому, что все меняется день от дня и от континента к континенту, а потому, что на море линия горизонта настолько размыта, что сияющая расселина в темноте видна уже за сотни, возможно, тысячи миль, задолго до того, как ее можно заметить на земле, задолго до того, как она действительно станет знамением нового дня. Но скорее всего, потому, что в узких коридорах под палубами, с искусственным освещением, без окон и без дверей, вообще невозможно понять, занялась ли на небе заря.
Именно по этой, хотя и не только, причине Генри Найкол не любил промежуток времени между пятью и шестью утра. Когда-то он радовался ранним дежурствам, но тогда море было ему еще в новинку и таило в себе странное волшебство, тогда – непривычный жить в таком тесном соседстве с другими мужчинами – он наслаждался самыми спокойными часами на борту корабля: последними минутами темноты перед тем, как корабль плавно перейдет в обычный дневной ритм и начнет постепенно просыпаться. В тихие предрассветные часы он чувствовал себя единственным человеком на земле.
Но уже позже, когда он приезжал на побывку домой, а дети были еще совсем маленькими, кто-нибудь из них – а иногда и оба – непременно просыпался именно в это время, и он слышал, как жена тяжело сползает с кровати, видел – если не ленился приоткрыть один глаз, – как она одной рукой машинально поправляет заколотые кудряшки, а другой тянется за халатом со словами: “Держитесь, мамочка уже идет”. А он переворачивался на другой бок, словно приклеенный к подушке привычным чувством вины и одновременно раздражения, даже в полудреме осознавая свою неспособность испытывать к этой женщине, шлепающей босыми ногами по линолеуму, то, что обязан был испытывать: благодарность, желание, даже любовь.
И вот теперь 5.00 означало для него не начало нового дня, а только голую цифру, к которой можно приурочить разговор: ведь в Америке сейчас только пять часов вечера предыдущего дня. В Америке здешние 19.00 будут временем подъема для его мальчиков. Но разница в географическом положении – ничто по сравнению с тем фактом, что вся их жизнь будет протекать в разных часовых поясах. Он уже не раз задавался вопросом, как они сумеют его запомнить, если не смогут представить себе его существование даже не на день, а на полдня вперед. И теперь он уже не будет думать о них в настоящем времени, представляя себе, как он, бывало, делал, что сейчас они, должно быть, завтракают. Чистят зубы. Они, наверное, во дворе, играют в мяч или в машинку, которую он смастерил из деревяшки. Теперь он будет думать о них исключительно с точки зрения истории.
Руки чужого мужчины бросают им мяч.
За стальной дверью что-то бормочет во сне женщина, в ее голосе слышатся вопросительные интонации. А потом тишина.
Найкол посмотрел на часы, которые он перевел, когда они вчера вошли в другой часовой пояс. Мои часы идут в никуда, подумал он. Ни дома, ни сыновей, ни героического возвращения. Я растратил впустую свои лучшие годы, наблюдая за тем, как мои товарищи замерзают, тонут и заживо сгорают. Я растратил впустую свою невинность, своих друзей, их жизни, чтобы иметь возможность оплакивать то, чего я в принципе даже не слишком хотел. До тех пор, пока не стало слишком поздно.
Найкол прислонился к стенке, пытаясь отогнать привычные мысли, снять невыносимую тяжесть, что давила на сердце и разрывала легкие. Мечтая, чтобы последний час пролетел как можно быстрее. Мечтая, чтобы наступил рассвет.
– Снять головные уборы!
Кассир даже не поднял головы, когда моряк, стащив пилотку, положил ее перед ним на стол.
Двое мужчин по обеим сторонам от него пересчитывали банкноты, передавая друг другу заполненные от руки полоски бумаги.
– Эндрюс, сэр. Авиамеханик первого класса. Семь два два один девять семь два. Сэр.
Парень выжидающе смотрел на кассира, а тот перелистал бухгалтерскую книгу и провел пальцем по нужной странице:
– Три фунта двенадцать шиллингов.
– Три фунта двенадцать шиллингов, – повторил помощник кассира.
Авиамеханик откашлялся и сказал:
