Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного - Наталья Павлищева

– Уже узнали. Именно оттуда, откуда вы и подозреваете, как и хорошие вина.

Нурбану сознательно спаивает и развращает шехзаде, которому родила сына? Да, это ей выгодно. Если Повелитель поймет, что сын слишком никчемен, а внук вполне готов править, он может передать трон сразу Мураду. Тот уже достаточно взрослый и хорошо образован. Тогда Нурбану сразу станет валиде.

А Селим? Ему достаточно хорошего вина, приятной беседы и красивой наложницы. Нет, однажды он очнулся и сумел победить брата Баязида, но лишь однажды.

Вот уж кому выгодны все несчастья султанской семьи – венецианцам и их ставленнице Нурбану-султан! Если это дело рук венецианцев, то лучшего султана, чем Селим с его любимой наложницей Нурбану, не найти.

– Следить за этими тремя, глаз не спускать, но и не перестараться, чтобы не поняли, что за ними следят. Я должна иметь веские доказательства, что именно они убили моего мужа, а еще, что через своего секретаря Нурбану связана с венецианским послом.

– Как прикажете, госпожа.

В ладонь киры перекочевал большущий перстень и мешочек с золотыми монетами. Любой труд должен быть оплачен, особенно шпионский.

Но когда еврейка удалилась, Михримах снова одолели сомнения. Нет, не в виновности или невиновности этих людей, не в том, что Нурбану связана с венецианским послом, а в том, что она сможет что-то сделать. Когда-то Хуррем пыталась доказать Повелителю, что его любимца активно подкупают, но султан только посмеивался. Ни взятки, ни связь с Венецией не считались преступлением.

Ей вдруг стало плохо от мысли, что и самому отцу выгодна никчемность сына. Селим, который находился под влиянием жены и винных паров, хотя и расстраивал султана, но был удобен, поскольку не замышлял сместить его с трона и отправить на вечный отдых, как отправлялись прежние султаны. Даже если человек болен, тоскует по своей жене, мечтает встретиться с ней в вечности, он все равно не хочет умирать.

Не хотел и султан Сулейман, тем более вот так – в своей постели, будучи беспомощным. Нет, он еще всем покажет! Вот встанет и…

Повелитель вдруг задумал идти в поход. Сама Михримах тому тоже поспособствовала, но не надеялась, что решится.

Кира разыскала того, кто продал яд Витторио и Санчесу. Конечно, прошло почти пять лет, но те, кто занимается ядами, занимаются этим всю жизнь. Мало того, оказалось, что Леонардо Витторио под именем Латифа был поваром на кухне в доме у Рустема-паши и Михримах Султан! А теперь он якобы повар в посольстве. Что ж, там тоже любят вкусно покушать.

Цепочка замкнулась.

«Я предам их в руки Повелителя, когда вернется, – подумала Михримах и почему-то добавила, – если вернется».

От этой мысли стало не по себе, в глубине души дочь уже понимала, что не вернется, что слишком слаб, слишком болен, чтобы выдержать далекий и долгий поход.

А еще понимала другое: даже если сегодня расскажет все Повелителю, тот ничего не станет делать, чтобы наказать виновных, а уж тем более заказчиков убийства. Кого наказывать – любимую наложницу единственного оставшегося в живых сына? Но Селим мог бы не догадываться о том, что творит Нурбану.

И все же главное не в этом. Султан болен, его дни сочтены, это знали все, кто видел султана чаще раза в год. От его имени управлялась империя, но сам Сулейман после казни Баязида словно начал умирать. Но умереть немощным и безвольным в своей постели блистательный султан, тот, чье имя вызывало трепет в стане врагов, кого опасались и император Великой Римской империи Карл Габсбург, и персидский шах Тахмасп, и египтяне, и Гиреи в Крыму, не мог! Великие полководцы погибают в боях или хотя бы умирают в походах.

Михримах вдруг поняла, что это даже важней расследования. Нет, султан ничего не узнает, пока не вернется из похода, в который его еще нужно вынудить отправиться. А если не вернется? Там будет видно.

Однако последний поход на Мальту, в котором Повелитель не принимал участия, провалился, и остров не взяли, и знаменитый Драгут погиб. Одни потери.

У Сулеймана невыносимо болели ноги, это беда многих султанов, султан Мехмед Фатих тоже страдал от подагры и умер в походе, приняв слишком большую дозу обезболивающих. А может, так и лучше?

Мысль была страшной, но упорно возвращалась. Мысли вообще имеют такое свойство – чем больше их гонишь, тем чаще приходят в голову. Эта уже не отпускала: Повелитель должен уйти в поход!

Конечно, это не ее дело, к тому же после казни Баязида Михримах сознательно отдалилась от отца, они редко беседовали, даже редко виделись.

Жестоко, однако Михримах принялась буквально закатывать истерики отцу, почти требуя, чтобы тот сделал, наконец, усилие и отправился в поход! Нельзя верхом? Можно ехать сидя или даже лежа в паланкине, но войско должно знать, что Повелитель с ними.

Получилось, Сулейман отправился в свой тринадцатый по счету, последний поход…

Последний поход

Сулейман болел уже постоянно. Изо всех сил старался, чтобы этого не замечали, редко появлялся перед народом, но если это приходилось делать, то его пудрили и румянили, тщательно подбирали цвета одежды, чтобы не была так заметна бледность.

Повелитель больше не ездил верхом, не гулял по саду, не интересовался делами в Диване, для этого есть великий визирь. Чаще всего сидел в одиночестве в своих покоях и о чем-то размышлял.

Не надо быть провидцем, чтобы понять, что вспоминает свою жизнь и правление, оценивает их и пытается найти себе оправдание. Удивительно, но если человек ради власти казнит сразу два десятка родственников, включая младенцев, ему поставят это в вину единожды, но если казнит троих с разницей в несколько лет, то вина возрастет многократно. Хотя нет, не троих – десятерых, к Ибрагиму-паше, шехзаде Мустафе и шехзаде Баязиду следовало прибавить и их семерых сыновей.

Наверное, его осуждали за то, как сделал это, и за то, почему. А еще за то, что казнил достойнейших, оставляя менее достойных.

Даже Михримах не желала понимать, она не простила отцу казни Баязида, не желала говорить об этом, удалилась в свой дом и не вернулась в Топкапы. По-прежнему занималась делами Фонда и даже гарема, но делала все, чтобы при этом не встречаться с отцом и не разговаривать с ним.

Это было нетрудно, султан распорядился закрыть покои Хуррем и жил теперь в двух своих комнатах, почти не выходя.

Болел и правый, и левый бок, накатывала дурнота, но сильней всего болели ноги, так сильно, что временами даже падал в обморок. Тогда вспоминался султан Мехмед Фатих, заглушавший боль в ногах (подагру) снадобьями, от них и погибший прямо в походе.

Однажды вспомнив об этом, усмехнулся: может, и самому пойти в поход? Снадобья он уже принимал, причем боль отпускала ненадолго, лекарств требовалось все больше, а перерывы спокойствия становились все меньше.