Маленький человек - Пётр Пигаревский

не сшиб с ног порыв осеннего, холодного западного невского ветра. Методично переставляя ноги, она двинулась в сторону автобусной остановки. Под ней — серо-черный асфальт, внутри — серо-черные мысли. Она была убита неожиданностью произошедшего и безрадостностью перспективы.

Вика почти доплелась до остановки, но почему-то, не отдавая себе в этом отчета, вдруг свернула за угол и вошла в маленький скверик, который находился рядом с теперь уже бывшим институтом. Редкие деревца склонились над пустыми, обшарпанными скамейками. В садике никого не было. Порыв холодного мокрого ветра ударил в лицо, Вика медленно опустилась на колченогую скамейку и замерла. Ее покрасневшие от холода пальцы сжимали коробку с мышонком, сумка с вещами упала на землю. Пытаясь ее поднять, Вика случайно скользнула взглядом по левому запястью с маленькими дешевыми часиками на тонком кожаном ремешке. «Не может быть, какие сейчас двенадцать часов, опять остановились — наверное, вода попала. Вот зараза, а на починку-то денег нет, все один к одному!» — пробормотала она еле слышным голосом. Не понимая почему, Вика продолжала смотреть на циферблат. И вдруг внутри будто все взорвалось и потеплело. «Часы, да именно часы, в них мое короткое, но все-таки счастье!» — повторяла она мысленно. Вика внезапно поняла, что половина суток будет принадлежать только ей одной. В ближайшие двенадцать часов ее никто не сможет унизить, оскорбить, никто не бросит презрительного взгляда, никто никуда не пошлет. Потом последуют новые мытарства, но это будет потом. А сейчас она мысленно будет с любовью дотрагиваться до каждой секунды из этих двенадцати часов, как до драгоценных бриллиантов. Она вновь с благодарностью посмотрела на свои старенькие остановившиеся часы. «Как бы было здорово, если бы не только вы остановились, но и время во всей Вселенной!». Мокрые пряди волос струились по ее лбу, вискам и щекам. Хлынул дождь, но Вика не стала доставать зонтик, только распахнула полы плаща и прижала крепче к груди фанерную коробку с мышонком. Ее лицо озарилось застенчивой улыбкой.

Камень

Июнь. Утро вторника. Сырого вторника. Накануне в дачном поселке под Ленинградом всю ночь гремел гром и шел дождь. Утренний, чистый, прохладный воздух хотелось пить. Отовсюду слышались радостные птичьи трели.

Дверь калитки в облупившемся зеленом заборе была открыта настежь, но пройти сквозь нее было невозможно. Раскинув руки и держась за рейки забора, в проеме калитки на стареньком велосипеде застыл мальчик десяти — двенадцати лет. Его голова, как у маленькой настороженной птички, часто поворачивалась то влево, то вправо. Он всматривался в пустынную дорогу и в дачные домики, что тянулись вдоль нее. Из трубы одного из них струился белесый дым. Сережу окутывала утренняя свежесть, напоенная запахами сосен, елей и терпкого дыма.

Он покачивался на своем велосипеде, привычное чувство тревоги не покидало его. Это был один из череды дней, которые Сережа проводил почти всегда одинаково — вот так, держась за забор. Колеса велосипеда продвигались чуть вперед, чуть назад.

Оставаться в постоянном напряжении подросток не мог. Временами, ни о чем не думая, он долго смотрел в одну точку, и становилось легче. Но затем волны уныния, одиночества и несправедливости вновь накрывали его. Особенно часто он вспоминал последний случай. Тогда мальчишки с той стороны улицы, с которыми он играл в футбол, вдруг неожиданно окружили его и начали над ним издеваться. Он не понимал почему, причины никакой не было. После оскорблений они сбили его с ног и каждый, даже самый трусливый и тщедушный, посчитал своим долгом пнуть его. Весь в слезах и синяках он прибежал на свою дачу. И тут вспомнил, что, убегая, забыл свой старенький велосипед. Горе стало совсем нестерпимым. Одна из его бабушек, с которыми он проводил все летние каникулы, решительно взяла Сережу за руку, и они отправились к мучителям выручать велосипед.

Подобные несчастья постоянно преследовали Сергея. Мальчишки с противоположной стороны улицы, родители которых на лето снимали маленькие, паршивые комнатенки в продуваемых дощатых домишках с умывальниками и туалетами на улице, нещадно третировали и обижали его. Причем делали это с нескрываемым удовольствием, поодиночке и стаей, под выдуманными предлогами, набрасываясь на беззащитного и одинокого подростка.

Бедный Сережа никак не мог понять: за что? Он никого не задирал, никому не делал пакостей. «Я просто слабак, не могу дать сдачи!» — злился он на себя. Об истиной же причине ему не дано было догадаться.

Сережа не слышал вечерних разговоров за дорогой. На выщербленном, кое-как сколоченном дощатом столе то и дело появлялись новые бутылки дешевой водки.

— Видали, какие дачи выдали этим сукам ученым, бездельникам хреновым? — цедила сквозь зубы толстушка-буфетчица.

— Жируют, гады, — вторил ей местный водопроводчик Михаил.

— Их бы в наши домишки, и как селедок, как селедок в бочке спрессовать! — сверкнув злыми глазками, подхватила продавщица из местного продмага. Тем временем их дети-подростки крутились рядом. Счастливцам перепадало по полстакана пива, иногда по целому.

Вовка, который особенно крепко избивал Сергея, вдруг встрял в беседу взрослых.

— Я у этого дохляка из дачи напротив бывал. Спит, сволочь, в огромной комнате. Один спит. Потолки за три метра. Над ним люстра, если окно открыто, ветерок дует, хрусталики клац-клац, так и позвякивают. А по утрам бабульки этому Сергуньке чуть ли не в кровать манную кашу подают. «Тебе, внучок, чаек послаще или как?» Во житуха!

— Да шо об этих академиках, с наше бы пожили, бездельники хреновы! — Михаил плюнул себе под ноги и опрокинул внутрь стакан водки.

Перед Сережей, как всегда, расстилалось пустынное шоссе. Полчаса спустя, шурша по желтому гравию, проехала машина, еще через полчаса — другая. Время будто остановилось под хмурым северным небом. Все застыло внутри у Сергея. Давно застыло. Он не знал, как вырваться из этого порочного круга. Как сделать так, чтобы к нему стали относиться как к равному. Чтобы он мог играть со всеми и не бояться чьей-либо внезапной подлости, чтобы бабушки перестали замазывать зеленкой и йодом на нем ссадины и синяки. Чтобы он, наконец, сам, если что, смог бы так врезать обидчику! Мечты, мечты… Даже подросток со своим еще не до конца развитым умишкой нутром чуял: не сбыться им.

Вдруг слева, вдалеке послышался шум мотора. С каждой минутой он становился все явственнее. Еще через мгновение из-за поворота вынырнул старенький «москвич». Сережа ни тогда, ни потом не мог дать отчет в своих действиях. Внезапно он соскочил с велосипеда, подбежал к обочине дороги, схватил булыжник и, когда машина поравнялась с ним, со всей силы швырнул