Сказки скандинавских писателей - Ганс Христиан Андерсен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И он стал думать и гадать, как бы снова искоренить это зло.
Под конец он решил послать своих самых кротких людей по двое, чтобы они постучали по каждому дереву и попросили его во имя прекращения лютой войны сократить свою высоту и скорость роста наполовину или хотя бы на треть, чтобы многочисленные малые деревца могли бы жить и радоваться. Ведь тогда каждому хватило бы места.
Деревья странно и мрачно зашумели, стволы их заскрипели и застонали от страха за свою жизнь, задрожали и закачались, словно от ударов топора.
От негодования они одно за другим больше потянулись в высоту, раскинули кроны еще шире.
И ни единое дерево, ни за что на свете, не пожелало лишить себя хотя бы капли сока и силы роста, потерять хотя бы одну молодую веточку из своей кроны.
И вот во всем лесу наступила тишина.
А король тяжко вздыхал.
ЗОВ МЕЛЬНИЦЫ
Жил-был на белом свете охотник, и звали его Туре Сёлвесен. Отправился он как-то раз в Черные горы, да забрел так далеко, что и не знал уж, как ему назад дорогу найти.
С вечера, как только первые сумерки опустились на землю, брел он и брел вдоль берега буйной стремительной горной реки; она бурлила и пенилась, брызги долетали до самой тропинки у края обрыва.
И как ни искал охотник мостика или брода, не смог он на другой берег перебраться.
Берег реки становился все круче и круче.
Там, где скалы так сжимали русло, что, казалось, вода вскипала, остановился охотник и еще раз осмотрелся — нет ли где поблизости переправы.
И вдруг видит — посреди реки лежит обломок скалы, река обегает камень двумя рукавами. Он, то выныривал из воды, то снова погружался в неё; шапка пены вздымалась и опадала: грязная, темного болотного цвета, росла она в кипении белых речных струй, под натиском бешеного потока.
А оттуда, из пены, доносились неясные звуки, слышались какие-то голоса.
Внизу, у самых ног, грохотал водопад-гром стоял такой, будто кто-то под землей гигантские мельничные жернова вращал.
И из самой глубины кипящего потока будто смотрит на охотника чье-то странное недвижное черное око.
Но вот глядит охотник — камень тот и не камень вовсе, а мельница: посреди реки мельница с распахнутой настежь дверью.
Тут-то в пенных хлопьях и углядел он жернова, они медленно ходили по кругу, подчиняясь беспрерывному вращению колеса.
Жернова мололи и мололи, гора пены росла и росла, словно и вправду вся река вокруг кипела.
«И чего только не увидишь в здешних горах, чему уж тут дивиться», — подумал Туре-охотник.
Но только он снова тронулся в путь, как до него долетел чей-то злобный смех.
Странные звуки доносились снизу, из водопада.
А зловещий смех гремел все громче и громче, он будто пытался вырваться на волю из пенящейся пучины.
Глянь-ка, Туре бродит там,
над рекою,
над рекою,
над рекою.
Мельница повернулась, раздались шум и скрип.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Может, он для нас несет
куль с мукою,
куль с мукою,
куль с мукою.
«И чего только не почудится, эта река кому хочешь голову заморочит», — подумал он.
Но все громче и громче скрипели жернова, все сильнее и сильнее терлись они друг о друга в своей дикой прожорливой радости.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Туре кручи по плечу
и завалы,
и завалы,
и завалы.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Только б он забрел сюда,
в эти скалы,
в эти скалы,
в эти скалы.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Туре Сёлвесен, страшись
злой стремнины,
злой стремнины,
злой стремнины.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Милая твоя на дне
той пучины,
той пучины,
той пучины.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Никак было охотнику не отвести взор от недвижного черного ока среди вздымающейся под жерновами пены, а на реке тем временем возник стремительный водоворот: поток мчался большими кругами, что-то бурлило, шипело, из глубины глухо доносились тысячи странных голосов.
И все время слышался среди них все тот же глухой стон.
Все яснее и яснее различал охотник свое имя, оно будто тоже росло там, в глубине под жерновами; в конце концов почудилось ему, что земля заходила у него под ногами.
А из бездны неслось:
Туре кручи по плечу
и завалы,
и завалы,
и завалы.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Где-то там, в самом сердце пенной мглы, ходили по кругу жернова, свет быстро сменялся тьмой, мелькали тени; жернова терлись друг о друга и выбрасывали в туман все новые и новые хлопья.
И вдруг через мгновенье раздался какой-то высокий резкий звук, будто неподалеку тупую пилу вострили.
Туре кручи по плечу,
и завалы,
и завалы,
и завалы.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
То она тебя со дна
зазывала,
зазывала,
зазывала.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Ну-ка, Туре, попляши
вместе с нами,
вместе с нами,
вместе с нами.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Да по крыше застучи
каблуками,
каблуками,
каблуками.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Ха-ха-ха, хо-хо-хо,
пляшут тролли,
пляшут тролли,
пляшут тролли.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Омут брачным ложем стал
поневоле,
поневоле,
поневоле.
Тррр-тррр-тррр-трр,
тррр-тррр-тррр-трр.
Понял Туре, что сознание покидает его, и попробовал вырваться из-под власти странного недвижного черного ока: стал он смотреть вверх по реке, туда, где бежал глубокий поток.
И будто скользнула там, в тумане, тень девушки со склоненной, покрытой платком головой.
Словно виделось ему все это и не виделось. Тень по воздуху перепорхнула на другой берег реки. Почудилось охотнику, что знаком ему этот призрак, и кровь от страха застыла у него в жилах — вот-вот обернется девушка и взглянет на него.
Но не обернулась она, а так и продолжала скользить по воздуху, склонив покрытую платком голову.
Попробовал Туре с места сдвинуться, и будто удалось ему чуть-чуть ногой шевельнуть.
Но тут слышит он — где-то далеко-далеко за горами заиграл, запел рожок пастуший:
Цветики прекрасные,
золотые,
