Тьма над Диамондианой - Альфред Ван Вогт

На мгновение его сознание словно накрыла тьма — мрак горя, не такой густой, как Тьма Системы Махала. Эта трагедия была такой бессмысленной! Мортон почувствовал, что в его душе поднимается ярость, порожденная современной логикой. Но как только он осознал это, ярость исчезла.

Полковника беспокоила мысль, что он должен что-то сделать в связи с последним рассказом Брэя, но он лишь сказал Керку:

— Перенесите меня к ней.

Керк и один из диамондианцев поставили носилки Мортона рядом с теми, на которых лежала Изолина.

За короткое время, пока это происходило, в уме Изолины возникла мысль, типичная для диамондианской женщины: «Пока я лежу здесь раненая, мне не составит никакого труда выйти замуж…»

Да, выйти замуж за Мортона, подумала она. Изолина считала, что умрет, но это желание оказалось сильнее предчувствия конца и сделало молодую женщину безумной или гениальной. Изолина не чувствовала никакого стыда, не осознавала, что такой порыв неразумен и не соответствует ситуации.

От нанесенного ей удара, от потрясения, которое Изолина испытала, почувствовав смертельную угрозу своему телу, все остатки здравого смысла покинули ее вместе с вытекающей кровью. И молодая женщина с изумительной простотой сказала тому, кто обещал стать ее мужем:

— Чарлз, я хотела бы умереть под именем мадам Чарлз Мортон.

— Полковницы мадам Чарлз Мортон, — уточнил он.

Священник, сопровождавший диамондианскую делегацию, начал брачную церемонию без особого энтузиазма. Мортон узнал это поведение — то же было на Земле во время второй свадьбы его матери. Католический священник, соединяя католичку с некатоликом, выполнял лишь необходимый минимум обрядов, явно считая, что Бог не благословляет по-настоящему такой союз.

Церемония закончилась быстро.

Прошло еще тридцать секунд.

Вернулся Брэй. За ним шли санитары,

Позже Мортон вспомнил, как санитары наклонились над Изолиной и как он сказал Брэю:

— Я попытаюсь стать духовным братом с этим двойником из Махалы. Постучите по дереву!

Из того, что было потом, он помнил только окутавший его блестящий туман и свое последнее усилие спасти еще одного человека — свой крик Герхардту:

— С этого момента вы полковник Чарлз Мортон!

37

Частичное бегство животных из Оврага Гиюма началось вскоре после начала боевых действий между крупными силами ирсков и диамондианцами. В тот первый вечер выстрелы лишь возбудили нервы животных и заставили сжаться их мышцы. Несколько голубей, которым раньше приходилось во время перелетов состязаться в ловкости с охотниками, открывавшими сезон, улетели навстречу заходящему солнцу, как только начало темнеть, и две берберийские утки, покинув свои гнезда, направились на север.

На этом миграция в первый день закончилась.

Как ни странно, для большинства птиц самым страшным оказался тот выстрел, который сделал ночью Хоакин по крокодилу. Шум растревожил их и заставил нервничать. Несколько ночных птиц улетели сразу же, однако новая группа голубей отправилась в путь лишь после восхода солнца, когда началась первая непрерывная перестрелка.

Серебристые фазаны — хорошие бегуны, и потому они не стали тратить силы на то, чтобы подниматься в воздух, а побежали через лесную чащу на юг, к большой травянистой равнине.

Одна фазанья курочка неожиданно выскочила из зарослей рядом с десантником-диамондианцем, присевшим за скалой. Он свернул птице шею так быстро, что та не успела даже вскрикнуть.

Курочка была единственной среди животных жертвой этой первой схватки.

Когда ружейные выстрелы уже раскатывались в утреннем воздухе, два ягуара — те, которые недавно уходили от людей, — беспокойно заворочались на своей травяной постели. Потом по обоюдному согласию животные встали и бесшумно направились к югу. Они были в ярости.

Большая часть мелких диких кошек, все белки, выдры и барсуки ограничились тем, что немного отошли от слишком шумного места. Кокосовый медведь, который спустился на дно оврага, чтобы провести там день, взобрался по косогору обратно наверх и зашагал на восток своей тяжелой походкой.

Днем, во время шедшей с перерывами артиллерийской дуэли, большая часть животных покинула лишь ту часть оврага, где треск ружейной пальбы диамондианцев был оглушительным: овраг был их домом, другого они не знали. Как крестьяне в другие времена и на других планетах, животные затаились в своих маленьких жилищах — под веткой, в выемке скалы, на дне оврага, — пока армии, как волны, разбивались о ряды противника и откатывались назад у них над головами.

Десантники-диамондианцы находили время, чтобы стрелять по всем зверям и птицам, которых видели, и за долгие часы боя некоторые из обитателей оврага были убиты, а другие ранены, что было еще хуже.

Во второй вечер животный мир Оврага Гиюма был в сильном волнении. Все животные были несчастны. Большинство из них чувствовали горе, но некоторые — гнев, в числе разгневанных были два ягуара. Эти крупные звери лежали в засаде, готовые к прыжку, не знали, на кого наброситься, в какую сторону нанести удар, бить лапами, рвать копями и зубами, кого сожрать. На третью ночь по тропе мимо них бежал человек, коли не видел вокруг себя ни леса, ни лесных зверей. Он давно привык к цивилизованной жизни, что дикие животные казались его хитрому и изобретательному уму нереальными.

Марриотт был испуган. Он боялся, что те, кого он оставил в космическом корабле, погонятся за ним и схватят его раньше, чем он доберется до маленького подземного бункера, который он построил вскоре после того, как закончил свой обширный проект захвата единоличной власти над той огромной силой, что находилась в небе.

«Почему люди умирают за идеи?» Этот вопрос Марриотт задавал себе довольно часто и всегда отвечал на него: «В этом нет смысла».

Десять лет назад он страдал, когда увидел, что ласковые ирски превратились в убийц, и все же не нашел в себе сил отказаться от власти, которая вызывала столько нарушений в Системе Махала.

Тогда он понял, почему не смог это сделать. «Жажда безграничной власти! Это сильнее рассудка. От власти я никогда не откажусь!»

Так Марриотт примирился со своим безумием, как это сделали многие тираны до него. И потому теперь он знал, что должен сделать.

В бункере он сядет в летательный аппарат, поднимется в воздух и своим взлетом приведет в действие ядерную бомбу.

Сколько гектаров джунглей уничтожит бомба вокруг себя, сколько разумных существ — людей или ирсков — и животных погибнут? Марриотту это было безразлично. Для него имела значение только его собственная жизнь. Чужие жизни ничего не значили. Для Марриотта по-настоящему существовал только он сам. Остальные были лишь тенями, которые рано или поздно должны исчезнуть. Тогда почему им не исчезнуть совсем?

Прыжок ягуаров был совершенно бесшумным. Бежавший человек на одно ужасное мгновение увидел, словно при вспышке молнии, огромную кошачью голову, желтые горящие глаза и клыки, блеснувшие под приподнятыми в оскале губами.

Смерть от острых как бритва когтей и зубов, способных одним ударом раздробить затылок или плечо, наступает почти без боли. Самец напал первым, но самка последовала за ним так быстро, что за сорок пять секунд они разорвали тело Марриотта в клочья.

Они прекратили свой пир только тогда, когда внезапно увидели светящееся существо, подходившее к ним по тропе. Тогда ягуары перестали рвать мясо, злобно зарычали в бешеном зверином гневе, потом отступили и растворились в темноте ночных джунглей.

Спугнувшее хищников существо на было похоже ни на ирска, ни на человека. Ростом оно было по меньшей мере на тридцать сантиметров больше, чем ягуары в длину. Его яйцевидная голова совершенно не была похожа на человеческую, а прозрачное тело отливало серебром.

Лицо его на первый взгляд сильно напоминало морду льва. Круглые золотистые глаза были очень широко расставлены. Если у этого существа были уши, то они располагались не по бокам этой благородной головы. Существо выглядело очень умным, способным к глубоким чувствам, восприимчивым, но… не таким, как люди и ирски.

Оно возникло из ничего на этой тропе и подошло к месту, где лежало то, что осталось от Марриотта. Туда уже подбегал шакал. Зверь сел возле добычи и стал пристально смотреть на непрошеного чужака глазами, такими же желтыми, как у того.

Мортон стал духовным братом светящегося существа и спросил у него:

«Как мы можем установить отношения, при которых люди, ирски и Система Махала могли бы мирно ужиться?»

— У меня нет полномочий заключать такие соглашения, — ответил двойник. — Мой оригинал вернется сюда примерно через две тысячи лет, и тогда вы сможете поговорить со мной об этом.

«Если это ваше последнее слово, то мне придется держать вас под контролем по методу Марриотта», — заявил Мортон.

— Мне нужно ваше разрешение, чтобы связаться для консультации с нашим ближайшим центром. На это может понадобиться довольно много времени.