Антология мировой фантастики. Том 9. Альтернативная история - Осип Сенковский

В час сорок пополудни Роберт Чилдан со страшной неохотой запер двери «Американских художественных промыслов». Он подтащил к краю тротуара тяжелые сумки, подозвал педикэб и велел китаезе-рикше отвезти его к «Ниппон Таймз Билдинг». Китаеза с изможденным видом сгорбился над сумками и, пыхтя, стал укладывать их за сидением пассажира. Затем он помог самому мистеру Чилдану сесть на покрытое ковриком сиденье, включил счетчик на собственном седле и завертел ногами, набирая скорость, лавируя между автобусами и автомобилями. Весь день ушел на то, чтобы найти подходящую вещь для мистера Тагоми. Волнение и обида почти захлестнули его, когда он приближался к представительству, но вот — ура! Он наконец нашел нужную вещь, его мастерство не подвело и на этот раз. Мистер Тагоми должен смягчиться, а его клиент, кем бы он ни был, будет вне себя от радости. «Я всегда доставляю удовольствие, — подумал Чилдан, — своим покупателям». Ему удалось совершенно сверхъестественным путем добыть абсолютно новый экземпляр первого выпуска комикса «Шик-Блеск», изданного еще в тридцатых годах. Это был изысканный образец так называемой Американы: одна из первых забавных книжонок, великолепная находка, за которой постоянно охотятся покупатели. Конечно, у него были и другие вещи, которые он покажет первыми. Он постепенно подведет покупателя к этой забавной книжке, которая теперь лежала скрытая от посторонних глаз, на самом дне кожаной сумки, завернутая в шелковистую бумагу. Радио педикэба во всю наяривало популярные мелодии, соперничая в громкости с радиоприемниками других кэбов, автомобилей и автобусов, Чилдан почти не слышал его, он давно к нему привык. Не обращал он внимания и на огромные неоновые панно с рекламой, закрывавшие фасады по существу всех больших зданий. Такое же панно было и у него. Вечером на нем вспыхивало ярким пламенем, таким же как и всюду в городе, название его магазина. А каким же другим способом можно было заявить о себе? Приходится быть реалистом. Рев радио, шум уличного движения, мелькание рекламы и суета толпы фактически даже убаюкивали его. Все это в какой-то степени сглаживало внутреннюю тревогу. К тому же было приятно, когда тебе везет, было приятно ощущать, как напряжение мускула туры рикши превращается в монотонное колебание коляски. Это была своего рода убаюкивающая машина, пришло в голову Чилдана. Лучше, когда тянут тебя, чем ты сам бы тащил кого-то. Хоть на короткое время, а ощущаешь свое более высокое положение. Тут он заставил себя встрепенуться, почувствовав даже вину. Стыдно дремать, когда еще столько надо продумать и прикинуть в уме. Надлежащим ли образом он одет для визита в «Ниппон Таймз Билдинг»? Может ему станет дурно в скоростном лифте? Но на этот случай у него при себе были таблетки от головокружения, немецкие, лицензионные. Различные формы этикета… они ему известны. Порезче, бесцеремонно со швейцаром, лифтером, секретарем в приемной, курьерами, с любым членом обслуживающего персонала. Но перед любым японцем, конечно, как это было бы неприятно, раскланиваться сотни раз. Только вот как вести себя с «пинки»? Это была область весьма туманная. Кланяться, но глядеть прямо сквозь них, как будто их не существует? Все ли варианты учтены? А как быть с посетителями — иностранцами? В Торговый Представительствах можно часто встретить и немцев, и нейтралов. Да, кроме того, можно увидеть и какого нибудь раба. Немецкие суда или суда Американского юга почти всегда есть в порту Сан-Франциско, и черных иногда отпускают в краткосрочные увольнения. Всегда группами, но не больше трех сразу. И задерживаться после полуночи они не имеют права. Даже по законам Тихоокеании они должны соблюдать комендантский час. Рабы заняты и на погрузке в порту. Эти живут постоянно на берегу в бараках под причалами, чуть выше уровня воды. Они не бывают внутри Торговых Представительств, но вдруг начнут грузить какие-нибудь товары? Как тогда? Должен ли он нести, например, свои сумки в контору мистера Тагоми собственноручно? Конечно, нет. Нужно обязательно найти раба, даже если для этого придется стоять в ожидании час, даже если он пропустит час свидания. Малейшая возможность того, чтобы позволить какому-нибудь рабу увидеть, что он сам что-то несет, должна быть абсолютно исключена. Здесь нужно быть очень осторожным. Такого рода ошибки могут дорого стоить: он уже никогда не сможет занять хоть какое-то положение среди тех, кто может это заметить. «Хотя в какой-то степени, — подумал Чилдан, — мне бы даже доставило удовольствие среди бела дня войти в „Ниппон Таймз Билдинг“ со своими сумками в руках». Был бы великолепный жест. В сущности в этом нет ничего противозаконного: в тюрьму за это не посадят. Но зато я проявил бы свои искренние чувства, ту сторону настоящего мужчины, которая никогда не прорывается наружу в общественной жизни. Но… я мог бы так поступить, не будь там этих чертовых рабов, снующих вокруг, как тени. Я мог бы пережить, если бы это увидели те, кто стоит повыше меня, пережить их презрение, ведь они и так презирают меня, унижая ежедневно. Но чтобы увидели те, кто ниже, на себе ощутить их жалость? Вот вроде этого китаезы, который крутит педали впереди: что если бы он увидел, что я не нанял педикэб, а пытаясь идти пешком на деловую встречу? В какой-то мере за создавшееся положение следовало бы упрекнуть немцев, за стремление откусить больше, чем они могут прожевать. В конце концов, им едва удалось победить в войне, а они тут же принялись за завоевание солнечной системы, издав в то же время у себя дома приказы, согласно которым… Что ж, во всяком случае, идея сама по себе была хороша. И ведь они все-таки добились успеха с евреями, цыганами и разными учеными. Славян они отбросили назад на добрые две тысячи лет, на их прародину где-то в сердце Азии, пусть себе ездят верхом на яках и охотятся с луком и стрелами. А эти огромные глянцевые журналы, которые печатаются в Мюнхене и циркулируют по всем библиотекам и газетным киоскам — каждый может воочию увидеть на цветных снимках во всю страницу, как голубоглазые, белокурые арийские поселенцы на новейшей индустриальной основе пашут, сеют, убирают урожай и так далее в этом бездонном резервуаре пшеницы, который представляет из себя Украина. Эти ребята определенно выглядят счастливыми, а их фермы и домики очень чистенькими. Уже больше не видно фотографий пьяных поляков, отупевших, уныло ссутулившихся перед своими покосившимися развалюхами, либо налетающих как саранча на гнилую репу среди деревенского базара. Все это уже достояние прошлого, так же, как и грязные, разбитые дороги, которые превращаются в сточные канавы, как только пойдет дождь, и в которых утопают примитивные деревенские телеги. Зато Африка… Вот уж где они дали волю своему энтузиазму, и можно только восхищаться этим, хотя и не мешало бы осторожно предостеречь их, намекнуть, что с этим мол, можно было бы немного и подождать, ну хотя бы до тех пор, пока не завершится проект «Фармланд». Вот здесь наци проявили свой гений, здесь проявился присущий им артистизм. Средиземное море закупорено, высушено, превращено в обрабатываемые земли при помощи атомной энергии — вот это дерзость. Как были посрамлены различные скептики, среди, например, торговцев-насмешников Монтгомеристрит. Да ведь, по существу, и Африка была почти успешным предприятием, но при начинаниях такого рода почти всегда раздаются всякие злопыхательства. Ссылаются на широко известную брошюру Розенберга. Именно там впервые прозвучали слова: «Что же касается окончательного решения африканской проблемы, мы почти достигли своих целей. К несчастью, однако…» Однако, для того, чтобы избавиться от аборигенов Америки понадобилось два столетия, а германцы в Африке почти добились того же за пятнадцать лет. Поэтому не следовало бы заниматься милосердием. Об этом Чилдан не раз спорил за обедом с коллегами. Им, вероятно, хотелось бы чуда, как будто наци могли переплавить весь мир по мановению волшебной палочки. Нет, их союзниками была наука, техника и этот сказочный талант упорного труда. Немцы никогда не гнушались никакой работы. И уж если они за что-то брались, то брались как следует. А потом все-таки полеты на Марс отвлекли мир от неприятностей в Африке. Так что он снова говорит своим коллегам — владельцам магазинов — у нас есть все, что недостает нам: благородная мечта, которая первыми привела их на Луну, а потом и на Марс, а разве это не древнейшее и сокровеннейшее стремление человечества, наша высочайшая мечта о величии? А что же, с другой стороны, японцы? Я знаком с ними очень хорошо, и с ними торгую. Так вот: они — откроем же глаза — люди Востока, желтые люди. Нам, белым, приходится кланяться перед ними только потому, что у них власть. Но мы смотрим на Германию, мы видим, что может быть совершено, когда управляют белые, и это совсем не то. — Скоро «Ниппон Таймз Билдинг», сэр, — сказал китаец. Он тяжело дышал после подъема на холм. Он замедлил ход. Чилдан попытался представить себе клиента мистера Тагоми. Ясно, что это очень важная шишка. Тон мистера Тагоми, его чрезвычайное волнение при разговоре подтверждали этот факт. Образ одного из самых важных клиентов Чилдана, вернее, покупателя, всплыл у него перед глазами: образ человека, который очень помог Чилдану завоевать репутацию у высоких лиц, обитавших в районе залива. Четыре года назад Чилдан не был продавцом редкостей и реликвий и не пользовался такой известностью, как сейчас. Он держал небольшую, весьма сомнительную лавчонку подержанных книг в Гири. В соседних магазинах продавали старую мебель, скобяные изделия. Тут же были второразрядные прачечные. Вряд ли это было достойное окружение. По вечерам случались ограбления и мародерство, несмотря на все усилия со стороны полицейского управления Сан-Франциско и японского Кемпейтай, поставленного над ним. На витринах всех магазинов были металлические ставни, опускавшиеся после закрытия дверей магазинов, чтобы избежать взлома. В этот район как-то и забрел пожилой японец-отставник, бывший майор Ито Хумо. Высокий, стройный, седовласый, с отменной выправкой и гордой походкой мистер Хумо первый намекнул Чилдану, какого рода торговлей он мог бы заняться. — Я коллекционер, — объяснял мистер Хумо. Он провел добрых полдня, роясь в грудах старых журналов на прилавке, одновременно излагая спокойным голосом, что для многих состоятельных, культурных японцев исторические предметы народного быта американцев вызывают такой же интерес, как и обычный антиквариат. Почему так случилось, майор и сам не знал. Сам он помешался на собирании американских медных пуговиц. Это было то же, что и коллекционирование монет или почтовых марок: никаких рациональных объяснений этому не было. И богатые коллекционеры, не скупясь, платили втридорога. — Приведу вам пример, — сказал майор, — Вы знаете такие карточки — «ужасы войны»? Хумо алчно взглянул на Чилдана. Напрягая память, Чилдан все-таки вспомнил. Карточки продавались во время его детства, вместе с надувными шарами, по цен ту за штуку. Их была целая серия, каждая карточка изображала какой-нибудь отдельный ужас войны. — Один из самых моих близких друзей собирает «Ужасы войны», — продолжал майор, — Теперь ему не хватает всего одной карточки: «Гибель крейсера „Панай“». Он предлагает весьма солидную сумму за эту карточку. — Кувыркающиеся, карточки, — неожиданно сказал Чилдан. — Что? — Мы щелкали по ним, и они летели. На каждой карточке, как известно, есть лицо и рубашка. Тогда ему было восемь лет. — Каждый из нас обладал одной колодой. Мы становились попарно лицом друг к другу. Каждый бросал карточку так, чтобы она кувыркалась в воздухе. Мальчик, чья карта падала лицом вверх, то есть той стороной, на которой отпечатана картинка, выигрывал обе карточки. Чилдан с удовольствием вспомнил эти прекрасные дни, счастливые дни раннего детства. Мистер Хумо задумчиво произнес: — Я часто слышал рассуждения моего друга о карточках «Ужасы войны», но он никогда не говорил ничего похожего. У меня такое впечатление, что он и не знал, для чего использовались эти карточки на самом деле. Через некоторое время друг майора появился в лавке, чтобы из первых рук получить историческую информацию, Этот человек, так же офицер императорской армии, был восхищен. — А крышечки от бутылок! — без предупреждения воскликнул Чилдан. Японец заморгал, не понимая, о чем идет речь. — Мы когда-то собирали колпачки от молочных бутылок. В детстве. Круглые крышечки с названием молочного магазина. В Соединенных Штатах были тысячи молочных магазинов, каждый печатал свою собственную крышечку. Глаза офицера заблестели в предвкушении. — И у вас остались какие-нибудь коллекции? Естественно, что таковой у Чилдана не осталось, но, вероятно, еще можно было бы найти древние, давно забытые колпачки, напоминание о довоенных временах, когда молоко продавалось в стеклянных бутылках, а не в одноразовых картонных пакетах. Вот так постепенно он втянулся в этот бизнес. За ним и другие стали открывать подобные магазины, пользуясь все возрастающим помешательством японцев на Американе, но Чилдан всегда старался быть впереди. — Стоимость вашего проезда, — сказал китаец, прерывая его размышления, — один доллар. Он выгрузил сумки и стал ждать. Чилдан рассеянно уплатил. «Да, весьма возможно, что клиент мистера Тагоми напоминает мистера Хумо, по крайней мере, — подумал язвительно Чилдан, — с моей точки зрения». Ему приходилось иметь дело с такими японцами… но он каждый раз испытывал трудности, когда нужно было отличить от одного другого. Среди них были невысокие коренастые, с борцовским сложением, были похожие на аптекарей, а некоторые молодые с его точки зрения, и вовсе не были похожи на японцев. Клиент мистера Тагоми скорее всего полный, представительный бизнесмен, курящий филиппинскую сигару. Вдруг, уже стоя на тротуаре, среди своих сумок возле «Ниппон Таймз Билдинг», Чилдан с ужасом подумал: а если клиент вовсе не японец! Все, что он подобрал в своих сумках, было рассчитано на них, на их вкусы. Нет, он непременно будет японцем: не зря же Тагоми сначала заказал вербовочный плакат времен Гражданской войны. Только японец может заинтересоваться таким хламом. Типичная для них мания на все обыденное, их бюрократическое восхищение документами, воззваниями, объявлениями. Он вспомнил одного, который посвящал весь досуг собиранию объявлений и газет до 1919 года, посвященным американским патентованным лекарствам. Ладно, его ждут и другие проблемы, более насущные. В высокие двери «Ниппон Таймз Билдинг» входило множество хорошо одетых мужчин и женщин. Их голоса долетали до слуха Чилдана и он двинулся вперед. Быстрый взгляд вверх, на возвышающееся над ним здание, самое высокое в Сан-Франциско. Стена из окон: сказочный замысел японских архитекторов — и окружающий ее сад из карликовых вечнозеленых кустарников, скалы, альпийская горка, песок, имитирующих русло высохшего ручья, струившегося мимо корней, между простыми плоскими камнями не правильной формы… Он заметил свободного черного носильщика и тут же позвал его. Черный на цыпочках, улыбаясь, бросился к нему. — Двенадцатый этаж, — как можно грубее сказал Чилдан. — В контору В, да поживее. Жестом он показал на сумки и небрежно направился ко входу, естественно, не оглядываясь. Через мгновение он вместе с толпой ввалился в кабину одного из скоростных лифтов. Вокруг были, в основном, японцы, их чистые лица сияли в ослепительном свете кабины. Тут началось вызывавшее тошноту ускорение, частые щелчки проносившихся мимо дверных проемов. Он закрыл глаза, стараясь как можно тверже держаться на ногах, моля бога, чтобы этот полет побыстрее кончился. Черномазый, конечно, забрал сумки в служебный лифт. То, что он окажется в этой же кабине, было за гранью воображения. По сути — Чилдан открыл на мгновение глаза — он был одним из немногих белых в кабине. Когда лифт выпустил его на двенадцатом этаже, Чилдан уже мысленно раскланивался, подготавливая себя к встрече в кабинете мистера Тагоми.