Жара - Ральф Ротман

— Мой любимый, мой самый любимый мужчина… — По грудь в воде, она открыла глаза и, с трудом переводя дыхание, нежно залепетала: — Сразу видно, что у тебя в жизни было много женщин.

Он засмеялся, отфыркиваясь от воды, поцеловал ее в лоб. Откуда-то донесся запах дыма, но не было слышно ни звука.

— Это всегда была одна и та же женщина, — сказал он невнятно, а она подняла голову и посмотрела на него. Долгий взгляд с налетом грусти в уголках губ, и только дождик пробивал тишину. Она тихо вздохнула.

— Знаешь что? — Но он закрыл ей рот рукой.

Она нежно укусила его за большой палец, положила ему голову на плечо и подняла из воды ногу, показались красные ноготки. Потом глотнула воздуху и опустила руку вниз, на глубину. Через толщу воды рука казалась смещенной в сторону, но он почувствовал ее пальчики, они заигрывали с ним, а потом и ноготки, они впивались, как зубки. Ничто не подействовало на него, и тогда она, затаив дыхание, прошептала:

— Давай еще разок, а?

Когда они встали, с них потекли белесые капли, она повернулась к нему спиной и распласталась на воде. Но он отшатнулся от нее. Наморщив лоб, она оглянулась через плечо.

— В чем дело?

— А тебе не будет больно?

Она не ответила, черпнула только воды и плеснула ему на член, и он стал искать опору в камышах, среди жестких и острых листьев. Руки на краю мостка, виском прижавшись к собственной руке, она задержала дыхание и осторожными, совсем короткими толчками двигала своим задом, помогая его встречным движениям; наконец мышца медленно раскрылась и тут же снова сомкнулась, пропустив головку и сжав ее плотным кольцом. Он ответил на это сжатие и вдруг почувствовал, как его член засасывает некий вакуум, он на полную длину вошел в нее, а она крепко зажмурила глаза и слегка застонала, глухой звук вырвался сквозь оскаленные зубы.

— Конечно, будет больно, — пыхтя и задыхаясь, сказала она. — Во всяком случае, в самом начале. Но это ведь сладкая боль.

Она немного выпрямилась, уперлась руками в доски и прогнула спину.

— Боль, которая красит. Правда, у меня прелестная попка?

Он ничего не ответил. Дождь светлыми струями стекал с ее спины слева и справа по бедрам и дальше вниз, ее груди отражались под ней в воде, а у него полоскались в воде яички, она снова оглянулась.

— Ну скажи! Что у меня самое красивое? Что лучше всего? Моя попа?

Он схватил ее за волосы — пряди заскользили у него между пальцами, извиваясь, словно молодые угри, — оттянул ее голову назад и буркнул:

— Лучше всего, когда ты молчишь.

Вода между ними бурлила и пенилась, когда она толчками двигалась назад, энергично и сильно и все сильнее и сильнее, словно хотела наказать его жесткими объятиями анального секса. Он снова потерял опору под ногами, качнулся вперед и вцепился в ее груди. А то, что он закричал, он осознал только со следующим ударом сердца, когда его крик эхом отозвался над водой.

— У-ух, — сказала она и осторожно освободилась от него. — Неплохо, мой щуренок! Так семя чувствуется гораздо горячее. — Нити перламутровой слизи, качавшиеся на воде, разбавил утихающий дождь, разорвал на части, и постепенно вода унесла их. Де Лоо опустился на склизкий мох бревна, закрыл глаза, а Люцилла осторожно обмыла его член.

Ветер в камышах, прохладное кипение воды, по поверхности побежали пузырьки, из-за леса снова послышалось кукареканье петухов, а из воды принялись выпрыгивать маленькие рыбки. Она выбрала из его волос на груди застрявшие старые листья и маленькую улитку и, прошептав что-то, что он не понял, оттолкнулась от скользкого мостка. Вода вдруг сразу замутилась, поднялся ил, словно кто-то взбаламутил дно, и в тот же момент он почувствовал что-то теплое и шелковистое на коже, обволакивающее все тело. Она еще раз приблизилась к нему, поцеловала его в глаза, посмотрела ему в лицо. А потом потянула за собой в озеро.

Они медленно поплыли к другому берегу, он перевернулся на спину и смотрел в небо, местами уже снова голубое.

Радуги не было. Но зато была видна луна, уже почти полная, множество водяных блошек и других насекомых прыгали по поверхности и вытягивали за собой, когда выскакивали из воды, тонкие, как волосок, водяные нити. Над озером летали ласточки, некоторые так низко над водой, что их крылья прочерчивали водную гладь; птенцы аистов на трубе кирпичного завода опять громко клацали клювами, а они вдруг попали в прохладную, почти ледяную струю воды, по-видимому, в этом месте бил ключ.

— О нет…

Он обернулся. В воде отражался подбородок Люциллы, крылья ее ноздрей, вода на ресницах, а сама она уставилась на дерево, на котором висела ее одежда. В закатанных до колен джинсах, с вышитым покрывалом на плечах, у мостка стоял Марек, и она подняла из воды руку и что-то крикнула ему по-польски. Его волосы склеились и закрывали ему лицо, под глазами круги, он втянул подбородок, выпятил губы, с нависшими на ними мокрыми волосами, и ответил ей жалобным, почти плаксивым тоном, показывая при этом на свои голые ноги, а она чуть заметно ухмыльнулась и пробормотала:

— Машина у него испортилась. Он добрался только до Дравско, а потом весь путь шел назад пешком.

Она поплыла быстрее, вышла на берег, торопливо задала ему пару вопросов. При этом она быстро натянула на себя трусики, сдернула с дерева блузку, а Марек крепко держал ее за локоть, заправил пальцами в трусики этикетку. Покрывало, с кровати в гостевой комнате, соскользнуло у него с плеч, и он наступил на него ногой, крикнув в сторону озера:

— Тоже мне, «Deutsch Mercedes»! И гитара промокла!

Де Лоо остался в воде, а Люцилла задала Мареку еще какие-то вопросы, застегивая кнопки на джинсах. Он нагнулся за камушками, бросил один, целясь в кувшинку перед камышом, но не попал, а звуки, которые он при этом извергал, могли быть только ругательствами или проклятиями. Вдруг оба они замолчали и пристально поглядели друг на друга, причем выражение ласковой насмешки и иронии превосходства на ее лице усиливалось с каждой минутой. Он недоверчиво потряс головой, ноги держали его плохо, уперевшись взглядом в траву, он тихо повторил свой ответ на только что заданный ею вопрос и сунул камушки, которые все еще держал в руке, себе в карман. Люцилла махнула рукой в сторону озера.

— Машина тут ни при чем, — крикнула она. — У него просто бак пустой.

И она обняла его за плечи и пошла с ним к дому. Белая ткань блузки прилипла к спине, а тонкий пиджачок ее мужа был настолько промокшим, что проступала майка. Она даже ни разу не обернулась.

Незадолго до полуночи, при полной луне, он сел на груду обломков во дворе старого кирпичного завода и смотрел на озеро, в котором отражались черные силуэты деревьев и кустарника. Блеклая матовая дорожка извилистой узкой лентой протянулась по воде, блестевшей в лунном свете, слилась в середине с другой, а из деревни донесся собачий лай, ночная перекличка дворовых псов. Облака наползали на луну, и когда они ее закрывали, казалось, что вода какое-то мгновение еще сберегает ее свет.

Красные и желтые осколки у него под ногами давно уже просохли и были все еще теплые от дневной жары. Над трубой с гнездом аиста плотно высыпали звезды, кругом руины, покрытые сажей, из обжиговой печи раздается негромкий писк и чириканье, и он вслушивался в ночь, но звука мотора нигде не слышал и не видел света фар среди полей.

Когда небольшой, освещенный луной колокол пробил на колокольне двенадцать раз, он спустился вниз к ручью и снял покрывало с бельевой корзины, достал оттуда несколько корабликов. Один за другим спустил он их на воду и смотрел, как они плывут до большой ветки, которой он перегородил им путь, положив ее на корни дерева. Они сгрудились перед ней, крутясь в водовороте, а он перешагнул через ручей, едва журчавший в густом папоротнике, покопался в своих карманах и вытащил зажигалку. Огонек появился только после того, как он несколько раз встряхнул ее. Затем он раскрыл пакетик, висевший у него на поясе, зажег одну за другой все чайные свечки, которые нашел на кухне, дюжину или даже больше того, и поместил на каждый кораблик по плоской свечке, затем отступил в сторону, убрал сук и осторожно освободил им проход.

По узкой тропке Де Лоо прошел вперед вдоль берега и все время оглядывался назад. Слабые огоньки сквозь камыши по ту сторону низко росшей над водой березы, дрожащие, медленно скользящие по воде отблески, и после нескольких завихрений и качаний на большой воде они вышли в озеро, на чистую воду, эти плывущие огни. Течение было для них слишком сильным, некоторые из них тут же перевернулись сами по себе, а за другими стали охотиться рыбы, хватали их пастью, после чего они слегка накренялись, но прытко двигались дальше, проплывая по собственным теням. Только один кораблик застрял в камышах, и от него вдруг вспыхнуло растение, его сухие листья, но быстро обуглились во взметнувшемся пламени и с шипением и треском осыпались на зелень и воду. Это вспугнуло уток, они снялись с места.