Карл, герцог - Александр Зорич

Карл сделал три гигантских шага и очутился перед Сен-Полем. Филипп смотрел на него исподлобья, в общем-то одобрительно. Карл подумал, что если он вот сейчас отправит графа в общество его славных предков, отец не будет сильно возражать. Всегда есть оправдание – мол, это был судебный поединок. Свои со своими.

Сен-Поль не на шутку перепугался. Сейчас ему отрежут голову. Отрежут мечом. Суд Божий свершится. Бог смотрит на всех свысока и видит сквозь стены. Только Сен-Полю уже не кажется, что Он смотрит на него покровительственно.

– Дайте сюда Ваш документ, – потребовал Карл, улыбаясь зловеще-любезно, как пристало Рыцарю-в-Черном.

Сен-Поль протянул кору. Рука его, однако, не дрожала.

Бросив на кору беглый взгляд («Растлённый Карлом…»), Карл переправил её под нос Гельмуту.

– Вы считаете этот документ подлинным? Если да, то на каком основании? Если Вы не уверены, то на каком основании Сен-Поль считает себя вправе обвинять меня в содомии и делать это привселюдно? Вы не допускаете, что Дитрих и Сен-Поль могли быть в сговоре? Отвечайте же!

Карл рычал, Карл грохотал, Карл неистовствовал. Меч Обри – дрянной французский мечишко. Но в руках Карла он мортально тяжелел. Если бы меч этот был не мечом, а, скажем, обыкновенной вилкой таких же размеров, то и она сияла бы в руках молодого графа Дюрандалем. Здесь важна фигура героя, а не его Орудие. Здесь важно само возмездие, а не то как и чем. Фурии могут довольствоваться китайскими фонариками. Немезида страшна и с зубочисткой.

Гельмут осторожно взял кору, повертел, рассмотрел. Ответить на все вопросы Карла по порядку было невозможно. Он не запомнил и половины.

«Молчи по-любому», – услышал Гельмут предостережение Жювеля.

Карл не дождался ответа.

– Правосудие безмолвствует. Наше правосудие прямо сейчас… – заверил Карл Гельмута.

Карл выглядел рассеянным, но на деле лишь полностью забылся в бешенстве. Если бы Гельмут сказал хоть что-то, правосудие могло бы свершиться над ним в первую очередь. Устами Жювеля глаголил Водан.

Не говоря и не медля больше, не глядя больше ни перед собой, ни на свою жертву, Карл одновременно с шагом вбок наносит удар безо всякого расчета. Без расчета, а так, наудачу, но Сен-Поль должен быть мертв наверняка.

Звон и искры, которые одни и достают графа. Меч Карла встречается с мечом Дитриха и, оскользнувшись о тысячу серег его прабабки, рубит стол, не Сен-Поля. Всеобщее восхищение тевтоном. Всяк, кто не дурак, видит: Дитрих и Сен-Поль в сговоре. Карл видит, остальным покажет.

Теперь короткая отмашка вправо. Из рассеченного дитрихова чрева брызжет кровь. Всеобщее восхищение Карлом.

И, немного отступив назад, описав мечом вспыхнувший оранжевыми всплесками свечного пламени эллипсоид, Карл получает полную сатисфакцию.

Тело Дитриха, раздвоенное, пребывает в видимой целостности. Легкий тычок ноги – и, раскрывшись, как арбуз, Дитрих разваливается. Карл швыряет в кровь каракули Мартина.

«Вот и славно, – признался себе Гельмут, – разве только арфист был хороший.»

Карл пресыщен мщением. И когда Оливье, отгораживая Сен-Поля какой-то бумажкой, говорит, что с сего дня граф находится в подданстве у французской короны, Карл, удовлетворенный, только и цедит: «короны-вороны…»

– Возьмите, спасибо, – говорит он, возвращая Обри вытертый о скатерть меч.

11

Жювель подбросил дровишек, костер воспрял и содержимое котла вновь радостно забурлило. Дитрих фон Хелленталь, покойный, ныне варимый, приподнялся над поверхностью и часть его достойного бедра выглянула из кипящего масла.

– Не дело всплывать, – Жювель пошевелил в котле лопатой и чресла тевтона вновь погрузились.

– Варись, понял? – он прошелся вокруг, поднабрал дров, опять заправил огонь.

Костер отрыгнул искрами и дохнул дымным смрадом. Ноздри Жювеля вздрогнули под напором тлетворного тевтонского духа и он сочно, с чувством чихнул. Запах, конечно, неприятный, но, подобно многому неприятному – притягательный. Готовые фрикадельки всплывают. Готовый фон Хелленталь не всплывает, не разлагается и более уже не воняет. Жювель говорит сам с собой.

– Там внизу что? Что здесь. Точно. Я что тот чёрт, делаю что он. Мешаю теперь лыцаря, хоть граф Сен-Поль чуть не снял мне шкуряку. И снял бы, если б не господин Гельмут, тысячу лет жизни ему. Чёрт свидетель. Будь он, кстати, неладен, – Жювель трижды сплюнул через плечо и торопливо перекрестился.

Случайным слушателем Жювеля был глубокий фарфоровый горшок без рисунка, стыдливо стоявший поодаль, пока ещё пустой. Предусмотрительные Гельмут и Иоганн, памятуя о конфузе, приключившемся с костями Мартина, забраковали серебряную тару как обладающую властью искушать нравственно недоразвитые души и решили, что кости Дитриха неплохо доедут до родного склепа и так.

– Господин Гельмут совсем другое дело, чем Сен-Поль, – бубнил Жювель, оперевшись на лопату.

Он, конечно, отправится в Алемандию вместе с господином Гельмутом. Его презренной шкуряке, которая, как её не презирай, всё-таки яранга души, будет определенно покойней под сенью тевтонских хоругвей.

Глава 8.

Замок Шиболет

1

В замке Шиболет дважды в день сменялась стража. Трижды звали в трапезную. Четырежды палили из пушки: в полдень, в полночь, на закате и на рассвете. Пять раз в день Изабелла раскладывала пасьянс. Карты сообщали однообразной курортной жизни дополнительное (четвертое) измерение. Арканы Таро мистически измеряли Изабеллу. И чем однообразнее становился рисунок на скатерти (ромашка, два лютика, ромашка), чем скучней было сидеть у окна, тем более значительные события маячили вдали. На них (куда-то за пределы замка) указывали остриями копий томные молодые мужчины (валеты треф и пик), туда стреляли глазами инфернальные прерафаэлитские дамы (пик и бубен), к ним обращал навершия державы бородатый пиночет (король бубен) и похорошевший фидель (король червей). Значительные, судьбоносные события пророчили десятки, тузы и множественные их комбинации. Оставалось только сбыться, случиться, произойти.

2

Изабелле было хорошо за двадцать. Ей всегда везло скрыть всё, что требовалось, в том числе возраст. Она была в фаворе у Людовика. Её находили привлекательной, а при мягком освещении даже красивой – умные глаза, подвижные, как две рыбки, выгодная античная грудь, к верхней губе намертво пристала родинка – гостья из мира париков и прециозности. Шиболет не был местом её заточения, как можно было бы подумать, памятуя графа Монте-Кристо, отнюдь. Он был удаленной беседкой для отдыха беременной, которой представлялась всем, кроме самой себя, Изабелла. Вдали от короля любовница короля сохраняла мнимый плод.