Светлый лик смерти - Александра Маринина

Константин Михайлович Ольшанский велел немедленно доставить Дербышева в прокуратуру. Виктора выдернули прямо с каких-то переговоров, вызвав тем самым бурю возмущения не только с его стороны, но и со стороны руководства фирмы.

– Виктор Александрович, время интеллигентного и мягкого разговора прошло, – начал Ольшанский сухо, уткнувшись глазами в бумаги и не поднимая головы. – Давайте раз и навсегда проясним ситуацию с вашей перепиской. Я хочу сразу предупредить вас: пока мы не расставим все точки над i, я вас не отпущу. Вы можете возмущаться, кричать и топать ногами, но чтобы вам зря энергию не расходовать, скажу заранее: у меня очень большой стаж следственной работы, в моем кабинете так часто и так громко кричали, топали ногами и били кулаком по столу, а также высказывали различные угрозы, что у меня выработался стойкий иммунитет. Я на все это не реагирую. Это будет непроизводительной тратой сил и времени с вашей стороны.

Дербышев молчал, набычившись и всем своим видом демонстрируя негодование.

– Что ж, я надеюсь, вы поняли меня правильно. Приступим, Виктор Александрович. Вот заключение экспертов, ознакомьтесь, пожалуйста. В нем сказано, что на письме, отправленном на номер абонентского ящика Людмилы Широковой, обнаружены отпечатки ваших пальцев. При этом сам текст письма выполнен совершенно точно не вами. Вы можете как-нибудь это объяснить?

– Нет, не могу, – бросил Дербышев сквозь зубы. – И не пытайтесь переложить на меня вашу работу. Я не обязан оправдываться, это вы должны доказать, что я виновен.

– Вы правы, вы не обязаны доказывать, что невиновны. Но вы имеете право получить возможность оправдаться. Вот эту возможность я вам и даю. Так что, Виктор Александрович, будут у вас хоть какие-то объяснения этому более чем странному факту?

– Нет.

– Ну что ж, тогда мне придется рассуждать вслух. Итак, объяснение первое: вы получили письмо с фотографией от красивой блондинки, решили ей ответить, но по каким-то причинам попросили написать текст письма кого-то третьего. Причем написать так, чтобы почерк был максимально похож на ваш собственный. Таким образом, мы имеем письмо, написанное не вами, но с отпечатками ваших пальцев. Годится?

– Глупость какая-то! – презрительно фыркнул Дербышев. – Зачем мне просить кого-то писать письмо вместо меня, да еще и моим почерком?

– Действительно, глупость, – спокойно согласился Ольшанский. – Попробуем другой вариант. Кто-то хотел встретиться с Широковой, выдав себя за вас.

– Тоже чушь, – отмахнулся Дербышев. – Если этот человек хотел выдать себя за меня, он послал бы ей свою фотографию, а не мою.

– И снова вы правы. Теперь давайте подумаем вместе, откуда мог появиться листок с вашими отпечатками пальцев?

– Да откуда угодно! – вспылил Дербышев. – Любой мог взять на моем столе чистый лист бумаги, к которому я уже прикасался.

– А что, бумага, на которой написано письмо, точно такая же, как та, которой вы пользуетесь в офисе? – невинно осведомился следователь.

Дербышев умолк и задумался. На этот раз на его лице уже не было злости и раздражения, и Ольшанский понял, что Виктор включился в работу. Виновен он или нет, но он теперь будет думать и рассуждать, приводить аргументы и возражения, а это всегда хорошо как для установления невиновности, так и для подлавливания виновного.

– Я, честно признаться, не обратил внимания, – наконец произнес Дербышев. – Можно взглянуть на письмо?

– Пожалуйста. – Следователь протянул ему оригинал письма, найденного на даче у Томчаков.

Виктор повертел его в руках, потом открыл портфель и достал оттуда папку с бумагами.

– Вот, – сказал он, листая вложенные в папку документы, – получается, что в нашем офисе такая бумага есть. Смотрите, вот документ, а вот еще один – они выполнены на точно такой же бумаге.

– А другие документы? Они на другой бумаге?

– Да. Она тоже белая, того же формата, но более плотная.

– А какую бумагу вы обычно используете?

– Ну, вообще-то какую дадут, такую и используем. – Дербышев впервые за время беседы слегка улыбнулся.

– Меня такой ответ не устраивает, – холодно произнес Ольшанский, сделав вид, что не заметил перемену в настроении допрашиваемого.

– Видите ли, для ксерокса и для лазерного принтера нужна хорошая белая бумага, а для обычного принтера годится любая. Поэтому фирма закупает и дорогую бумагу, и подешевле. Можно, конечно, покупать только дорогую, но раз матричные принтеры печатают и на дешевой, то лучше сэкономить. Бумага, на которой написано письмо, годится только для матричного принтера, она тонкая и сероватая, видите? Это дешевый сорт. И точно на такой же напечатаны вот эти два документа. Посмотрите, по шрифту видно, что они печатались на матричном принтере.

– Какой принтер стоит на вашем рабочем столе?

– У меня их два, матричный и лазерный.

– А зачем вам два? – удивился Ольшанский.

– Да все в целях той же экономии. Окончательный вариант документа делается на лазерном принтере, на хорошей бумаге, красивыми шрифтами. Но пока окончательный вариант подготовишь, приходится столько раз все согласовывать, пересогласовывать, переделывать, менять! Все эти предварительные варианты я печатаю на обычном принтере и на дешевой бумаге. Да и не только я, все сотрудники фирмы так работают.

– И что, у каждого на столе по два принтера стоит? – не скрыл сомнений Ольшанский.

– Что вы, это дорогое удовольствие. У нас на всю контору только три лазерных принтера: один у секретаря и еще два – у тех сотрудников, которые умеют его правильно использовать.

– А вы, стало быть, умеете?

– Стало быть, да, – сдержанно подтвердил Дербышев. – Я не улавливаю, при чем тут ваша ирония.

– При бумаге, – пожал плечами Ольшанский. – Я хочу понять, кто из ваших сотрудников пользуется бумагой только одного сорта, а кому дают оба, и дорогой, и дешевый. Я так понимаю, что бумагу обоих сортов получают только те, у кого стоят по два принтера. Верно?

– Не знаю, я как-то внимания не обращал… Но мне действительно дают и ту, и другую. И потом, Константин Михайлович, не надо сводить все к формальностям. Сотрудники фирмы – люди не бедные, и если кому-то из нас нужна бумага, мы идем и покупаем ее. Разумеется, сначала мы звоним секретарю и говорим, что у нас бумага кончилась. В пяти случаях из десяти она через полчаса приносит новую пачку. А в остальных пяти случаях мы слышим в ответ, что склад закрыт, что бумагу еще не купили или еще что-нибудь в этом же роде. Тогда мы просто даем секретарю деньги и посылаем в ближайший магазин за бумагой. Вот и все. Так что у кого какая бумага на столе – это долго разбираться.

– Хорошо, мне придется изъять у вас документы, выполненные на дешевой бумаге.

– Для чего?

– Я отправлю их на экспертизу. Хочу узнать, написано ли письмо на такой же бумаге.

– Но содержание этих документов является коммерческой тайной…

– Мне очень жаль, Виктор Александрович. Документы мне придется у вас изъять. Если вы не хотите, чтобы у вас были неприятности по коммерческой линии, возьмите ручку и зачеркните все, что не предназначено для посторонних глаз. Можете взять пузырек с чернилами и залить весь текст. Меня интересует только качество бумаги.

– И чего вы добьетесь своей экспертизой? – Дербышев снова начал нервничать. Вероятно, его способности отвлечься от эмоций и сосредоточиться на деле хватало ненадолго. – Зачем огород городить?

– Виктор Александрович, возьмите себя в руки и посмотрите правде в глаза. Ситуация, в которую вы попали, является более чем неприятной. И меня удивляет ваше упорное нежелание хоть как-то ее прояснить. Объяснить вашу позицию можно только одним способом.

– Каким же?

– Признать, что вы виновны. Уж не знаю в чем, в убийстве ли Людмилы Широковой или в чем другом, но виновны. Вы прекрасно знаете, как появилось на свет это странное письмо, но пытаетесь скрыть от меня правду. Устраивает вас такое объяснение?

– Но послушайте, я вам сто раз говорил, что никакого письма никакой Широковой я не писал и не мог писать, потому что знать ее не знаю и никаких писем от нее не получал! Что вы мне голову морочите бумагой какой-то, принтерами, экспертизами! Я сто раз говорил…

– А я сто раз слышал, – вполне миролюбиво откликнулся Ольшанский. – И столько же раз удивлялся вашей слепоте. Вы же сами прекрасно видите, что я не лгу, не обманываю вас, не запугиваю. Вот письмо. Посмотрите на него. Оно существует, его можно потрогать, прочесть. Это не плод моего воспаленного воображения. Поймите же, Виктор Александрович, оно существует, и сколько бы вы ни кричали о том, что вы его не писали, оно не исчезнет, не перестанет существовать. Оно есть. Потому что кто-то его изготовил. Кто-то написал его. И даже вложил в него вашу фотографию. У вас есть такая фотография?

– Нет.

– Ну вот видите. Значит, этот человек не только позаботился о том, чтобы на бумаге были отпечатки ваших пальцев и чтобы почерк был как две капли воды похож на ваш, он еще и не поленился, выследил вас и сфотографировал. Это очень неглупый и очень предусмотрительный человек. И он ходит где-то рядом с вами. Ведь если он смог взять с вашего стола бумагу, к которой вы прикасались, то он подходил к вам очень близко. Вплотную подходил. Дышал вам в затылок. Неужели вам не страшно, Виктор Александрович? У меня ведь только два выхода: либо считать вас преступником, либо признать, что вам угрожает опасность. Вы какой вариант предпочитаете?