Последняя охота - Эльмира Нетесова

— А я подрабатываю вечерами на фирме. Подрядился и ставлю сигнализации на машины. Поверишь, приработок в пять раз больше основной зарплаты, потому на работе не выкладываюсь. Может, совсем туда уйду. Там хоть голова не болит, никто на нервы не давит. Клиенты уважают. А здесь? Сто начальников на одну мою больную головенку! И каждый выпендривается, унижает, орет. Да на хрена мне все нужно? Из-за такой зарплаты столько геморроя получать?

— А я в охране пристроился. Ночь дежурю, две отдыхаю, днем здесь торчу. Там фирму охраняю. Воровать нечего, с вечера до утра на диване сплю. А зарплата идет такая же, как тут. Конечно, еще туговато, но я жену устроил туда же. Теперь полегче будет!

— Все равно мне больше вас повезло! Я с тещей скооперировался. Она на оптовом рынке торгует. Надоело ей нас тянуть. Упреками достала язва! Ну и предложила мне грузчиком подрабатывать. Поначалу обиделся, потом решил попробовать, и состоялось! Теперь каждый день в семь утра вскакиваю и бегом к теще! Два часа вкалываю как ишак, потом сюда! Вечером опять к ней. Телефон в квартиру не подвожу, чтоб не достали, не сдернули на происшествие. Если б у нас платили, тогда — другое дело! Старались бы. А за такие бабки кому надо выкладываться? Мы тоже живые люди. Кто о нас вспомнил? Все только требуют, хотя должны понять, что за лозунги даже родная задница пердеть откажется, потребует сначала накормить.

— А у меня сын отмочил! Все видик просил. Да где на него взять? Никак не получалось. Так прождал до самого восьмого класса и умолк. Ни о чем не напоминал. Я обрадовался, мол, поумнел пацан. И как-то в выходной попросил его за сигаретами сбегать. Денег дал. Он рассмеялся и достал из своего шкафа целый блок «LD». Ну, у меня глаза на лоб. Спросил его: уж не курит ли? Где деньги взял? Он в ответ расхохотался: «Смоли, пахан, спокойно! Я уже год подрабатываю в гараже автослесарем у нашего соседа! Давно купил видак и магнитолу. Теперь на колеса сколачиваю! Упираюсь до ночи с дядей Сашей, зато имею свои бабки. Не то что ты! Мой мастер институтов не кончал, а вот в машинах волокет, равных во всем городе не сыщешь! И твои менты к нему на поклон идут, жить без него не могут. Все ему башляют. Мне тоже перепадает. Не дарма вкалываю. А что курю, ты не гоношись много! Теперь детсадовские сопляки во всю смолят». Я не поверил! Ну какой из моего пацана автослесарь? Пошел к своему соседу. Только он меня увидел, сразу спросил: «Где Толян? Чего ты приперся? Тут вот две машины пригнали. Делать надо! Чего он там, в какой жопе застрял? Гони сюда, мать его!..» Мне и ответить нечего. Вечером тогда Толик вернулся из гаража, положил передо мной деньги и сказал: «Иди купи себе туфли, пока в одних носках не остался!» Совестно стало! Мальчишке всего шестнадцать, а упирается наравне с мужиками. И семью содержит. Он сказал, сколько имеет в месяц. Мне за свое неловко стало, а Толян успокаивал: «Ничего отец! Твоих на курево хватает, и то помощь».

— Ладно у вас! А меня бабка на абордаж взяла. Совсем состарилась. Болела часто. А таблетки почем? С моей зарплаты даже на отраву путевую не наскребешь, на похороны и подавно, значит, жить надо! Вот и приспособилась, стыдно признаться, побираться пошла. Я не сразу узнал о том. Бабка не признавалась, откуда у нее лекарства и продукты в доме появились. Все говорила, будто соседи дали. Ну, раз-другой, а потом участковый сказал, случайно проговорился. Еще и посочувствовал: мол, схватила нужда за горло… Я — к бабке, спросил: правда ли, что попрошайничает? Она не стала отпираться: «Что ж делать, когда твоей получки нам с тобой и на хлеб не хватало. Коли сдохну, тебе меня похоронить не в чем и не на что! Вот и нашла выход. Теперь все есть! Даже масло и сыр каждый день едим. Колбаска завелась в холодильнике. Я уж четвертый месяц побираюсь, и знаешь, бывало, что за неделю подавали больше, чем ты за месяц получаешь. Так это без мороки. Сижу себе тихо перед коробкой, а в нее кидают. Уже давно набрала себе на похороны и поминки. Нынче все на харчи пойдет. Ни в чем отказу не будет!» «Бабуль! Мне ж теперь с работы хоть уходи! Ты ж меня на весь город опозорила!» — говорю ей. «Да что ты, внучек! Не вздумай! Пока в ментовке работаешь, меня твои бусурманы не трогают, не отнимают милостыню, как у других. Считай, что мы с тобой вдвоем побираемся». — «А как же твои болезни? Ведь мерзнешь, простываешь?» — «Э-э, внучек, болячки мои заклинило, как только зарабатывать стала. Некогда болеть. Время дорого, да и выходной нынче. Не мешай мне. В такие дни хорошо подают! Лучше вот возьми себе на конфеты и отстань. Возле меня не останавливайся: подать не сможешь, а людей отпугнешь…»

Смеялись тогда следователи, чей выход лучше. Но смех тот был сквозь слезы. Все понимали, что, вкладываясь в работу полностью, в благодарность получат от бандитов пулю, а от начальства — бесплатные похороны с залпами у могилы! Невиданная щедрость!

— Ты, Миш, будь поосторожнее! Я вчера выходил из дверей, домой уже собрался и нос к носу с Меченым столкнулся. Тебя он пасет! А кто поможет? Этот не промажет, — предупредил кто-то из следователей.

— Я тоже Власа видел!

— А я Шкворня вчера приметил. Только к нему — меня с курса двое сбили. Затерли в толпу, да еще и пригрозили на рога наколоть.

— Не понял! Что это? — спросил Смирнов.

— Глаза выбить, выколоть, короче, слепым оставить на всю жизнь, — пояснил молодой сотрудник. — Да и куда было переть против них в одиночку?

Смирнов досадливо морщится вслед воспоминаниям. Мало в них светлой радости, и то, что тогда казалось событием, теперь померкло.

Ему вспомнилось, как на торжественном собрании вручали грамоты, награды, иногда премии или ценные подарки, присваивали очередное звание. Он этим гордился. Каждую грамоту берег. Награды носил постоянно. За это его вслед высмеивали сослуживцы:

— Нашу медаль на барахолке за бутылку не загонишь. Я свою сразу подальше запихнул, чтобы дочка не высмеивала. А Мишка хорохорится, как деревня!

Следователь молчал. Эта привычка носить медали и впрямь осталась от деревни. Там никто не стыдился наград. Ни гражданские, ни военные не прятали ни от себя, ни от внуков. О каждой вспоминали с гордостью, со слезами.

Смирнов это понимал, но дома и родня жены шпыняла его.

— Михаил! Вы весь в наградах, как генерал! — восторгалась теща и тут же добавляла: — Дураков вот так же. обвешивают побрякушками. При таком звании и должности зарплату назвать вслух стыдно.

Смирнов вспыхивал, но нагрубить или оборвать тещу не решался. Ведь именно она вместе с тестем обували и одевали Ольгу и Михаила. От туфлей до галстука! Только часы свои имел — ценный подарок, награда на День милиции, сам начальник горотдела вручил. На более дорогое средств не было.

Ольга лишь усмехнулась и поторопила мужа с собрания:

— Пошли к нашим. Отец тебе куда достойнее подарок приготовил.

Тесть и впрямь достал из шкафа куртку, кожаную, теплую, красивую, импортную, на такую самому и за годы не собрать.

— Носи на здоровье! — отдал тесть, повернувшись к дочке, добавил: — Может, в милиции тоже люди?

…— Послушай, ты, козел лягавый! Отцепись с моего хвоста! Сгинь с зенок, чтоб духом твоим не воняло! Вот тебе две штуки баксов, и пыли подальше! Ты меня не засек, я тебя не стремачу! — предложил ему как-то Влас.

Смирнов посчитал себя оскорбленным.

— Если мало, подкину еще столько же, но хиляй. Я сегодня добрый. Станешь доставать, воткну перо. Откинешься, как потрох!

Михаил попытался скрутить Власа, но тот легким ударом отбросил его под ноги толпе и тут же исчез.

— Так тебе дураку и нужно! — презрительно ответила Ольга, узнав о случившемся.

Михаил после этого случая пусть не всегда, но стал ходить на тренировки в спортзал. Он вскоре перестал сутулиться, не волочил ноги, не держал при ходьбе руки по швам. Сам себя почувствовал лучше и легче. Поверил, что теперь сможет уложить не только Власа, но и Шкворня. Но свора подростков-мальчишек заметила милицейскую машину, остановившуюся неподалеку от дома пахана, налетела на оперативника и следователя. Избила, изорвала в клочья всю одежду, разукрасила синяками и шишками, довела до бессознания. Мальчишки рассыпались горохом, как только водитель связался по рации с горотделом, и те выслали поддержку. Ни одного не могли припомнить потом в лицо.

Шкворня в доме, конечно, не оказалось. А вот синяки и прочие ушибы еще долго давали знать о себе.

За этот случай над ними потешались все кому не лень.

Смирнов понимал, в чем его беда. Ведь еще в институте не каждый сокурсник решался бороться с ним на ковре. Задеть Михаила или обидеть никто не осмеливался, но долгие годы работы в кабинете за столом сделали свое, и он потерял форму, состарился физически и духовно. Его даже в своей семье убедили в слабости и беспомощности.

Он стал городским до корней волос. Умело владел ложкой и вилкой, никогда не вставал из-за стола, не поблагодарив за еду. Научился разговаривать вполголоса, а смеяться одними губами. Никогда не выходил из дома помятым или непричесанным. Его ногти всегда были подстрижены, а зубы почищены. На туфлях или на ботинках никакого намека на пыль или грязь.