Дунайский лоцман - Андре Лори

— Я этого не знаю. Он покинул баржу почти у впадения Ипеля. Я был очень удивлен, не найдя его, когда возвратился к барже.

— Возвратившись, говорите вы. А куда вы уходили?

— В деревушку в окрестностях, чтобы достать подкрепительного для моего пассажира.

— Он был болен?

— Очень болен. Перед этим он чуть не утонул.

— И это вы его спасли, я думаю?

— А кто же это мог быть, если не я?

— Гм!.. — сказал судья, немного смущенный. Потом он овладел собой. — Вы рассчитываете, без сомнения, растрогать меня этой историей о спасении?

— Я? — запротестовал Ладко. — Вы допрашиваете, я отвечаю. Вот и все.

— Хорошо, — подытожил Изар Рона. — Но скажите, до этого случая вы никогда не покидали вашу баржу, как я полагаю?

— Один раз, чтобы побывать у себя в Сальке.

— Можете вы точно сказать мне дату этой отлучки?

— Почему же нет, только немного подумаю.

— Я вам помогу. Не случилось ли это в ночь на двадцать девятое августа?

— Возможно.

— Вы это не отрицаете?

— Нет.

— Вы в этом признаетесь?

— Если хотите.

— Итак, мы договорились… Салька находится на левом берегу Дуная, как мне кажется? — спросил господин Рона с простодушным видом.

— Да.

— И, кажется, было темно в ночь на двадцать девятое августа?

— Очень темно. Была ужасная погода.

— Это и объясняет вашу ошибку. По вполне понятному заблуждению, вы, думая причалить к левому берегу, высадились на правом.

— На правом берегу?

Господин Изар Рона внезапно встал и, смотря обвиняемому прямо в глаза, произнес:

— Да, на правом берегу, прямо против виллы графа Хагенау!

Сергей Ладко напрасно перебирал свои воспоминания. Хагенау? Он не знал этого имени.

— Вы очень упорны, — объявил судья, обманутый в попытке запугать допрашиваемого. — Вы, понятно, в первый раз услышали имя графа Хагенау, и если в ночь на двадцать девятое августа его вилла была ограблена, а сторож Христиан Хоэль серьезно ранен, это все произошло без вашего ведома. Где, к черту, у меня голова? Как можете вы знать о преступлениях, совершенных неким Ладко? Ладко, кой дьявол! Ведь это не ваше имя!

— Мое имя Илиа Бруш, — заявил лоцман, голосом менее уверенным, чем в первый раз.

— Прекрасно, превосходно! Это решено! Но тогда, если вы не Ладко, почему вы скрылись после совершения этого преступления, чтобы нарушить инкогнито, — и очень скромно при том! — только на весьма приличном расстоянии от виллы Хагенау? Почему вы, прежде так открыто демонстрировавший свою персону, не были замечены ни в Будапеште, ни в Нейзаце, ни в другом сколько-нибудь значительном городе? Почему вы забросили роль рыболова до такой степени, что даже иногда покупали рыбу в деревнях, где соизволили останавливаться?

Все это было китайской грамотой для несчастного лоцмана. Ведь он исчез против своей воли. После той ночи на 29 августа разве не был он все время пленником? При таких условиях что удивительного, если он исчез? Напротив, удивительно, что есть люди, которые обратили на это внимание.

Но это заблуждение полиции, по крайней мере, легко рассеять. Достаточно чистосердечно рассказать о непонятном приключении, жертвой которого он стал. Может быть, правосудие окажется более проницательным и распутает темное дело. Решив все это рассказать, Сергей Ладко нетерпеливо ожидал, когда господин Рона позволит ему вставить слово. Но судья несся на всех парах. Теперь он ходил по кабинету из угла в угол и бросал в лицо обвиняемому поток аргументов, которые считал неотразимыми.

— Если вы не Ладко, — продолжал он с возрастающей горячностью, — как это получилось, что после ограбления виллы Хагенау, совершенного, по несчастной случайности, как раз в то время, когда вы покидали вашу баржу, произошло воровство — да, простое воровство! — в деревне Шушек в ночь на шестое сентября, именно в ту ночь, которую вы должны были провести против этой деревни? Если, наконец, вы не Ладко, зачем находился в вашей лодке портрет, подаренный мужу вашей женой Натчей Ладко?

Господин Рона целил метко, и его последний аргумент имел поразительный эффект. Уничтоженный лоцман опустил голову, и по его лицу катились крупные капли пота.

А судья продолжал еще громче:

— Если вы не Ладко, почему этот портрет исчез в тот день, когда вы почувствовали, что вам грозит опасность? Этот портрет был в вашем сундуке, в сундуке у правого борта. Его там больше нет. Его присутствие вас обвиняло; его отсутствие вас приговаривает. Что вы на это скажете?

— Ничего, — глухо пробормотал Ладко. — Я совершенно не понимаю, что со мной происходит.

— Прекрасно поймете, если захотите! Прервем на время наш интересный разговор. Вас отведут обратно в камеру, где вы можете предаваться размышлениям… А пока подведем итоги сегодняшнему допросу. Вы заявляете:

1. Вас зовут Илиа Бруш.

2. Вы получили приз на конкурсе в Зигмарингене.

3. Проживаете в Сальке.

4. Ночь с 28 на 29 августа вы провели у себя в Сальке.

Все это будет проверено. Со своей стороны я заявляю:

1. Ваше имя — Ладко.

2. Ваше местожительство — Рущук.

3. В ночь с 28 на 29 августа с помощью многочисленных сообщников вы ограбили виллу Хагенау и вы виновны в покушении на убийство сторожа Христиана Хоэля.

4. Вам приписывается воровство в ночь с 5 на 6 сентября в Шушеке, жертвой которого стал некий Келлерман.

5. Вы обвиняетесь в других многочисленных грабежах и убийствах, совершенных в придунайских областях. Начато расследование этих преступлений. Вызваны свидетели, будут устроены очные ставки…

Подпишете протокол допроса?.. Нет?.. Как хотите!.. Стража, увести обвиняемого!

Чтобы вернуться в тюрьму, Сергею Ладко снова пришлось пройти через толпу и услышать враждебные выкрики. Народный гнев, казалось, еще увеличился за время долгого допроса, и полиция с трудом охраняла заключенного.

В первых рядах ревущей толпы стоял Стрига. Он пожирал глазами узника, так предупредительно занявшего его место. Но он не узнал этого человека, бритого, с черными волосами, в темных очках, и поставленная перед ним загадка не разрешилась.

Стрига задумчиво удалился вместе с толпой, когда закрылись двери тюрьмы. Решительно, он не знал арестованного. Это не был, во всяком случае, ни Драгош, ни Ладко. А если так, то какое ему дело до Илиа Бруша или всякого другого? Кто бы ни был обвиняемый, важно, что он отвлек внимание правосудия, и у Стриги не было больше причин задерживаться в Землине. И он решил завтра же отправиться на свою шаланду.

Но утром чтение газет заставило его изменить свои намерения. Дело Ладко велось в строгом секрете, и потому печать настоятельно стремилась разведать тайну. Ей это удалось. Жатва сведений была очень обильна.