Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918 (СИ) - Дорнбург Александр

При первых вестях о наступлении красных в том районе и угрозы захвата ими казачьих станиц, станичники начинали выказывать нервное беспокойство за судьбу своих семей и своего имущества. А большевики при наступлении стремились уничтожать казачье имущество под корень. В результате, под предлогом защиты своих родных станиц, часто происходило массовое дезертирство. Чтобы сохранить полк как боевую единицу, Донское командование вынуждено было спешно перебрасывать его в родной его округ, хотя бы это и шло в ущерб требованиям общей обстановки.

Приходилось, скажу я, всячески изощряться, чтобы не выпускать управление фронтов из своих рук, что могло быть достигнуто главным образом сосредоточением войск в нужное время в нужном направлении. часто с этой целью, отзывались наиболее потрепанные полки в глубокий тыл. Там они переформировывались и пополнялись казаками из разных станиц. Затем некоторое время обучались, сводились иногда в высшие соединения и только после того, направлялись на тот участок, где была задумана наступательная операция. Все это, конечно, было сопряжено с большими затруднениями, не говоря уже об огромной потери времени.

Нередко, по ходу военных действий, настоятельно требовалось из стратегических соображений пожертвовать временно частью территории Донской Области и 2–3 десятками казачьих станиц, чтобы, сосредоточив нужные силы войск добиться решительного успеха на каком-либо одном направлении главного удара, а затем вернуть все потерянное, нанеся противнику разгромное поражение и надолго лишив его боеспособности. За такой способ действий, казалось бы, говорила и теория военного искусства и здравый рассудок, но, к сожалению, применить его при нынешней психологии казачества было делом совершенно немыслимым. Подобная операция привела бы к массовому оставлению своих частей казаками, как тех станиц, которые уже были заняты красными, так и тех, которым непосредственно угрожала красная опасность. Кроме того, могли быть и другие последствия, как-то: неисполнение приказов, бунты, насилие над командным составом и тому подобное

И казачество в целом и выразитель его воли — Круг, не допускали и тени мысли, чтобы не только часть территории, но даже одна единственная казачья станица находилась, хотя бы и временно под владычеством красных. Надо было считаться и с тем, что неуспех сильно ожесточил большевиков. Занятие ими казачьих поселений обычно сопровождалось невероятными запредельными жестокостями и почти полным уничтожением казачьего имущества. В силу этих условий, на Донское командование выпадала крайне тяжелая задача: оберегать всю 850 километровую границу Войска Донского от вторжения противника, применяя кордонную стратегию.

При крайне ограниченном количестве войск это в сущности было почти не выполнимо. На одну версту (немного более километра) фронта приходилось всего примерно 5–6 бойцов, что было достаточно лишь для охраны и наблюдения границы, но отнюдь не для защиты. Использовать в нужной мере стратегическое сосредоточение войск, по причинам указанным выше, было почти невозможно. Успехи покупались, главным образом, местными тактическими маневрами войск при известных коррективах высшего Донского командования, вводимых им всеми правдами и неправдами.

Командование Донскими армиями не витало в области отвлеченных понятий, быть может с точки зрения чистого военного искусства и совершенно правильных, но жизнью неприемлемых. Ему приходилось применяться к особенностям борьбы казачества с большевиками, считаться с психологией казачьей массы, используя только наличные возможности и средства и постепенно, насколько позволяли обстоятельства, совершенствовать приемы борьбы и одновременно работать над изменением казачьего сознания. Короче, все было так, как во время любой кампании, какую мне тут доводилось видеть.

Работать при таких условиях мне было крайне тяжело, а между тем военная обстановка была такова, что как раз требовала полного напряжения сил. Работал я не то, что на износ, а давно уже за гранью этого понятия. Личной жизни у меня вообще не было. Если раньше я уделял работе 14–16 часов, то начиная с октября месяца, она отнимала у меня 18–20 часов в сутки, а иногда и больше. Приходилось проводить бессонные ночи, решая сложные, ответственные вопросы по перегруппировке и сосредоточению сил, отдавать многочисленные приказы и приказания, вести длинные переговоры по телефону и телеграфу. Организм начинал отказываться работать в подобном режиме. Как сон — так бред, как явь — так хуже любого бреда. Так и до инфаркта недалеко!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Таким образом прошло три недели с небольшим и закончился октябрь. Я пытался жонглировать вверенными войсками в той мере в какой это было в моих силах, в какой-то мере мне это удавалось. В эти суровые дни, я внезапно повстречал еще одного своего старого знакомого по Киеву и Лубнам, казака с крысиной физиономией.

Начальник штаба северного фронта, телеграфно донес мне, что на одном из боевых участков сторожевые посты захватили, по-видимому, большевистского шпиона, пытавшегося тайно проникнуть в район нашего расположения. Расправа с ним была бы коротка, если бы он не сослался на Вас — говорилось в телеграмме, уверенно заявив, что Вы его хорошо знаете и можете подтвердить его лояльность. Названная при этом фамилия арестованного мне ничего не говорила, ее, мне казалось, я слышал впервые. Принимая это за какой-то шантаж, я взялся за перо и уже хотел положить резолюцию: — "вымысел", — как совершенно неожиданно меня что-то остановило. Инстинктивно подчинившись внутреннему голосу, я изменил первоначальное решение и сделал надпись: "пойманного доставить в Новочеркасск, где разобрать дело и результат доложить мне".

Прошло дней 7-10. Я уже забыл этот случай, как однажды мой адъютант подал мне довольно грязный конверт, адресованный лично мне. Думая, что это очередная анонимная угроза, открываю, читаю и никак не могу понять безграмотного послания. Слезные просьбы спасти жизнь, сменялись в нем обещаниями мне всех благ в будущей жизни. Только упоминание станции Лубны и речь о комнате, предоставленной когда-то мне, дали, наконец, ключ к дальнейшему пониманию письма и позволили мне предполагать, что автор его никто иной, как знакомая мне "таинственная личность".

Оказалось, будучи доставлен в Новочеркасск, он сидел в тюрьме и ожидал своей участи. Заинтересовавшись его судьбой, я приказал привести его ко мне, и через час он был в штабе. Узнать его было очень трудно, настолько он изменился, осунулся, похудел, голова была забинтована, лицо в ссадинах и синяках. Плача, он поведал мне свои мытарства: задержался в Киеве и неоднократно пытался, но все неудачно, проникнуть на Дон в станицу Богаевскую, где живет его старуха мать и младший брат. В последний раз пробираясь тайно в родную Землю, прячась от большевиков, наткнулся на сторожевой пост. Казаки, приняв его за шпиона, избили до полусмерти и возможно, что и прикончили бы, если бы не подоспел офицер.

Последнему он клялся в своей невиновности и умолял сообщить начальнику штаба войска, который может удостоверить его личность и его непричастность к большевизму. Офицер сначала колебался, но затем доложил своему начальнику и в конце концов история докатилась до Новочеркасска. Никаких прямых доказательств, уличавших его в шпионаже, не было, не было найдено никаких компрометирующих документов.

В душе я сознавал, что стоявший передо мной, на половину больной человек, когда-то оказал мне очень большую услугу, и мой долг отплатить ему тем же. Сведения данные им о матери и брате, проверенные срочно, оказались вполне правдоподобными. Удовлетворительный отзыв о нем дал и станичный атаман. В виду этого, я, приказал дело о нем прекратить, его освободить, отправив домой в станицу в трехмесячный отпуск на лечение, по окончании которого зачислить в один из действующих полков. Что произошло с ним дальше, я не знаю, больше я его никогда не встречал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Между тем отпущенное мне время утекало, как вода сквозь пальцы. Несмотря на значительный численный перевес красных и их материальное и техническое богатство, несмотря на наличие у противника большого количества железнодорожных линий с выгодными их направлением и на крайнюю бедность таковых в Донской Области — все неоднократные попытки советских войск проникнуть на Дон, — были безуспешны. Натиск большевистских полчищ повсюду разбивался о казачью доблесть и искусство вождей. О себе тут я скромно умолчу.