Порождения войны - Яна Каляева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сам-то ты почему в Красную армию решил податься? — спросила Саша. — Не из-за того ли, что с соседом твоим случилось?
— Не, товарищ комиссар. Соседу-то умиротворение это на пользу пошло. И семье его, ясное дело. Бог даст, оно и к лучшему, — новобранец испуганно глянул на Сашу, но она только слегка улыбнулась ему, поощряя продолжать говорить. — А вот сам их Новый порядок, он мне не по ноздре. Правил понавводили. Прежде в воскресенье хоть отоспаться можно было, а теперь чуть свет — к обедне. Дьяк стоит на входе в церкву, отмечает. И по женской части… извините, товарищ комиссар.
— Ничего, продолжай, — подбодрила его Саша.
— Ну, к бабе я одной ходил, Анюткой звать. Нравился я ей, а сам-то голову от нее терял вовсе. Кому от этого плохо было, товарищ комиссар? Но вот незадача, замужняя она. Муж ейный — пятое колесо в телеге, шушваль, и семьи-то нет у них давно, одно название. А развестись при Новом порядке никак нельзя, не Совдепия же. Ежели кого ловят за энтим делом вне брака, посечь могут. За нравственность, мать их так, борются. И ладно б я, привычный, чай, после царской-то армии, но Анютка баба нежная у меня. Ну и не только это. В мастера не производят меня, хотя я работник справный и механизм выучил как свою пятерню. Но чтоб повышение получить, теперь надо подтвердить эту, как ее, роя… лор…
— Лояльность, — подсказала Саша.
— Вот! А я в том году с мастером подрался… Ну и решил я, что раз мне так и так не судьба жить по-людски, то лучше уж я воевать уйду за дело народа, против, значит, Нового порядка этого. Потому что всяко не жизнь мне при нем.
— А что другие фабричные? — спросила Саша. — Многие недовольны, как ты?
— А то сказать, бурчат-то многие. Относятся же к нашему брату как к скотине. С другой стороны, как ни крути, жалованье растет понемногу. Больницу открыли для рабочего люда, хоть и принимают туда не всех, очередь большая. О всякой этой борьбе за права не заикается никто уже. Один вот вспоминал как-то в столовой про профсоюзы, так увезли его на другой же день, и поди узнай — куда, а больше не видали мы его. За доносы премии выдают. Друг у меня есть… был, верно, друг. Тоже Новый порядок не по нраву ему. И думал я, прежде чем сюда уходить, позвать его с собой. Он, может, и пошел бы. Но мать болеет у него, а за донос могут в больницу ее определить вне очереди. Поразмыслил я и решил не испытывать судьбу. Один ушел, никому не сказавшись. Так оно надежнее, при Новом-то порядке, будь он неладен…
* * *— Гланя, ну выйди, всего-то на четверть часика, перетереть надо! — в пятый, наверно, раз повторил Лекса.
— Не о чем нам с тобой беседы вести, Алексей. Я ясно тебе все объяснила уже. И выходить с тобой я никуда не хочу. Ты должен это понять, — сказала Аглая.
— Ты просто не смекаешь, Глань! Я ж со всей душой к тебе. Если задел тебя чем, прости, дурак был. Скажи только, что сделать мне теперь, чтоб ты не дулась, как мышь на крупу.
— Ты ничем меня не обидел. Я просто не хочу больше с тобой быть. Потешились, и довольно. Отношений я тебе не обещала.
— Если ты сердишься, что я третьего дня к тебе не подошел, то я не со зла! Спешное дело было от командира. Я же серьезно, Глань, не баран начхал! Я словно присушенный к тебе… С тобой непросто, но без тебя тошнехонько. Мне нет дела, что ты рябая, я не переборчивый. Ну не серчай, Гланя.
Саша страдальчески скривила рот и закатила глаза. Тело Лексы, такое большое и невостребованное, загромождало половину их с Аглаей купе. Саша пыталась разобраться в аграрной реформе Директории, чтоб завтра доложить товарищам на митинге. Столик был завален красными газетами, белыми газетами, якобы нейтральными газетами. Все пестрели громкими лозунгами, по существу же сообщали немного, и прочитанное ни в какую не желало складываться в осмысленную картину. Газовое освещение не работало, читать приходилось при лампе с прикрученным для экономии керосина фитилем. А тут еще эти ссорящиеся голубки. Нашли время и место!
— Аглая, выйди уже к нему, — сказала Саша в сердцах. — Или ты, Лекса, выйди отсюда. Потому что если вы ждете, что выйду я и у вас все случится как бы само собою, то обойдетесь. Мне к митингу надо готовиться, до которого, — Саша глянула на "Танк", — шесть часов. Да, сейчас четверть третьего ночи. Счастливцы вы, часов не наблюдающие. А мне так нельзя.
— Ты слышал комиссара, — сказала Аглая, — уходи.
Лекса глянул затравленным волком и вышел.
— Ты что творишь, товарищ? — взвилась Саша. — Бойцов портишь. Этот ладно еще, берега не теряет, а с кем другим и до беды дойти может.
— Верно ли я понимаю тебя, комиссар? Ты утверждаешь, что раз я сошлась с Алексеем, то должна продолжать встречаться с ним потому только, что он этого хочет?
— Да ну нет же, — поморщилась Саша. — Никогда б я такого не сказала ни одной женщине. Но умно ли вообще было затевать эту твою свободную любовь в действующей армии? Выйди замуж за кого-нибудь, раз неймется. Потом разведешься. А так — ну не для войны это.
— Думаешь, у нас будет другая жизнь, кроме войны? Алексей — хороший товарищ, есть в нем своеобразное пролетарское обаяние, первозданная сила. Но он стал присваивать меня, а этого я не терплю. И я в своем праве, тут ты мне не диктуешь правила. Сойдись сама уже с кем-нибудь, а на меня не шипи. Хотя что работать помешали, прости. Давай объясню тебе про аграрную реформу.
— Помоги, тут черт ногу сломит. Они что же это, действительно социализацию земли поддержали?
Саша давно смирилась с тем, что ее подруга хоть и моложе ее тремя годами, но много образованнее и умнее. Аглая улыбнулась:
— Как ты любишь говорить, комиссар — "да, но
