Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Френч Джон

Пертурабо отбросил этот вопрос как незначимый: история — не игра, которую можно проходить снова и снова и каждый раз получать новый результат. Прошлого не изменить, а тому, что не случилось, сбыться было не суждено. Сослагательное наклонение могло увлечь ученых и теоретиков, но воинам оно только мешало.

Фулгрим поднялся на Башню Астартес на много лет раньше, и Пертурабо часто думал, о чем они с Императором говорили в их последнюю ночь на Терре. Мучился ли Фениксиец от воспоминаний бессонными ночами? Может быть, ему не давали покоя особый смысл и подтекст, которые были скрыты в словах отца и только теперь прояснились?

Слышал ли Фулгрим в своем разуме голос, который нашептывает темную правду?

Выживших с «Андроника» разместили на одной из верхних палуб «Железной крови» до тех пор, пока их не будет готова забрать «Гордость Императора». Местом, способным вместить три тысячи человек, спасенных от пустоты космоса, стала бывшая палуба летописцев, расположенная в середине корабля. Суда Железных Воинов отличались жесткой функциональностью, не признававшей лишнего пространства, но на этих палубах царило запустение. Здесь когда-то жили и работали тысячи летописцев, сопровождавших легион на позднем этапе Крестового похода, но их больше не было, а легионеры никак не использовали эти темные помещения. На стенах еще оставались обрывки граффити, фрагменты поэтических строчек и порнографических карикатур и наспех набросанные нотные записи, но многое скрыли алые отпечатки и потеки засохшей крови.

Верховный Сулака пробирался сквозь толпу смертных и легионеров, которая наполнила тесные коридоры с низкими потолками. Не веря собственным глазам, он чувствовал все большее негодование. Тела легионеров были свалены на полу без всякого порядка; на наплечниках стояли отметки сортировки, хотя ясно было, что помощи не оказали даже тем, кто в ней отчаянно нуждался. Воздух пропитали вонь открытых ран и нестерпимый запах генетически модифицированного коагулянта, свидетельствовавший о том, что многие воины серьезно ранены.

Не дожидаясь приказов, апотекарии Железных Воинов направились на палубы летописцев, но спасенные с «Андроника» отказались от помощи. Задержался только Сулака: вопреки всему он надеялся увидеть кого-то из тех созданий, о которых упомянул Камнерожденный после своего злополучного визита на оргию Детей Императора. Он углубился в лабиринт коридоров, идя на звуки, похожие на крики охотящихся горных рапторов: влажный клекот, усиленный металлом стен и искаженный бесчисленными поворотами. В воздухе гудели басовые ноты, пронзительный визг терзал нервы, словно расстроенный вокс, но Сулака не мог обнаружить источник этого назойливого шума.

Раненые легионеры лежали в лужах липкой крови, и никто не обращал на них внимания, кроме нескольких медицинских сервиторов III легиона — кибернетических рабов, которые могли ухаживать только за низкоприоритетными амбулаторными больными. Среди выживших были и смертельно раненные, но рядом с ними не было никого с достаточными врачебными навыками.

Сулака этого не понимал.

Без апотекариев умрет огромное количество воинов, которым умирать было вовсе не обязательно. Без своевременного применения редукторов геносемя умерших будет потеряно, а Детям Императора, казалось, было все равно. Воины Фениксийца лишались самого ценного ресурса легиона и ничуть об этом не беспокоились.

Чем дальше Сулака углублялся в лабиринт летописцев, тем сильнее он подозревал, в чем причина этого. Очень многие Дети Императора настолько отдалились от изначального генетического шаблона, что в них стало практически невозможно узнать легионеров — или то, насколько их геносемя вообще пригодно для обычного сбора.

Сулака увидел воина, нагрудник которого был расколот, а под ним виднелась широкая грудь, больше похожая на морщинистое брюхо рептилии; то, как согнулась рука другого легионера, указывало, что в ней слишком много суставов; у третьего шлем, казалось, сросся с тканями головы так, что невозможно было различить, где кончается доспех и начинается плоть. И на этом изменения, которые он видел, не заканчивались.

Разноцветные фасеточные глаза следили за ним с такой злостью, словно он был чужаком, вторгшимся на их корабль. Он чувствовал себя уже не как апотекарий, старающийся помочь страждущим, а как скаут-новичок, впервые оказавшийся в тылу врага — и обнаруживший себя.

Сулака двигался быстро, отмечая для себя все разнообразные деформации и уродства, которые проявились на телах Детей Императора. Некоторые изменения были очевидным результатом хирургической обработки, другие же могли возникнуть только вследствие манипуляций с геносеменем. Поражало, что у кого-то за пределами тайных лабораторий на Терре и Марсе хватило мастерства на такое, и судя по тому, что рассказал Камнерожденный, вернувшись с «Гордости Императора», на это был способен только один человек.

Сулака услышал булькающий стон и почувствовал, как чьи-то слабые пальцы цепляются за его ногу. Посмотрев вниз, он увидел воина с цианотичным лицом и кровоточащими глазами, что говорило об ужасной гипоксии и травмах из-за взрывной декомпрессии. Воина явно выбросило в вакуум без всякой защиты, и то, что он вообще был еще жив, лишь доказывало стойкость организма космодесантников.

Легионер ослеп: глаза его в буквальном смысле налились кровью, пока не лопнули.

— Апотекарий? — заговорил он. — Я ранен…

Встав на колени рядом с воином, Сулака скривился, увидев кольца и крючки, пришитые к его лицу. Раненый сжимал шипастую рукоять кнута, что лежал рядом, словно спящая змея; на мгновение Сулаке показалось, что утыканный зубьями кнут шевельнулся в ответ на взгляд постороннего.

— Скажи, как тебя зовут, — сказал Сулака.

— Калимос. О… какая боль…

Сулака кивнул и вытянул руку, проводя ауспексом нартециума над телом Калимоса, чтобы собрать диагностические данные для лечения ран. Повреждения были серьезными: многие органы уже необратимо пострадали от нехватки кислорода, а те, что еще действовали, находились на грани. Но у воина еще был шанс на спасение, и с полным набором медицинских инструментов Сулака вернул бы его в строй через несколько дней.

— Я могу тебя вылечить, — сообщил ему Сулака, — но для этого мне нужно доставить тебя в апотекарион.

Судорога агонии заставила Калимоса содрогнуться. Его раздвоенный язык облизал треснувшие губы, и Сулака заметил, что резцы воина заменены на острые имплантаты из хирургической стали.

— Ты не из Третьего легиона, — сказал раненый, и с уголков его рта побежали две струи крови. — Ты же не понимаешь, да?

— Не понимаю что? — Сулака наклонился к нему.

— Боль… — ответил Калимос.

— В этом я могу помочь. — Сулака выдвинул нартециум, но Калимос оттолкнул инструмент и покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Боль… Она восхитительна. Я даже не подозревал, как это хорошо — умирать…

Голова его склонилась набок, и Сулаке не нужен был сигнал нартециума, чтобы понять: раненый мертв. На его руках умерло много воинов, но именно этот случай вызывал тревожное чувство.

Космический десантник не должен приветствовать смерть.

— Твоя война закончена, легионер Калимос, — сказал Сулака, положив руку на плечо мертвеца. — И я почту твою память обещанием, что геносемя твое будет жить дальше.

Он осторожно снял нагрудник воина, обнажая комбинезон со вшитыми в него проводящими накладками для дефибриллятора. Лезвие скальпеля разрезало упрочненную ткань и открыло широкую грудь Калимоса и рельеф сросшихся костей панциря. Покрытую синяками кожу украшали татуировки змей, извивавшихся то ли в битве, то ли в совокуплении, и чернила, блестевшие необычными красками, вызвали у Сулаки смутную тревогу.

Он по памяти ввел код в нартециум, и прибор, меняя конфигурацию, переключился между несколькими подвижными панелями, после чего изрыгнул облако ледяного воздуха. Сверло редуктора выдвинулось из верхнего края перчатки, к нему пристыковалось несколько стеклянных колб. Сулака распылил на грудь умершего обеззараживающий раствор и протер нужный участок, удаляя загрязнения.

Приставив сверло к груди Калимоса, он активировал проникающие спектры на визоре, чтобы определить расположение имплантированного прогеноида. Обычно даже в условиях боя Сулака мог извлечь геносемя воина менее чем за тридцать секунд, но на этот раз почти такое же время ушло у него лишь на то, чтобы обнаружить прогеноид в лабиринте, которым был организм Калимоса.

Все тело его было переплетением органов и искусственных каналов, которые соединялись с нервной системой способами, казавшимися Сулаке неведомыми и даже невообразимыми. Грудная клетка воина была буквально набита гибридными анатомическими образованиями и неизвестными биологическими устройствами, большинству из которых в теле любого живого существа быть не полагалось.