Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Погонин Иван

Вот вкратце история Ревеня, известная к тому моменту Георгию. Родин виду, конечно, не подал и вслух произнес обычное и радушное:

– Прошу к столу!

Ревень стал стягивать шинель.

– Чем обязан? – светски поинтересовался Георгий у Ревеня.

– Слышал, что вы, месье Родин, собираетесь завтра в поход. И у меня созрело деловое предложение в этой связи. Потому я и здесь, – шутливо-учтиво поклонился Николай.

Неприятно удивленный этой осведомленностью, Георгий нахмурился, но, совладав с мимикой, придал лицу добродушно-нейтральное выражение.

– А вы, господин Ревень, лучше всякого знаете о чужих планах. Да, так и есть – собираюсь выйти завтра поутру с охотником Егором Силой. Я не привык оставлять в беде тех, кому могу помочь, поэтому считаю долгом чести спасение мальчонки. Вы, верно, слышали о нем? – Родин влепил вопрос в лоб и стал изучать реакцию гостя.

Однако опытный Ревень ничуть не стушевался и уклончиво и осторожно ответил:

– Да-с, что-то подобное слышал.

– Что ж, жаль, – резюмировал Георгий, – но вы обмолвились о каком-то предложении.

– Да-с. У нас с вами общие цели на этот раз, месье Родин, – найти в тайге людей. Вы – своего мальчика с провожатыми, а я – троих беглых каторжан. Мне за мою работу платят: по червонцу за голову, но, чтобы получить гонорар, мне надо бы сохранить свою собственную. А в тайге бывает всякое, и пренебрегать возможной помощью – безрассудная роскошь для наших мест. Как говорится, бойся медведя спереди, волка сзади, а человека со всех сторон. Я готов предложить вам свою помощь в вашем деле в обмен на ваше содействие в моем. Гонорар разделим, когда преступники будут доставлены на место. Что скажете? Я слышал, вы человек бывалый и отчаянный, brave des braves,[212] как у нас говорят.

Родин испытывал двойственные чувства: с одной стороны, Ревень прав, и помощь точно не будет лишней, но с другой – иметь компаньоном такого проходимца означает идти в поход с тлеющим запальником у бочонка с сухим порохом, а следовательно, быть постоянно настороже и по этому поводу тоже. Однако, взвесив все «за» и «против», Георгий все-таки решил принять предложение охотника за головами. В случае чего, они с Силой управятся с этим воякой. Он – Родин, и он не привык пугаться вероятного противника и бегать от опасностей.

Глава 24

Страшная слава витает над тайгой: войдет человек – и не вернется, такое бывает постоянно. Тут поверишь и в лешего, и в Бабу-ягу, да во все здесь поверишь. Смотришь на тайгу – и ощущаешь покой. И волю. Но и холод. И одиночество. Великое пространство, великое испытание.

Кровь Первозванного, как говорят старые каторжане, склонные к поэзии романтизма, давно была отравлена бродяжничеством, видел он много городов и весей, где-то ему нравилось, где-то было удобно. Но тайгу он с недавних пор считал своей религией. Давно понял, что тайга маску с человека снимает и показывает всем истинное лицо, и происходит это всегда, рано или поздно, и никак не зависит от того, хорошо ли человек притворяется перед собой и другими, образован ли он, силен или умен. Тайга любому поможет стать собой. А вот как жить дальше, когда все про себя знаешь, пусть каждый за себя решает, это уже вопрос духовного выживания, до которого, как грустно отметил про себя разбойник, еще недавно известный как Остап Морошко, надо еще дожить. Без шутки и жить жутко.

Отвлекшись на схватку, Первозванный ненадолго потерял мальчишку из виду, но был уверен, что тот где-то недалеко. Краем глаза он видел, в каком направлении скрылся мальчуган, и, шатаясь, побежал в ту сторону. «Ну не убежит же пацан далеко, не пойдет вглубь один, где-то спрятался и не знает, что все кончилось, что опасности больше нет», – убеждал себя Андрей.

– Эй, малый! Мальчишка, стой, выходи скорей ко мне, – бессвязно кричал Первозванный, но того и след простыл. Причем в буквальном смысле не было видно ничего, что указало бы, куда делся пацан, – ни сломанной ветки, ни клочка одежды, ни примятой земли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Можно сказать, что Первозванный испытывал облегчение от того, что теперь ему не приходится изображать из себя Остапа Морошку. Он больше устал от того презрения, которое испытывал к этой личине, чем от самого притворства. А так, ну что же, он делал то, что нужно: сбивал со следа полицейских ищеек да строил дальнейшие планы по возрождению из пепла, как легендарная птица феникс. Недаром японцы говорят: не бойся немного согнуться, прямее выпрямишься.

Не надо было ему бежать с этим сбродом – под чужой фамилией осталось отсидеть всего ничего, да такая началась заваруха, что все равно пристрелили бы солдаты. Все, что ни делается, – все к лучшему.

Но случай с появлением японского мальчишки расстроил все задумки Первозванного, что, к его собственному удивлению, только обрадовало. Он не вернулся к своему прежнему «я», он изменился. То чувство, которое проснулось у него в душе, когда он, не задумываясь, убил своих подельников по побегу, встав между ними и мальцом как последний бастион на пути бессовестного зла, как ни странно, было хоть и необычным, но светлым.

Первозванный был тертый калач. Конечно, голод и усталость сделали свое дело – мысли путались, бессилие било по голове, тело отказывалось слушать команды и существовало будто в автономном режиме: сэкономить ресурсы, продержаться во что бы то ни стало. Только так для себя он мог объяснить прокол в легенде, которая отлетала от зубов машинально, не требуя напряжения, и вызывала доверие и не у таких, как его спутники, следователей.

После смертельного боя, когда практически все резервы организма были брошены в схватку, наступила неизбежная расплата. Ноги подкашивались, руки тряслись. Упав прямо в гигантские лопухи, Первозванный лежал на спине и смотрел на небо, а земля возвращала ему ясность и спокойствие. Выжить можно было, только восстановив силы, а их уже не осталось, и выход был только один.

Он слышал, что смотритель обещал огромные деньги за этого мальчишку, да только такие деньги ему были совсем не нужны. Одно дело – толстопузых прелюбодеев и развратников на тот свет отправлять, а другое – дитя невинное таким же похабникам…

Буквально недавно Морошко бился не на живот, а на смерть с каторжниками из-за того, что они хотели сделать с мальчишкой, но теперь ему приходилось взглянуть на ситуацию другими глазами. Они – его спасение, последняя надежда. К трупам Первозванный подходил уже на рефлексах, превратившись в первобытного человека. Поднял кусок продолговатого обсидиана, несколькими точными движениями другого камня расколол его на пластины, край получившегося подобия каменного ножа замотал куском рубахи.

– Ну что, пообедаем? – и всадил «нож» в горло Колесу.

* * *

Холодное дыхание морозной тайги смягчили едва ощутимые лучи восходящего солнца. Туман клубился в небольших ярах и парил над торчащими, словно головы мифического змея, изогнутыми корнями исполинских деревьев. Где-то совсем недалеко звенел ледяной ручей, который быстро бежал, огибая огромные валуны, и впадал в бесконечно-бушующее море. Величественные и стройные дубы уже сбросили свои золотистые платья. Не уступая в красоте, рядом раскинулись тисы, ели, сосны и широколистные диморфанты, покрытые снежком. В воздухе пахло тишиной.

– Говорю вам, это точно была медведица!

– Ишь, медведя, говорит, увидел, – улыбнулся идущий впереди широкоплечий Сила. – Та если бы зверь тебя догнал, от тебя только и остались что шнурки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Да так бы оно и было, но говорю вам, ее словно нарочно маленький медвежонок оттягивал, – продолжал заверять спутников Григорий.

– Причудилось тебе все, у страха, как говорится, глаза велики, – лениво отмахнулся Егор.

Родин приостановился, ища поддержку у Ревеня, однако француза история совсем не волновала, он продолжал уверенно шагать по буро-желтому ковру. Доктор крепче сжал крепкую палку, служившую ему теперь неким подобием посоха, и шагнул навстречу затянутому завесой непроходимого бурелома будущему. Они продолжали пробираться сквозь чащу леса, то и дело куда-то сворачивая, иногда останавливались, ждали, пока охотник что-то разглядывает на земле. В одну из таких передышек Сила заявил: