Ангел-мечтатель (СИ) - Ирина Буря
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вполне мог допустить, что картины, несомненно увиденные им во время встречи с Неприкасаемыми, породили в нем такое же отторжение его хозяев, которое испытал и я по отношению к главе нашего течения.
Не менее вероятно прозвучало его намерение пробраться под прикрытием инвертации на сборище светлоликих властителей — с тем, чтобы снабдить Гения самыми прямыми подтверждениями его правоты. В конце концов, меня также обязали послужить подобными глазами и ушами в офисе, в окружении одних только светлых, и стоило отдать должное карающему мечу — в смелости, не уступающей моей, хотя и временами полностью безрассудной — ему нельзя было отказать.
Но отдать эти неопровержимые улики мне?
Спрятать их в нашей цитадели?
Даже не задав мне ни единого вопроса, где именно я собираюсь держать их до возвращения Гения?
Я заподозрил участие последнего в этой комбинации — для карающего меча она была слишком сложной. Для него куда естественнее было бы перенести все услышанное из уст его светлоликих хозяев на бумагу, спрятать документ в своем логове и приказать своим псам, преданным ему и телом, и душой, позаботиться о его неприкосновенности — хотел бы я посмотреть, кто из других светлоликих решился бы брать штурмом самую натасканную единицу их течения.
Я не стал скрывать от карающего меча свои сомнения — своим ответом он вверг меня еще в более глубокий шок. Он не только разочаровался в своих хозяевах, он не только решил прямо выступить против них, он не только собирался всерьез шпионить за ними — он был готов сделать это ценой собственной жизни и именно поэтому, лучше многих других зная предстоящие ему в случае задержания пытки, после которых в его сознании не останется ни одного укромного уголка, не хотел знать абсолютно ничего о том, где я укрою собранные им улики.
Глава 20.23
По правде говоря, после последнего подарка Гения я уже и думать забыл о возможности такого конца для любого из нас — но ведь карающий меч не имел об этом ни малейшего представления. У меня мелькнула недостойная мысль оставить его в неведении, чтобы он хотя бы раз в жизни и до самой глубины души осознал возможность своего безвозвратного конца, но это было бы бесчестно — я рассказал ему о предоставленной нам свободе действий и лишний раз подивился способности Гения воздействовать на самых твердолобых наших противников и побуждать в них самые лучшие их черты.
Вспыхнувшая, впрочем, в карающем мече самоотверженность не до конца подавила в нем типично светлое и беспочвенное недоверие не только ко всему нашему течению, но даже и к ярчайшим его представителям — он потребовал доказательств прозорливости Гения, прежде чем признавать ее.
Я же решил взять ее за пример и довольствоваться уже случившимися — в то время, как еще вчера они бы показались мне невозможными — переменами в надежде на их дальнейшее развитие и углубление. А также взять себе за привычку несколько раз в день проверять не только, не открылся ли проход на землю, но и не восстановилась ли связь с Гением — окажись шпионская деятельность карающего меча успешной, ее результат скорее пригодится Гению прямо сейчас, а не по его возвращении.
Через несколько дней, однако, земля снова заняла лидирующие позиции в моем сознании, вытеснив оттуда — или, по крайней мере, оттеснив на его задворки — все остальные предметы моего интереса.
Поначалу, правда, мне показалось, что все мы вновь повисли на волоске — и вновь по вине безответственных, с одной стороны, и безрассудных, с другой, моих светлых, с позволения сказать, соратников.
В тот день, когда подкидыш вновь избавил нас от своего присутствия в офисе, я предпочел не принимать никакого участия в обсуждении нового пакета характеристик, присланных нам юным стоиком — карающий меч с горе-хранителем устроили очередную гнусную сцену, бросаясь друг на друга с удвоенным жаром. Самое неприятное в этой сцене было то, что я был склонен скорее согласиться с карающим мечом, который настаивал на осторожности и, в силу этого, требовал оставить часть характеристик в первозданном виде, тогда как горе-хранитель бесновался во внезапно обаявшем его псевдо-праведном гневе по поводу того, что мы якобы льем воду на мельницу наших оппонентов — и это после того, как я сообщил и ему, в том числе, что последние начали уже испытывать сомнения в аналитических способностях его отпрыска.
Хотя, впрочем, не стоило исключать, что весь его истерический порыв и был направлен на то, чтобы они исключили юного стоика из всех своих планов — при этом, он даже не дал себе труда задуматься ни о том, как они могут это сделать, ни о том, что его наследник находится в эпицентре этих планов далеко не один.
Меня в равной степени не прельщала перспектива как вступать в полемику с прожженным и безрассудным популистом, так и открыто выступить — в любом споре — на стороне карающего меча — вместо этого я принялся вновь и вновь биться в глухую стену, стоящую на моем пути на землю, и в глухое молчание на другом конце моего канала связи с Гением.
Затянувшееся отсутствие подкидыша первой заметила Татьяна. Автоматически глянув в окно, расположенное напротив моего стола, я также не увидел его на тех примитивных спортивных снарядах, на которых он обычно упражнялся в конце рабочего дня.
Тут же почувствовав себя в своей сыскной тарелке, карающий меч мгновенно выскочил наружу, сделал круг вокруг снарядов — как будто подкидыш мог за одной из тонких стоек прятаться — и рысцой побежал вокруг офиса, чуть ли не носом след по земле ведя.
Вернулся он, как и следовало ожидать, с пустыми руками — с чем горе-хранитель, только что чуть с кулаками на него не бросавшийся, вдруг начал его громогласно поздравлять. Я принял было это кривляние за очередное проявление его безрассудства — на любое саркастическое замечание карающий меч обычно отвечает ударом кулака, и делать их в его адрес и в непосредственной от него близости стоит лишь тому, кто способен этот удар отбить — но тут выяснилось, что при всей кажущейся несовместимости мои светлые якобы соратники отлично ладят у меня за спиной.
Я не стал даже задумываться о том, кому из
