Крылья распахнуть! - Голотвина Ольга Владимировна

8

Приятно быть актрисой,Клянусь Святою Девой!Вчера была маркизой –Сегодня королевой.А завтра целый вечерВенерой буду я:Пройдусь в одной рубашке –И публика моя!Ю. Ким

Здание, снятое под театр, было и не узнать. Маляры разрисовали одну его стену под буйный таумекланский лес. С другой стены взгляд тешили щедро намалеванные голубые колонны, перевитые виноградными лозами, на которых восседали золоченые птицы. На прочие стены тратить краску не стали: одна граничила с забором, другая смотрела на глухой тупик. Зато этот великолепный угол, так удачно выходящий на перекресток, привлекал внимание прохожих, как пышный торт в витрине кондитера привлекает голодных мальчишек.

Хотя было еще утро, но собралась уже небольшая толпа зевак. Задрав головы, слушали они паяца в цветастом наряде, который во все горло орал с балкона:

– Сегодня последний день идет «Прекрасная таумекланка»! Последний раз вы, горожане славного Порт-о-Ранго, можете увидеть потрясающее, трогательное, увлекательное действо о любви отважного спандийского капитана и дочери свирепого вождя! Не пропустите восхитительное зрелище, добрые горожане! Тайны далекого материка Фламмарэйди! Буря на побережье! Шаманские обряды! Пляски юных дикарок! Схватка двух леопардов – я, как впервые увидел, чуть со страху не помер! Заходите, заходите, завтра вы этого уже не увидите!

Краем глаза актер углядел, что на крыльцо вышел Джош Борха, а следом – его племянничек Генн, доносчик и гад ползучий. А потому паяц перебросил ногу через перила балкончика (зеваки заспорили: прыгнет или нет?) и заголосил еще пронзительнее:

– А завтра вас ждет пьеса трогательная, утонченная, умилительная! Нежные дамы прослезятся, а мужчины посочувствуют судьбе принца Алонзо, полюбившего цветочницу по имени Чаровница Мариэтта!..

Тем временем Джош Борха, выпятив круглый животик, обтянутый фиолетовым камзолом, и поигрывая золотой цепочкой для кошелька, сказал племяннику:

– Хороший город. И арендная плата не такая уж высокая. Здесь можно всю зиму давать представления. Публика стадом прет. И глотает, что ни дай.

– Мы же на отделку дома потратились, – поддакнул дядюшке Генн Борха, смазливый брюнет с холеными усиками. – Пусть краски да доски окупятся.

– Принца Алонзо играет Генн Сердцеед! – кричал с балкона паяц. – Первый красавец труппы, чей томный голос пробирает женщин до глубины души, а глаза сияют, как бриллианты! А Чаровницу Мариэтту играет несравненная Сибилла Лебедушка, любимица четырех королевских дворов!

– Этой «любимице дворов» давно пора метлу в руки – и дворы мести, – прожурчал из-за приоткрытой двери нежный голосок. – Здесь театр, а не храмовый приют для старух.

Пышная девица с длинными желтыми кудрями высунула за дверь свой хорошенький носик. Розабелла не собиралась выходить на улицу без прически и должного наряда, но разве утерпишь в коридоре, когда рядом нахваливают твою соперницу?

Джош Борха степенно пригладил короткую острую бородку и задумчиво кивнул:

– Ты права, красивая змейка. Сибилла уже не та, что прежде.

Розабелла не обиделась: змеями хозяин называл всех актрис.

– Генн, – спросил неспешно Борха-старший, – сколько осталось до конца контракта несравненной Лебедушки?

– Шесть дней, – не задумываясь ответил дядюшкин наследник, будущий хозяин театра.

– Вот и славно, вот и не будем возобновлять. Отыграет в «Фиалке и кинжале» – и до свидания. Вон рядом, в Порт-о-Бонито, гастролируют «Неслыханные зрелища», пусть туда порхает.

– А может, ее комической старухой оставить? – исполненным милосердия голосом предложила Златокудрая Розабелла, которая не прочь была поиздеваться над поверженной соперницей.

Джош Борха засунул ладони за пояс (сразу стал похожим на преуспевающего лавочника) и немного подумал.

– Нет, – сказал он наконец. – Играла Чаровницу Мариэтту – а потом сразу выйдет в морщинах и с горбом? Публика не поймет.

Сверху упала тень. Хозяин театра недовольно поежился, подумав, что будет дождь. Но тут паяц на балконе замолчал, а зрители загалдели, указывая в небо.

Борха глянул вверх – и обомлел.

Над улицей, почти над театром, завис корабль. Он парил так низко, что можно было разглядеть скобы на нижней поверхности крыльев.

– Охамели небоходы! – возмутился Генн. – Скоро на крыши начнут садиться!

Зрители тоже хором возмущались – до тех пор, пока с неба не загремел усиленный рупором голос:

– Сибилла Лебедушка! Краса театра, гордость сцены! Выйди на балкон!

Толпа притихла, предвкушая что-то восхитительно интересное. Что-то такое, о чем будет судачить весь город – а они увидят своими глазами.

– Волшебница! – незримым дождем падало с небес. – Сибилла, белая лебедь! Выйди на балкон, яви высокую милость!

Сибилла Крэй услышала призыв – да и кто бы не услышал?

Она вылетела на балкон – и, моментально поняв, что происходит, эффектным жестом простерла красивые белые руки к кораблю. В стареньком платье, с наброшенной на плечи шалью, Сибилла была в этот миг прекрасна, как одна из Младших богинь.

Паяц тут же умелся с балкона: он никогда не портил сцены товарищам по труппе.

С корабля полетела длинная веревочная лестница. По ней ловко принялся спускаться молодой человек в черном с серебром камзоле. Небоход был без шляпы, ветер трепал его черные волосы.

Рядом с небоходом на тонкой веревочке спускался большой сверток, к которому был привязан букет цветов.

Зеваки одобрительно загалдели, наслаждаясь бесплатным представлением. Толпа заметно выросла. Из окон соседних домов гроздьями торчали головы. Жильцы перекликались, пытаясь узнать друг у друга, что происходит.

Джош Борха шумно вздохнул.

– Ах, проказница! – растроганно произнес он. – Да об этом слух уйдет в Спандию и Джермию! Мы бы с тобой, Генн, до такого не додумались. Да и шхуну нанять – дорогое удовольствие. Как же она все это обстряпала, а? Вот что значит матерая театральная змея!

Племянник, никогда не споривший с хозяином театра, поспешил восхититься:

– Опыт есть опыт, дядя. Нашим свистушкам у нее еще учиться.

– Продлишь ей контракт, – распорядился Джош.

В коридоре пискнула Златокудрая Розабелла. Мужчины не обратили на нее внимания.

Капитан поравнялся с балконом, с небрежной грацией циркача спрыгнул на перила, а оттуда – на балкон. Он завел конец веревочной лестницы за перила и опустился перед актрисой на одно колено. Та царственным жестом протянула ему руку для поцелуя.

Толпа восхищенно завопила.

– Контракт подпишешь сегодня, – деловито уточнил хозяин. – За шесть дней весть об этом балагане дойдет до «Неслыханных зрелищ». Не увели бы у нас золотую змейку… Если начнет трепыхаться, разрешаю увеличить жалованье. Не перестарайся… так, прибавь немножко…

На балконе молодой небоход поднялся на ноги, по-кошачьи точным движением поймал спущенный на веревке сверток с привязанным букетом, оборвал веревку и с изящным поклоном положил подарок перед красавицей. Та милостиво кивнула, принимая подношение.

– Из этого небесного галчонка вышел бы неплохой актер, – усмехнулся Борха-старший.

А племянник оценивающе глянул на расшумевшуюся толпу, прикинул, как каждый из этих людей понесет по городу новость, и хмыкнул:

– Сегодня Порт-о-Ранго будет аплодировать не прекрасной дочери вождя, а ее сопернице-шаманке.

Небоход на балконе уже взялся за веревочную лестницу… и вдруг выпустил ее, обернулся к Сибилле, заключил красавицу актрису в объятия и крепко поцеловал.

Рев толпы достиг высшего накала. Люди размахивали руками, орали что-то одобрительное; многие, не сдержавшись, целовали стоящих рядом женщин, а те не визжали и не вырывались. Всех накрыли своим крылом чары яркой романтической сцены.