Принц и Ника - Чинара

— Говорю тебе, Ни-ка! Ты меня слышишь, ау там в танке?! — грудь вздымается, брови зло сдвинуты к переносице.

— Эрик, бесишь! — раздраженно кричу я. — Прекращай вести себя, как японский магнитофон без звука и называй!

— Ясно. — выдыхает принц датский, отворачивается к темной реке и усмехается. — Ни хрена ты не знаешь. И никогда меня не слышишь… Я могу стоять здесь всю ночь и кричать Ни-и-и-и-ика, но ты все равно не услышишь… понимаешь?

Я перебираю в голове всех наших общих знакомых. Все видятся кашолками хэнд-мейд, вкус у тебя Рафикович средней паршивости. Зло заключаю:

— Захочешь, расскажешь!

— Непременно! Когда пробки из ушей достанешь!

Мы снова пялимся друг на друга свирепыми взглядами, не желая сдаваться в игре «кто первый моргнет». Но проигрываем синхронно и, ожесточенно скрестив на груди руки, садимся на скамейку спина к спине.

— Так значит, на ужин не ходила? — ехидно уточняет через какое-то время мой друг-предатель.

— Ходила! — ехидно и колко отвечаю я.

— И как? — слышу, как его дыхание пронизывается новой порцией гнева.

— Лучшего и желать не могла! Хочешь детали?

— Лучше сразу в реку! — зло кричит поехавший товарищ.

— Да что ты так взъелся, Рафикович? Ну перенёс папа с воскресенья на пятницу семейные посиделки, какая разница? Чего бесишься?!

— Что? — поворачивается, больно хватает меня за руку и тянет к себе. — Повтори!

— Ты свихнулся из-за моих семейных ужинов? Чего тебя так бомбит? Знала бы, не стала бы рассказывать.

Эрик меняется в лице. Улыбается вдруг абсолютно счастливо, берет мое лицо в свои ладони, а затем обнимает. И вроде бы я секунду назад готова была его топить, но сейчас мне совершенно не хочется, чтобы он отодвигался.

— Похер на правила, — шепчет, начиная целовать мои волосы. — Ты сегодня моя. — и меня снова кидает с головой в пламя.

— Я тебя еще не простила. — выдаю обиженно, но руки сами открываются к нему на встречу.

— Простила. — уверяет медовый голос в ухо.

В его руках я ощущаю себя маленькой и хрупкой, а он крепко прижимает меня к себе и безостановочно целует: волосы, виски, лоб, щеки, нос, глаза, реснички, подбородок…. Когда его губы касаются моей шеи, я издаю невольный стон, вцепляясь крепче в его спину. Он замирает, и я замираю вместе с ним, боясь, что он остановится. Не знаю, что это за новая веха нашего дружеского контакта, но мое тело дрожит от его прикосновений, у меня начинает кружиться голова, словно алкоголь в его крови перетекает в меня, туманит сознание и рассудок. Прижимаюсь к нему сильнее и чувствую ласку языка. Не сдерживаю новый стон, в то время как его руки гладят и мнут мое тело. Но как бы мне не хотелось, все их маршруты проходят лишь по приличным трассам. Ни одной порочной остановки в чувствительных районах… Но зато касается губами моего уха, отчего внизу живота выстреливает молния.

— Поцелуй еще в ушко. — молю я, боясь просить большего. Сегодня я могу отпустить себя и разрешить почувствовать то, что значат для меня эти прикосновения. Признаться самой себе.

Он нежно поворачивает мою голову к себе и смотрит замутненным взглядом:

— Твои ушки… они…

— Да. — признаюсь я и, как последняя дурочка-снегурочка на планете Земля, таю от стыда и закрываю лицо руками. Но он не смеется и не говорит «ай-ай-ай, все эти годы молчала коза егоза такая».

Нет, я ощущаю прикосновение губ к кончику уха и вздрагиваю. А затем его рот ласкает, покусывает, облизывает и овладевает моим ушком так, что я начинаю бессвязно мычать стонать и извиваться в его руках. Отчетливо чувствую, как он горит вместе со мной. Как его руки сдерживают себя в своих поворотах и, не контролируя себя, накрываю мужскую ладонь своей и опускаю туда, где все натянуто до предела. Туда, где огненные волки воют от охватившего их пламени на луну…

— Ника, что ты творишь… — почему в его голосе скользит страдание…

— Я так хочу… — выдыхаю я.

— Если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю.

И вместе с этими словами и его единственным непристойным прикосновением меня заглатывает, крошит, дробит, переламывает в эйфории и выносит к вечной бесконечности. Мой неприличный стон содрогает ночную тишину, тело пронзает судорога и я доверчиво прижимаюсь к родной груди моего лучшего друга.

Ощущаю его твердость, но он перехватывает мою руку, вознамерившуюся познать рукоблудие, ласково улыбается, гладит мои волосы, целует нежно в лоб… Мы молчим, слова кажутся лишними… Все лишнее, кроме того, что есть сейчас… Я поднимаю на него глаза, вижу в них столько тепла, что мурашки по коже и понимаю, чего именно очень хочу….

— Поцелуй меня. — прошу, уверенная в его согласии.

Но Эрик вдруг крепко сжимает рот, хмурится и отводит взгляд. Он напрягается и качает головой.

— Давай не сейчас.

Ледяное копье пронзает мою грудную клетку и вонзается внутрь, накрывая жар вечной мерзлотой. «Поцелуи — это слишком личное…» — вроде так говорилось в «Красотке». И, кажется, я полная дура. Он же избегал пикантных прикосновений и к себе не дал прикоснуться… Просто меня таким образом успокаивал? Меня колотит от обиды, отталкиваюсь от Эрика, встаю, спешно поправляю волосы и зло выдаю:

— Папа рад, что я с Дартом. Он похвалил мой хороший выбор!

— С каким еще Дартом? — подскакивает и хватает меня за руку. — Ничего что, ты только что кончила в моих руках?!

— Ничего. Переживу. — ухмыляюсь я. — Мне Sky предложил полугодовую стажировку, и мы с Даниилом вылетаем в конце августа.

И метко выстреливаю всеми деталями фееричного ужина.

О том, что я сейчас повела себя на скамейке хуже шлюшки Покахонтас я подумаю позднее, сейчас мне слишком больно.

Эрик из няшки на глазах превращается в Чудовище.

— То есть то, что сейчас было ничего не значит? — выговаривает с темной усмешкой. — Ты сравнивала, может?

— Да как ты смеешь?!

— Дело в том, что твоему отцу он больше по душе? Или в обложке Sky? В слове «Америка» может?! Или мне надо