Маршалы Сталина - Юрий Рубцов

Как видим, неудачей закончилась и попытка расправиться с полководцем сразу после войны. Недруги, однако, со своими планами не расставались. Через непродолжительное время Жуков, продолжавший оставаться членом ЦК ВКП(б), был приглашен в Москву на пленум. Что произошло дальше, рассказывает он сам: «…Пленум приступил к обсуждению персональных дел отдельных членов ЦК. Семь человек, выведенных из состава ЦК, один за другим покинули зал заседаний. И тут я услышал свою фамилию. Каких-то новых фактов, доказывающих мою вину, не было приведено. Поэтому, когда мне было предложено выступить, я отказался от слова. Оправдываться мне было не в чем. Состоялось голосование, и меня вывели из состава ЦК.

Как только руки голосовавших опустились, я поднялся со своего места и строевым шагом вышел из зала…».

Раньше благоговейную тишину этого зала нарушали лишь неисчислимые здравицы в честь вождя да площадная брань в адрес «оппортунистов всех мастей», а тут — печатный шаг старого солдата, сознающего свою правоту. Словно вызов послушно-агрессивному большинству. Как знать, согнул бы маршал перед диктатором всегда прямую спину, покаялся бы в несуществующих грехах — может, беду и пронесло бы стороной. Но Жуков был из другой породы. И потому не сетовал на судьбу, логично ожидая новых неприятностей.

Начиная с 1946 г., были арестованы многие его сослуживцы. В 1948 г. волна арестов возобновилась, захватив бывших члена военного совета 1-го Белорусского фронта К. Ф. Телегина и командира 2-го гвардейского кавалерийского корпуса В. В. Крюкова (каждый из них был осужден на 25 лет заключения). Из старых соратников Жукова выбивали показания все по тому же вопросу — заговорщической деятельности.

…Еще и сегодня можно услышать, что в нашей стране лишь до войны имели место репрессии, а вот после нее — ни-ни, царила социалистическая законность. Строки из письма Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Крюкова, направленного уже после смерти Сталина в ЦК партии, — здесь лучший довод против. «После соответствующей обработки в тюрьме я был вызван к зам. н[ачальни]ка следственной части полковнику Лихачеву, который сразу мне заявил: «Помни, что ты теперь уже не генерал, а арестант, и разговоры с тобой будут коротки. Если ты вздумаешь запираться в своих показаниях, будем бить тебя, как Сидорову козу»… «Но позвольте, — я ему говорю, — я же только пока что подследственный и никем пока что не разжалован». «Иди сюда, — и Лихачев подводит меня к окну, из которого видна улица. — Вон видишь там народ, вон где подследственные, а ты уже осужден, от нас на свободу возврата нет, дорога одна только в исправительные лагеря».

Крюкову задавались одни и те же вопросы: «Бывал на банкетах у Жукова и Буденного и др.?» — «Да, бывал». — «Какие вопросы решались там?» — «О каких вопросах вы говорите? Были банкеты, как и каждый банкет: пили, ели, веселились, вот и все». — «Врешь, перестань упорствовать, нам все известно». — «Если вам все известно, что же вы от меня хотите? Уличайте меня тогда фактами». «Я буду тебя уличать не фактами, а резиновой палкой. Восхвалял Жукова? Какие тосты говорил за него?» «В чем же заключается мое восхваление Жукова? Я не знаю, где бы это воспрещалось участие на банкетах, причем официальных». — «Все ваши банкеты это только фикция одна, это не что иное, как собрание заговорщиков».

Пока из арестованного безуспешно выбивались нужные следствию показания, были составлены протоколы, куда вписали все, что было «нужно». «Примером, — указывал Крюков, — могут служить следующие протоколы: на вопрос следователя «бывал ли у вас на квартире Жуков?» — я ответил: «Да». — «О чем велись разговоры и в частности, что Жуков говорил о контрударе под Москвой?» — Я ответил: «Жуков не распространялся в подробностях об этом контрударе. Он сказал очень коротко. Вызвали к Верховному Главнокомандующему и сказали: вот задача, вот план, вот средства. Москву надо во что бы то ни стало удержать, вот и все». Из моего ответа у следователя в протоколе появилось (примерно): Жуков умалял достоинство Верховного Главнокомандующего».

(К слову, как только Георгий Константинович получил в июне 1953 г. письмо от Крюкова, он обратился к Хрущеву с просьбой освободить генерала из заключения, охарактеризовав его как «одного из добросовестнейших командиров, храброго в боях против гитлеровских захватчиков».)

Абакумовцы арестовали также многих из тех военных невысокого ранга, кто находился в непосредственном окружении маршала и потому мог рассказать о деталях его быта, личной жизни. Им удалось «сломать» адъютанта Семочкина, который дал дискредитирующие Жукова показания.

Кроме того, из архивов подняли относящиеся еще к 1946 г. документы, которые должны были свидетельствовать о роскоши, в которой купался маршал, о бытовом разложении. Поскольку запросы военной и государственной верхушки в самом деле не отличались скромностью, гонители Жукова наряду с откровенным вымыслом смогли ухватиться и за реальные факты.

Так, заместитель наркома обороны Булганин еще в августе 1946 г. донес Сталину о том, что таможенниками на границе было задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью, принадлежащей маршалу Жукову. Одесской таможне было дано указание эту мебель до получения специального указания хозяину не выдавать.

К архивной «пыли» спецслужбы добавили и «свежачок». По указанию самого Сталина 5 января 1948 г. на квартире Жукова в Москве, а в ночь с 8 на 9 января на подмосковной даче в поселке Рублево, были произведены негласные обыски.

В процессе обыска квартиры, как докладывал вождю Абакумов, была обнаружена шкатулка, содержавшая: «часов — 24 шт., в том числе: золотых — 17 и с драгоценными камнями — 3; золотых кулонов и колец — 15 шт., из них 8 с драгоценными камнями; золотой брелок с большим количеством драгоценных камней; другие золотые изделия (портсигар, цепочки и браслеты, серьги с драгоценными камнями и пр.)».

Ценности было решено не изымать, чтобы не выдать факт негласного обыска. По заключению сотрудников, проводивших обыск, — на это особо обращал внимание Абакумов — квартира заранее очищена хозяевами от всего, включая какие бы то ни было письма, записи, что могло бы повредить им, бросить тень.

Что касается дачи, то там было обнаружено «огромное количество» различных предметов роскоши и драгоценностей:

«Например:

шерстяных тканей, шелка, парчи, панбархата и других материалов — всего свыше 4.000 метров; мехов — собольих, обезьяньих, лисьих, котиковых, каракульчевых, каракулевых — всего 323 шкуры; шевро высшего качества — 35 кож; дорогостоящих ковров и гобеленов больших размеров, вывезенных из Потсдамского и др. дворцов и домов Германии, — всего 44 штуки, часть которых разложена и развешена по комнатам, а остальные лежат на складе. Особенно обращает на себя внимание больших размеров ковер, разложенный в одной из комнат дачи;