Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

– Мы уезжаем, – выдавила сквозь рыдания Глория. – Ах, Энтони, ведь это вроде как наш первый совместный дом. Вот две наши кроватки, стоят рядышком и всегда будут ждать нас, а мы сюда больше не вернемся.

И, как бывало всегда, она разрывала на части сердце Энтони. В приливе сентиментальности он почувствовал, как на глаза сами собой наворачиваются слезы.

– Ну что ты, Глория, мы переедем в другой номер, и там будут стоять две другие кроватки. А мы проведем вместе всю жизнь.

Она заговорила низким охрипшим голосом, и слова полились потоком:

– Но именно вот этих кроватей уже никогда не будет… никогда. Куда бы мы ни поехали, при любых переменах что-то теряется… что-то остается позади. И уже ничего нельзя в точности повторить, вернуть, а здесь мы были с тобой так близки…

Он страстно прижал к себе жену, разглядев за ее сентиментальностью исполненное мудрости стремление удержать мгновение, и критиковать этот порыв желания не возникало, разве что упрекнуть за чрезмерную слезливость. Глория, эта бездельница, лелеющая собственные мечты, извлекает мучительно-горькую остроту из незабываемых событий юности и всей жизни.

Тем же днем, вернувшись с вокзала с билетами, он застал Глорию спящей на одной из кроватей, обняв рукой какой-то черный предмет, который он поначалу не мог распознать. Подойдя ближе, Энтони обнаружил, что это одна из его туфель, не первой новизны и не слишком чистая, но Глория прижималась к ней заплаканным лицом, и он понял ее древнее как мир откровенное послание. С исступленным восторгом Энтони будил Глорию, глядя, как она ему улыбается, робкая, но прекрасно осознающая тонкое изящество своих фантазий.

Не расценивая оба этих поступка как нечто в высшей степени значимое или бренное, Энтони полагал, что их место там, где бьется сердце любви.

Серый дом

Миновав двадцатилетний рубеж, темп жизни неизменно начинает сбавлять скорость, и только человеку простодушному покажутся существенно важными те же ценности, что и десять лет назад. В тридцать лет шарманщик – это всего лишь побитый молью тип, который крутит ручку шарманки, а ведь когда-то он действительно был шарманщиком! Безошибочно узнаваемым клеймом, лежащим на человечестве, отмечена величественная беспристрастная красота, которую во всем ее равнодушном великолепии способна воспринимать только юность. Шелка и атлас, украшающие блистательный праздничный бал, его полное романтики веселье и беззаботный смех со временем изнашиваются и тускнеют. И вот уже в прорехи виден каркас, созданный рукой человека. Ах эта с незапамятных времен существующая рука! Полная трагизма, божественная пьеса превращается в вереницу речей, которую выдавил из себя обливающийся липким потом бессмертный плагиатор. А играют в ней люди, страдающие коликами, трусостью и порой не лишенные чувства отваги.

У Глории и Энтони этот период пришелся на первый год супружеской жизни, и мысль о сером домике настигла их в той стадии, когда шарманщик уже неторопливо претерпевал неотвратимые метаморфозы. Ей было двадцать три года, а ему – двадцать шесть.

Намерение обзавестись серым домиком поначалу носило чисто пасторальный характер. Первые две недели после возвращения из Калифорнии они провели в суете на квартире у Энтони, в гнетущей обстановке открытых чемоданов, избытка визитеров и неизменных мешков с бельем, которые надо отправить в прачечную. Они обсуждали с друзьями наиболее насущные проблемы будущего, а Дик и Мори, приняв глубокомысленно-торжественный вид, соглашались с их планами, пока Энтони зачитывал список, что следует сделать и где лучше жить.

– Хотелось бы свозить Глорию за границу, – сетовал он. – Если бы не проклятая война. А затем надо бы подыскать подходящее место в сельской местности, разумеется, недалеко от Нью-Йорка, где я могу писать… или заниматься каким-либо другим делом, которое выберу.

Глория рассмеялась.

– Вот умник! – обратилась она к Мори. – Делом, которое он выберет! А чем прикажете заниматься мне, пока он работает? Мори, будете выводить меня в свет, если Энтони надумает работать?

– Ну, работать я пока не собираюсь, – торопливо откликнулся Энтони.

Между супругами существовала негласная договоренность, что когда-нибудь в маячащем вдали будущем Энтони поступит на блистательную дипломатическую службу, и все главы государств и премьер-министры умрут от зависти, любуясь его красавицей женой.

– Ну вот, – беспомощно развела руками Глория. – Абсолютно ничего не понимаю. Мы все говорим и говорим, но так ни к чему и не пришли. Спрашиваем друзей, а они отвечают то, что нам хочется слышать. Хоть бы кто-нибудь о нас позаботился.

– А почему не проехаться по окрестностям, скажем, до Гринвича или куда-то еще? – предложил Ричард Кэрамел.

– Хорошо бы! – обрадовалась Глория, светлея лицом. – Думаете, там можно снять дом?

Дик только пожал плечами, а Мори рассмеялся.

– Вы двое приводите меня в умиление, – заявил он. – Потрясающая непрактичность! Стоит упомянуть какое-нибудь место, и уже предполагается, что мы тут же вытащим из карманов кипы фотографий бунгало, построенных в различных архитектурных стилях, какие только приемлемы для домов этого типа.

– Как раз этого я и не хочу! – капризно захныкала Глория. – Бунгало, в которых задыхаешься от жары, да еще с кучей ребятишек по соседству, а их папаша подстригает траву, облачившись в рубашку с засученными рукавами…

– Ради всего святого, Глория, – прервал ее излияния Мори, – никто не собирается запереть вас в бунгало. Господи, да кто вообще упомянул в разговоре слово «бунгало»? Только вы никогда не найдете подходящего места, если не поездите и хорошенько не поищете.

– А куда ехать? Вот вы говорите «езжайте и как следует поищите», а где искать?

Мори исполненным достоинства жестом обвел комнату рукой, похожей на большую кошачью лапу.

– Да где угодно, по всей округе. Хороших мест много.

– Благодарим.

– Послушайте! – Ричард Кэрамел лихо привел в действие свой желтый глаз. – Вся беда в том, что вы живете неорганизованно, без плана. Известно ли вам что-нибудь о штате Нью-Йорк? Помолчи, Энтони. Я разговариваю с Глорией.

– Ну, – подумав, призналась Глория, – два-три раза меня приглашали на семейные вечеринки в Порчестере, а еще в Коннектикуте… но это же не в штате Нью-Йорк, верно? И Морристаун тоже, – неуверенно протянула она.

В ответ раздался хохот.

– Боже правый! – возмутился Дик. – Морристаун, Глория, действительно не в штате Нью-Йорк, так же как и Санта-Барбара. А теперь послушайте. Для начала, если только вы не являетесь владельцами крупного состояния, не стоит принимать в расчет такие места, как Ньюпорт, Саутгемптон или Такседо. О них не может быть и речи.

Все присутствующие с серьезным видом согласились.

– Лично я терпеть не могу Нью-Джерси. Но ведь есть еще и север штата Нью-Йорк, за Такседо.

– Слишком холодно, – лаконично откликнулась Глория. – Меня туда как-то возили в автомобиле.

– Но, по-моему, между Нью-Йорком