В финале Джон умрет - Дэвид Вонг

Единственным источником света служила огромная стеклянная крыша. Одна часть секций покрыта фанерой, другая потрескалась, третья завалена горой опавших листьев. Под заколоченными секциями царил абсолютный мрак.

Джон зажег фонарик и включил стерео: «Ноте Sweet Ноте» группы «Motley Сгие».

Мы — островок света и музыки в мертвом здании — двинулись вперед.

Звук.

Шарканье ботинок по полу.

Я выставил пистолет.

— Векслер?!

Нет ответа.

Впереди коридор поворачивал направо. Кровь зашумела у меня в ушах; рука, державшая пистолет, покрылась капельками пота.

Впереди — шарканье подошв по полу.

Темный силуэт.

Без обуви.

С копытами.

Стремительно приближающийся.

Ростом с человека.

Существо прошло через столб лунного света.

Джон громко выругался.

Я нажал на курок.

Загрохотали выстрелы.

Крисси завизжала.

Желтые вспышки, вырывающиеся из ствола. Бурый мех, рога. Олень?

Возможно, когда-то это существо было оленем. Но с тех пор оно отрастило еще несколько пар глаз, а каждая веточка рогов теперь заканчивалась клешнями, похожими на клешни краба. Казалось, что на голове у существа канделябр из какого-то ресторана, специализирующегося на морепродуктах.

Существо попыталось отвернуться, и за это получило несколько пуль в бок. Олень-мутант рухнул, забился в конвульсиях, оставляя на полу красные разводы — словно ребенок, рисующий пальцем, — и замер.

Мои руки тряслись. Пистолет, похоже, сломался: верхняя часть отошла от остального механизма примерно на дюйм. Несколько минут покрутив оружие в руках, я сообразил, что в пистолете закончились патроны, и нажал на кнопку, чтобы вытащить пустую обойму. Сэкономил боеприпасы, нечего сказать.

Пиная медные гильзы, мы подошли к мертвому экс-оленю. Я потыкал меховой бок носком ботинка. Твердый, словно дохлый олень.

— Ты видишь его? — спросил я Крисси.

Она кивнула, глядя на труп широко раскрытыми глазами.

— Посмотрите на его зад! — завопил Джон.

Зад оленя плавился, растекался по полу, словно воск. Меньше чем за минуту задние ноги превратились в бурую лужу на полу; ребра быстро оседали, словно проколотый воздушный шарик. Пока расплющивались передние ноги и голова, жидкость, в которую превратился зад оленя, испарилась у нас на глазах. Пол, где она только что была, казался совершенно сухим.

Осталась только нерастаявшая часть — из розово-бурой жижи торчал кусок туши. С прямыми гранями. Коробка со сторонами примерно шесть дюймов.

Я отпихнул ее ногой. Тяжелая. Когда слизь испарилась, я увидел желто-зеленую коробочку с наклейкой, на которой было написано…

— Патроны для дробовика, — сказал Джон. — Жаль, что у нас нет…

Он замолчал, увидев одинокий деревянный ящик, стоявший у стены. Скорее всего в нем плитка, провода или другие материалы для ремонта.

Джон несколько раз сильно пнул ящик, и одна из досок сломалась. Мой друг засунул руки в дыру и вытащил что-то темное, сделанное из металла и пластика. Я догадался, что это и есть дробовик.

Во тьме послышалось рычание и скрежет когтей. Большого количества когтей.

Я сжал в руке бесполезный пистолет, тупо направив его в темноту. Джон отчаянно заряжал дробовик.

— Ух ты, вы только посмотрите на часы! — воскликнул Арни, вставая из-за стола. — Мистер Вонг, беседа получилась чертовски интересной, но дорога сюда занимает шесть часов, так что мне пора. В следующем номере эта история не выйдет, но скоро она будет опубликована. Знаете, мы, наверное, напечатаем ее на Хэллоуин.

— Арни, вы проделали такой путь! Не хочу, чтобы вы уехали отсюда с такими мыслями.

Блондстоун вытащил из кармана ключи от машины.

— Я же сказал, что не собираюсь ни в чем вас упрекать. Да, дробовик могли забыть кровельщики. И возможно, олень разозлился на охотников и сожрал одного из них вместе с коробкой патронов, которая лежала у бедняги в кармане.

Журналист вытащил из внутреннего кармана сигару и засунул в рот.

— Нет, ничего подобного. Наверное, то существо внутри Векслера вызывало этих тварей, пытаясь убить нас. Но, по-моему, душа Векслера тоже находилась в этом теле, и нам она помогала. Он же был под «соусом» — и использовал его силу.

— Знаете, когда вы поведали мне про Лас-Вегас, я сказал, что это самая дурацкая история, которую мне приходилось слышать.

— Вы этого не говорили.

— Ну, я так подумал. Но теперь я понимаю, что был несправедлив к истории про Лас-Вегас, потому что она — «Гроздья гнева» по сравнению с этой. Ну, счастливо.

Арни пошел к выходу.

Я последовал за ним, ненадолго задержавшись у стойки, чтобы расплатиться.

— Подождите, — пробормотал я, когда он распахнул дверь. — Знаете, у меня есть документы на «хёндай», бумаги, связанные с аварией, и все прочее. Люди из страховой компании сфотографировали место аварии — и, хотя на снимках ничего не видно, в отчете написано про тараканов. На следующее утро я вернулся туда и добыл руку — комок тараканов в виде кисти. Он у меня дома…

Арни ничего не ответил, даже не кивнул.

— Он в банке, которую я храню в гараже. Кому придет в голову подделывать такую штуку — кто станет сидеть дома и склеивать тараканов? «Милый, что ты делаешь?» — «О, я делаю руку из тараканов. Ну, чтобы журналисты мне поверили».

— А что, если я расследую исчезновение юноши, которого вы убили по пути в Лас-Вегас? Как его звали — Фред Чу?

Я промедлил.

— Займитесь этим. Информацию об этом найти можно. Повторяю: я вам не соврал.

— Значит, вы признаете, что убили его?

— Не для печати — да.

— А другой юноша, который погиб — Большой Джим…

— Он тоже умер. Можете проверить.

— Я уже это сделал. Ведь Большой Джим сообщил бы в полицию о том, что вы застрелили Фреда? Кажется, Салливану не понравилось то, что произошло.

— Я… не знаю. Мы никогда не узнаем.

— То есть вам повезло, что Большой Джим умер, да?

— Да пошли вы!

— Вонг, неужели вы не понимаете? Часть вашей истории это безумный бред, но, с другой стороны, есть и правдивые моменты, факты, которые можно проверить. И все это — преступления: мертвый мальчик, пропавший мальчик, пропавший полицейский. Может, я сделаю нам обоим одолжение и притворюсь, что этого разговора не было? Не уверен, что хочу дослушать эту историю до конца.

Блондстоун открыл дверь белого «шевроле-кавалера» и нырнул внутрь.

— Подождите!

Обежав вокруг машины, я осторожно постучал ладонью по стеклу двери. Арни промедлил, затем протянул руку и открыл дверь с моей стороны. Я заглянул в салон.

— Можно я сяду?

Журналист снова замешкался; с одной стороны, он, очевидно, хотел поскорее покончить со всем этим, с другой — не знал, как от меня избавиться. Может, он боялся, что я опасный псих, что нападу, как только он отвернется. Арни сгреб кучу блокнотов и папок с пассажирского сиденья, а я залез в салон, сел и пристроил ноги среди валявшегося на полу звукозаписывающего оборудования и кассет.

— Вот, смотрите… — Я вытащил из кармана сложенный лист бумаги и протянув Арни. — Он целый день лежал в кармане штанов, так что слегка помялся и промок, но это не важно. Читайте. Я переписал это из книги доктора Маркони.

Стр 192 Наука и потустороннее

сделав его похожим на банку с маринованными яйцами, которые съела, а потом извергла из себя какая-то горилла.

Странный ритуал проводился в честь некоего божества, имя которого я услышал как «Коддок» (у племени нет письменности). Мне сказали, что каждый член племени носит на себе знак этого божества, и мне удалось наблюдать за церемонией клеймения, которую проходит каждый мальчик, достигший совершеннолетия.

Обнаженного юношу силой уложили на циновку, затем жрец вытащил глиняный горшок, в котором копошились личинки овода. Личинок выложили на спину юноши, придав им форму символа Коддока, и они прогрызли ходы в коже, заглубившись примерно на полдюйма. Мне объяснили, что в соответствии с традицией червяки будут жить в этих теплых, влажных тоннелях в течение семи дней. Если юноша не выдержит и почешет спину, то провалит испытание и сможет пройти его снова только через год.

На седьмой день жрец извлекает личинок, а рану врачуют. На том месте, где черви проели ходы, остаются шрамы, образующие «клеймо» Коддока. Когда жрец показал мне законченный символ, я буквально выронил трубку изо рта.

Этот символ тоже походил на «пи», только повернутый на девяносто градусов против часовой стрелки. Тот же самый символ несколько месяцев назад нарисовал младенец из Манчестера, находившийся в состоянии транса.

Вернувшись в Лиму, я немедленно позвонил % доктору Халейну, египтологу. Связь была скверная, так что нам обоим пришлось кричать в трубку. Он еще раз описал иероглиф, который обнаружил при раскопках за 7500 миль от того места, где находился я.