Любовь к трем цукербринам - Виктор Пелевин

Этот перелатанный биокомпьютер, доставшийся людям по наследству от тараканов, ящеров и прочих гормональных роботов, невозможно было переделать. Нельзя было вычистить из Кешиного биореестра обмылки забытых программ, помогавших когда-то выживать древним обезьянам.

Можно было только оптимизировать циклы радости и боли, что давно доказали, исследовали, продумали и промерили до минус девятой степени. И сейчас наступал просто неизбежный цикл боли. Ее следовало принять. Проглотить такое ее количество, которое сделает возможным следующий цикл счастья...

Кстати, подумал Кеша, подбегая к горящей двери, надо будет спросить об этом Яна Гузку. Интересно, что современная фило...

Изба обожгла таким страшным жаром, что мысль о Гузке мгновенно испарилась с поверхности мозга.

Боль была ослепительно-белой, абсолютной, яркой и простой. Она пульсировала. Между ее раскаленными блоками возникали длинные замысловатые тупички, где все было сложно, запутано — и так же невыносимо больно. Кеша бежал сквозь огонь всего две или три секунды, но у пережитой им муки было столько нюансов, что в линейном времени их хватило бы на неделю.

«Мухлюют, — подумал он, оказавшись на гаревом просторе. — Точно мухлюют с пропорцией. Где, спрашивается, я видел столько счастья на прошлой неделе? Или это за сестричку... Но они ведь не знают... Или как-то автоматически... А она, кстати, вообще приносит мне счастье? Там же один страх. Ну и возбуждение. Тоже довольно неприятная вещь, если разобраться. За сестричку мне, наоборот, шэринг пойнте начислять должны...»

Но это направление мысли было бесперспективным: интуиция подсказывала Кеше, что он вряд ли будет судиться с реальностью по данному вопросу.

Второй круг, как всегда, был труднее — под ногами появилось битое стекло. Кеша не глядел вниз, потому что боялся вида крови. Кое-как добравшись до второй ширмы с вопросом, он пробил ее грудью. Но за ней, к его изумлению, не оказалось ничего. Он решил уже, что круг пустой — ведь может человеку повезти? — но потом его обогнал дико гикнувший Каналоар-меец, швырнул ему привязанную к луке седла веревку, и Кеша понял.

Остановить коня на скаку у него не вышло — что, видимо, и требовалось доказать. Перед тем как веревка выскользнула из его рук, Каналоар-меец метров сто волок его по гари, и, если минуту назад Кеша думал, что ничего страшнее горящей избы сегодня уже не будет, теперь у него было время — очень много хитрого и извилистого рабочего времени,— чтобы понять свою ошибку...

Когда он поднялся, у него совсем не осталось мыслей, а только одна боль. Шатаясь, он побежал на последний дфзы — и его уже совершенно не интересовало, что будет за следующей ширмой.

Прорвав холстину с вопросительным знаком, он оказался в каком-то странном механическом цеху.

Он ехал по нему, стоя на ленте конвейера, в который превратилась гаревая дорожка. По ее бокам сокращались чудовищные поршни, мелькали рычаги и сочленения, и в целом все напоминало старое кино про будущее. Кеша почти вспомнил какое — но тут один из рычагов страшно дал ему в спину и сбил с ног. Однако ему не дали упасть на ленту: другие рычаги подхватили его в воздухе, растянули, повернули, согнули — и невыразимая боль вдруг пронзила его мошонку.

— Пустите, гады! — закричал Кеша.

Но он опоздал со своим криком, потому что страшная фабрика уже выплюнула его на гаревую дорожку. Крича от боли, Кеша кое-как поплелся вперед. Бегом это было сложно назвать. Когда до конца оставалось меньше четверти круга, он не выдержал и покосился вниз — и увидел под своим черным от грязи и крови животом похожую на замок медную гирю, дужка которой была продета сквозь его самое интимное место. Мало того, в животе появилась дыра, откуда торчала сизая петля кишки.

Кеша собрал в кулак всю волю. До конца круга оставалось уже чуть-чуть, но с каждым шагом его покидали силы, и последние шаги растянулись сначала в метры, потом в километры, а потом вообще в какие-то космические парсеки.

Наконец до него долетел гудок финиша.

Он повалился на дорожку и увидел над собой гарцующего на коне Каналоармейца. Как всегда, тот медлил с завершением сеанса. Но болвше из Кеши нелвзя бвшо выдоить ни капли боли. Вернее, боль перестала быть болью и сделалась чем-то другим, индифферентным и лишенным качеств. И только когда это стало окончательно ясно, Каналоармеец поднял наконец свое копье-лопату и милосердно вонзил ее лезвие Кеше в переносицу.

Стало темно.

А когда сквозь тьму прорезался фейстоп, ни боли, ни даже памяти о боли уже не было. Кеша давно знал, что самое поразительное в этом переживании — скорость, с какой оно забывается.

Каналоармеец уже пятился на свое место. Свернув за фонтан, он добрел до края площади и не без блатного достоинства присел на корточки, скрывшись из виду до следующей смены. На фейстопе поймать его взгляд было совершенно невозможно. Да и зачем?

Теперь сразу двое на корточках сидят, подумал Кеша неодобрительно, не фейстоп, а какая-то параша.

Можно было спать. Завтра, кстати, праздник — День Семьи. Наверняка на Площади Несогласия будут гуляния и концерты. Можно будет аккуратно пройтись.

Но сначала, конечно — семья.

ДЕНЬ СЕМЬИ

Дождавшись, пока новый день загрузится,

Кеша оглядел фейстоп. Приложения стояли по стойке смирно, подняв на него ждущие глаза. Сердце над Мэрилин — кто бы сомневался — уже вовсю горело, и вокруг него летали голубки. Супружница пришла в романтическое настроение с самого утра. Ее, в принципе, вполне можно было навестить. Ну или не совсем ее, подумал Кеша, косясь в сторону фонтана.

Сегодня он одел сестричку в синие джинсовые шортики и оранжевую майку с серебряным вопросительным знаком — чтобы отомстить системе за вчерашнее. Шортики так изящно обтягивали ее маленькую попку, что Кеша сглотнул слюну. Но сестричка на него даже не посмотрела.

Зато все остальные приложения ели его глазами, словно адмирала на палубе флагманского корабля. Особо искательно выглядел библиотекарь Борхес.

К Борхесу были вопросы. Сегодня ночью Кеша опять проходил между контрольными зеркалами фазы LUCID. И занервничал настолько, что не решился дойти до Стены Доверия — а просто слушал два часа семейную музыку у памятника Чайковскому, который подняли над Колодцем Истины.

Как работают зеркала? Что именно считывают? Не могут ли узнать про него слишком много? Надо это выяснить раз и навсегда.

Позволив Борхесу поймать свой взгляд,

Кеша кивнул. Зажмурившись, чтобы пропустить анимацию, он открыл глаза уже тогда, когда вокруг сгустилась знакомая библиотека с пыльными шкафами и скелетами ящериц на стенах.

Как обычно, Борхес сел в кресло и указал Кеше на соседнее. Кеша, однако, не был настроен на длинную беседу — и присел на подлокотник. Когда над головой Борхеса загорелись опции, он выбрал SILENT MODE и мысленно расшэрил вопрос: как работают контрольные зеркала на входе в LUCID-фазу? Каким образом они защищают от террористов? Читают ли они все мысли — и память?

Старичок задумался и раскрыл на коленях свой кожаный фолиант. Он ничего не сказал, но в Кешиной голове сразу же забрезжило смутное понимание того, как функционирует контроль.

Конечно. Можно было догадаться и самому. Коллективный сон, как и вся остальная гипнореальность, создается машинным кодом. Теракт в этом пространстве становится просто программируемым событием, чем-то вроде вредоносного алгоритма, внедряющегося в здоровую программную ткань. И суть защиты сводится к тому, что определенные элементы кода (базу сигнатур постоянно обновляют) не допускаются в пространство коллективного сна.

Старичок поднял ладонь и помахал ею в воздухе, словно чтобы распластать свою мысль и сделать ее более понятной. Есть некоторые кодовые последовательности, позволяющие террористу вроде Бату Караева запереть сон изнутри — без них теракт делается невозможным.

Именно эти элементы и отслеживаются зеркалами. Человек ведь тоже приходит в фазу LUCID просто как информационный слепок, то есть двусторонний поток кода, который...

Не надо, просигналил Кеша и задал второй вопрос, главный.

Нет, ответил Борхес, зеркала не могут заглянуть ему в душу. Они могут только выяснить, не содержит ли его информационный слепок фрагментов террористического кода. Бомба, говоря технически — это исполняемый оператор. Она может быть замаскирована подо что угодно: какой-нибудь сложный головной убор, замысловатое украшение или даже один из входящих в моду ретросмартфонов. Но на входе в фазу LUCID все это просто код, и его надо просеять через контрольное сито.

Кеша подумал, что последний вопрос был неосторожным — но, поскольку он выбрал SILENT MODE, запись сессии скорее всего не сохранится надолго. Существовала какая-то разница между полной и неполной артикуляцией.