Рассказы из всех провинций - Ихара Сайкаку

Из сборника

«Сопоставление дел под сенью сакуры в нашей стране»

Женщина, повергшая в слезы соловья

Жил в старину в столице на улице Сэмбон-дори некий ронин, происходивший из знаменитого самурайского рода. Он не только превосходно владел премудростями ратного дела, но прославился еще и как искусный певец. По этой причине его нередко приглашали в знатные дома. Так и жил этот ронин, ублажая своим искусством сильных мира сего.

Однажды ронина пригласили в замок одной высочайшей особы, где в тот вечер проводилось первое в году пение утаи. Пришлось ронину заночевать в замке, а когда на заре он вышел в сад полюбоваться сливовыми деревьями, то увидел, что в этом году цветы на них появились раньше обычного. Но еще больше поразил ронина соловей, который, сидя на верхушке ивы, выводил свою переливчатую трель. Как выяснилось, владелец замка давно мечтал заполучить эту необыкновенную птицу.

— Что ж, это желание нетрудно исполнить, — сказал ронин. — В западной стороне столицы живет искусный птицелов, мой добрый знакомый.

Услышав об этом, хозяин чрезвычайно обрадовался, ронин же поспешил к птицелову и вскоре привел его в замок. Птицелов сноровисто снял соловья с дерева, за что удостоился щедрых даров. С тем он и отправился восвояси.

На следующий день, когда ронин явился к приятелю, чтобы поблагодарить его за услугу, жена птицелова вцепилась в него с криком:

— Куда вы увели моего мужа?

— Ничего не понимаю… — растерялся ронин. — Он должен был вернуться еще вчера вечером.

— Только вы знаете, где мой муж. Немедленно верните его мне! — не унималась женщина.

На ее крик сбежались соседи. Не успев ни в чем толком разобраться, они сразу же взяли сторону жены птицелова:

— Сосед ушел с вами. А раз его до сих пор нет, с кого же спрашивать, как не с вас?!

Ронину трудно было что-либо возразить в свое оправдание. Ему оставалось лишь предложить женщине отправиться в замок, где вчера побывал ее муж, но та и слушать об этом не захотела и поспешила к наместнику сёгуна.

Его превосходительство вызвал к себе ронина для дознания и попросил его рассказать, к кому он отвел птицелова накануне его исчезновения. Но тут в ронине взыграл дух самурая, и он отвечал:

— Ни к кому. Мы весь день проговорили в моем доме.

Казалось бы, чего проще было ронину рассказать все как есть, однако он этого не сделал.

— Странно, — молвил наместник сёгуна. — Только что в разговоре с соседями вы дали понять, что были у кого-то другого.

Но ронин и тут не открыл высочайшего имени. Это показалось наместнику сёгуна подозрительным, и он вновь обратился к ронину:

— Похоже на то, что вы совершили преступление. Но добиться от вас признания я не могу, быть может, вы заговорите под пыткой?

Изменившись в лице, ронин произнес:

— К чему таиться. Я убил птицелова.

Тут женщина закричала:

— Вот же бессердечная тварь! А еще прикидывался другом моему мужу! Из ненависти ли он совершил убийство или из алчности, все равно это невиданное злодеяние!

Утихомирив женщину, наместник сёгуна спросил ронина:

— Где же находится труп? — на что тот совершенно спокойно отвечал, что это ему неведомо.

— Зачем же тогда вы признались в убийстве? — снова вопросил наместник сёгуна.

— Но ведь вы сами сказали, что подвергнете меня пытке, если не признаюсь. А для самурая это бесчестье, которого не смыть во веки веков.

Так ответил ронин, и наместник сёгуна признал его невиновным. До окончания следствия ронина вверили попечению чиновников из городской управы и даже вернули ему оба меча — большой и малый,[206] так что для него все обошлось благополучно. Затем наместник сёгуна приказал во что бы то ни стало разыскать птицелова, после чего всем снова надлежало явиться к нему.

Вернувшись домой, люди разбились на группы и отправились на поиски. Вскоре наместнику сёгуна доложили:

— Труп птицелова обнаружен, как это ни странно, на дороге, ведущей в Такэду.

— В таком случае это дело рук какого-нибудь разбойника, — сказал наместник сёгуна. — Убитого следует немедленно захоронить. Иначе, увидев его, женщина станет горевать еще больше. Следствию же труп ничем не поможет. Поэтому без всякого ущерба для дела можно предать останки птицелова земле. Вдове я выражаю свое глубокое соболезнование, она ведь осталась совсем одна, детей у нее нет. Посему соседям надлежит всячески опекать бедную женщину и заботиться о ее пропитании.

Проявленное наместником сёгуна милосердие тронуло всех до слез.

— Послезавтра, девятнадцатого числа, — продолжал наместник сёгуна, — как всегда, будут совершены заупокойные службы в память об умерших, поэтому я распоряжусь, чтобы вдове птицелова выдали деньги на погребение мужа. Их должен получить кто-нибудь из ее родных или особо близких людей.

Женщина вновь поблагодарила наместника сёгуна, и на том все разошлись.

И вот ранним утром девятнадцатого числа к наместнику сегуна явился мужчина лет двадцати пяти и сказал, что пришел за деньгами.

— Кем вы доводитесь вдове птицелова? — спросил наместник сёгуна.

— Я друг ее покойного мужа, — отвечал тот, — потому она и попросила меня об услуге.

— Родство, прямо скажем, — не самое близкое, чтобы вы сочли себя вправе явиться за деньгами, — сказал наместник сёгуна и учинил ему допрос с пристрастием. В ходе допроса выяснилось, что мужчина вошел в тайную связь с женой птицелова и, сговорившись с нею, убил его. За тяжкое преступление мужчину приговорили к казни.

Тень разрешает все сомнения

Жил в старину в столице некий торговец лесом. Дом себе он выстроил, как и подобает, чтобы не чувствовать в нем летнего зноя, и столько сложил древесины на стрехах, что казалось, туда свезли весь лес с гор Кисояма.[207]

Говорят, сосна с молодой зелени печется о том, как превратиться в могучее дерево, — так и этот торговец с молодых ногтей заботился об укреплении своего дела. Еще говорят, будто сосна живет тысячу лет, — видно, наш торговец рассчитывал прожить не меньше, потому и заготовил леса столько, что его хватило бы и правнукам его, и праправнукам.

Лесоторговцу уже перевалило за восемьдесят, но он никак не хотел передавать хозяйство сыну и находил особое удовольствие в том, чтобы под Новый год подсчитывать доходы от своей торговли.

— Подумать только, — судачили люди, — голову посеребрил иней, на лбу волнами вздымаются морщины, спина скрючена, точно горбатый мост, а он все хлопочет по хозяйству, как будто иначе ему пришлось бы голодать. Умри он сейчас — наверняка первым угодит в адову огненную колесницу!

Пересуды эти в конце концов дошли до старика, и вот однажды, услышав стук барабана, возвещающий начало службы в близлежащем храме, он неожиданно отправился на богомолье.

— Смотрите-ка, видать, на старости лет вспомнил о загробном блаженстве, — потешались над ним.

Однако старик, похоже, искренне устремил свои помыслы к спасению и решил никогда не сворачивать со стези благочестия. Что же в том дурного? Короче говоря, такая произошла в нем перемена, что теперь он отличался от себя прежнего, как небо от земли. Все свое состояние в тысячу каммэ он разложил по парным ящичкам и вручил сыну, сам же отошел от дел, избрав для блаженного уединения место в Окасаки. На постройку его незамысловатого жилища пошли привезенные из Саги бревна, прежде самый ходовой его товар. Из окон открывался чудесный вид на горы. Старик не переставал радоваться, что проведет остаток жизни в этом красивом месте, и сокрушался лишь о том, что не ушел на покой раньше. Одиночество его не особенно тяготило — двадцать лет назад он потерял жену и за это время вполне свыкся с участью вдовца.

Сын старика был человеком богатым и без труда выполнял свой сыновний долг. Что ни день, посылал отцу какое-нибудь лакомство и даже приставил к нему четырех или пятерых прехорошеньких служанок, чтобы было кому подать ему чай. Однако старик старался не обременять прислугу и даже постель стелил и убирал сам. Словом, вел жизнь монашескую, даром что не носил черной рясы. Глядя на хозяина, вся челядь вплоть до последнего слуги невольно стала на путь благочестия.

Жила в доме старика стряпуха, безобразная на вид. Так вот у этой стряпухи вдруг подозрительно округлился живот. Заметив это, прочие слуги стали порицать ее и поддразнивать, а старого греховодника все вокруг просто возненавидели. Кое-кто пробовал усовестить его, но старик твердил, что он тут ни при чем. В тот же день стряпуха была с позором изгнана из дому, а когда подошел срок, благополучно разрешилась от бремени на постоялом дворе. Родила она мальчика и берегла его пуще зеницы ока.

Как только миновал период погружения в скверну,[208] стряпуха вместе с младенцем явилась к своему бывшему хозяину, но в доме с ней никто и разговаривать не стал. Вне себя от обиды женщина побежала к наместнику сёгуна и рассказала, как было дело. Тот вызвал старика, но он на все вопросы отвечал, что знать ничего не знает и ведать не ведает. Тогда наместник сёгуна велел обоим явиться к нему утром четырнадцатого числа, то есть на следующий день, причем вместе с ребенком.