Журналюга - Виктор Левашов

Когда Лозовский рассказал о разговоре с министром в «Известиях», Гриша Мартынов схватился за голову:

— Ни… себе!

А потом сказал:

— Все. Нам п….ц!

Так и вышло. В «Известиях» попытались срочно организовать «круглый стол» и на нем расставить правильные акценты. В ЦК поступили по-своему.

Лучший способ решить любую проблему — сделать вид, что ее нет. Нет никакой проблемы, и точка.

Выступление «Известий» было признано ошибочным, грубо извращающим положение дел в нефтяной промышленности СССР. Мартынова уволили со строгим выговором с занесением в учетную карточку, главному редактору указали.

Лозовского не исключили из партии единственно по той причине, что членом партии он не был. Ему на некоторое время перекрыли кислород во всех партийных изданиях, Гриша Мартынов перебивался заметками в журнале «Сельская новь». Но оба считали, что легко отделались.

Позже, уже в «Российском курьере», где Мартынов, приглашенный Лозовским, работал ответственным секретарем, они иногда вспоминали эту историю и поражались ее фантасмагоричности. Журналист написал правдивую на все сто процентов статью. Редактор ее опубликовал. И ни тот, ни другой даже на мгновение не задумались, а в чем, собственно, их вина и почему они должны радоваться легкости наказания.

— А ведь это мы с тобой развалили Советский Союз, — сказал однажды Мартынов. — Нас извиняет только одно. У нас не было таких серьезных намерений.

Для Бориса Федоровича Христича вся эта история имела последствием то, что его без шума убрали с должности начальника управления. Как тогда говорили — методом ударной возгонки: перевели в Москву, дали хорошую квартиру и назначили директором научно-исследовательского института нефтяной промышленности.

Наина Евгеньевна, прожившая всю жизнь в тайге, сияла. Больше всего ее восхищало, что в Москве нет комаров. Муж ее восторгов не разделял. Перед ним открывалась уверенная академическая карьера, но он уже был заражен вирусом правдоискательства. Получив доступ ко всей информации о положении в «нефтянке», он бомбардировал докладными записками Совмин, Госплан и Политбюро, писал Горбачеву, а всех, кто пытался его хоть немного утихомирить и воззвать к его здравому смыслу, воспринимал как личных врагов.

Время от времени приезжая к нему, Лозовский с грустью наблюдал, как этот сильный, талантливый, неукротимый человек, хозяин тайги, превращается в неврастеничного диссидента в худшем варианте — много говорящего, много пьющего, способного слышать только себя.

Кончилось это тем, чем и должно было кончиться. После интервью, которое Христич дал корреспонденту «Радио Свобода» Марку Дейчу, спровоцировавшему его на высказывания о политике Горбачева, его отстранили от руководства институтом и вызвали в Комитет партийного контроля. Христич швырнул на стол председателя КПК партбилет, бросил квартиру и уехал из Москвы неизвестно куда.

Лозовский отловил Марика и набил ему морду. Это его развлекло, но тяжести с души не сняло. В том, что с Христичем произошло, он считал виноватым себя.

С тех пор он ничего не слышал о Христиче. Узнав из письма Кольцова в «Российский курьер», что он генеральный директор компании «Нюда-нефть», Лозовский сначала обрадовался. Хозяин тайги вернулся в тайгу, снова оказался при своем деле. И то, что дохлая компания «Нюда-нефть» под его руководством всего за три года выбилась в лучшие, что производительность скважин там в среднем в три раза выше, чем по всей Тюмени, казалось вполне естественным.

Вряд ли у Христича были, как предположил Эдик, какие-то данные разведочного бурения, о которых никто не знал. А вот то, что он применил новые технологии нефтедобычи, о которых говорил в памятный вечер на таежной заимке, было похоже на правду.

Но информация о том, что на Христича заведено уголовное дело за неуплату налогов, заставило Лозовского умерить свою радость. Он знал, что Борис Федорович, как и большинство крупных руководителей в те времена, экономикой не интересовался и все эти дела всегда передоверял своим замам. К задержке налоговых отчислений в бюджет он никак не мог быть причастен. А это значило, что его подставили. Небрежное «Уладим» нефтебарона Лозовского не успокоило. Если Христич не знает своей вины, он никогда не напишет в налоговую полицию покаянного заявления, на основании которого можно прекратить уголовное преследование.

Не тот человек.

А если дело не будет прекращено — что? От двух до семи лет?

При случае Лозовский намерен был узнать у Кольцова, удалось ли ему уладить дело и как. И вот случай представился. Но сейчас Лозовского волновало совсем другое.

Тюрин сказал: «Если мы правы, они сами на тебя выйдут».

Они вышли.

Лозовский спросил:

— Когда вы говорите, что мы встретились в таком необычном месте и при таких необычных обстоятельствах, что вы имеете в виду?

— Кладбище, — ответил Кольцов. — Смерть.

— Вот как? — холодно удивился Лозовский. — Не знаю более обычного места, чем кладбище. В городе может не быть аэропорта, магазина, даже пивной. Но кладбище есть всегда. А смерть… Вы считаете себя бессмертным?

Еще при первой встрече в Москве Лозовский обратил внимание на странную малоподвижность лица Кольцова. Сейчас, в рассеянном свете угасающего зимнего дня, оно выглядело серой маской, даже мороз не тронул его румянцем. Это было лицо человека, вся жизнь которого проходит в кабинетах с кондиционированным воздухом, с предупредительными референтами и профессиональными сотрудниками, на которых не нужно повышать голоса и даже выражать неудовольствия соответствующей гримасой.

На слова Лозовского, мрачноватую двусмысленность которых сам он понял только после того, как их произнес, Кольцов не прореагировал — будто и не услышал.

— Отпустите машину. Вас отвезут в аэропорт. Нам нужно поговорить о делах.

Откуда-то возник молодой человек с быстрыми внимательными глазами — охранник, с которым Кольцов приезжал в «Правду», предупредительно открыл перед Лозовским заднюю дверь джипа.

— Прошу, — пригласил Кольцов, даже в мыслях, вероятно, не допуская возможности отказа.

Лозовский высокомерно, сонно посмотрел на него с таким видом, будто не понимает, о чем им говорить, потому что никаких дел у него с нефтебароном нет. Но из вежливости снизошел:

— Минутку. Мне нужно закончить свои дела с Эдуардом.

Он прошел к «Ниве», возле которой топтался Эдик, отметив, как под огненным мехом шапки недоуменно привздернулись черные брови нефтебарона. Забрав из салона свою дорожную сумку, пожал журналисту руку и дал визитную карточку, выполненную по эскизу одного из лучших дизайнеров Москвы и отпечатанную во Франции на плотной, тонкого тиснения, голубоватой бумаге «верже».

— Рад был познакомиться, Эдуард. Спасибо за помощь. Будешь в Москве — заходи.

Эдик уважительно рассмотрел визитку и с сомнением покачал головой:

— Не знаю, когда я буду в Москве. Слишком большая стала Россия. Раньше два часа — и в столице. А сейчас на билет нужно копить месяц. Владимир Иванович, я вот что хочу сказать…

— Знаю. Хочешь стать собкором «Курьера». Подумаем.

Эдик неожиданно покраснел и растерянно, со жгучей обидой посмотрел на Лозовского:

— Да вы что?! Владимир Иванович! Вы что?! Вы думаете, я только из-за этого… Вот все вы, москвичи, такие!.. Все!.. Все вы…

— Ну-ну, кто?

— Говно!

Эдик в клочки разорвал визитку, швырнул обрывки на снег и полез в «Ниву». Лозовский ухватил его за плечи и вынул из машины, стараясь не выронить Эдика из тулупа. Тот отбивался:

— Пустите меня! Отвалите! Отстаньте!

Материализовался охранник:

— Разрешите помочь?

— Обойдусь.

— Имею приказ.

— Пошел на…!

Охранник исчез.

Лозовский показал Эдику на обрывки визитки и строго предупредил:

— Ты разорил меня на полтора доллара. Больше этого не делай. А теперь выкладывай. О Степанове, я правильно понял?

— Да, — хмуро кивнул Эдик. — Я так думаю, что Степаныч все-таки встретился с Христичем. Еще в первый приезд. У него в очерке было про его кабинет. Типа простой. И про надпись на стенке. Насчет того, что если тебя прижало, то скоро будешь на льду.

— На каком льду?

— Ну, в шоколаде. В порядке. Цитата из какого-то грека.

— Понял. Дальше.

— Выходит, Степаныч был у него в кабинете, правильно? А кто его пустит, если нет хозяина?.. Это одно. Другое вот что. Смурной был Степаныч. Улетел веселый, прилетел смурной. Сказал: буксует очерк. Но я сейчас думаю, дело не в очерке. Узнал он что-то от Христича. Как вы сказали: чего ему знать не следовало.

— Так, — проговорил Лозовский. — Слушай меня внимательно. С этой минуты ты собкор «Российского курьера» по Тюменской области. Ты сказал, что у Христича дом где-то на югах. Твое первое задание: узнать адрес.