Тень Уробороса. Эпоха лицедеев - Василий Шахов

— Не верю я в конец света. Его уже кто только ни предрекал — ничего, выкарабкивались до сих пор.

— Наслушалась банальностей… Ты думаешь, это злобный зверь с тремя шестерками на рогах и вавилонской блудницей на спине вылезет из моря и устроит тут Армагеддон? И вот так, сразу, убивать всех начнет, только в очередь вставайте? Не-е-ет, Кейт! Мы в зеркала смотримся и зверя этого не видим. Мы сами себя прикончим, и не сразу, а постепенно. Самое смешное, что никто при этом не плох и не хорош. Р-р-р-разнонапр-р-р-авленность целей, всего-навсего. Битва микробов-паразитов на маленькой заштатной планетке в галактике Млечный Путь…

— О'кей, Джоан! Давай уже замнем эту философию. Не нравится мне что-то твой настрой. И так хреново.

— Тошнит? — сочувственно спросила подруга.

— Сейчас — нет, а так — почти все время.

— Бедная! Что-нибудь придумаем.

В ее темных глазах мелькнуло сочувствие. Хорошая она баба, но всякого насмотрелась. А циничность — это ее маска. Я была рада, что у меня есть такая подруга…

Квентин родился летом. Джоан пришлось помучиться со мной. Мало того, что пока я его носила, не раз и не два падала в обмороки и совершенно не могла работать, мало того, что я чувствовала себя одиноко, будто бездомная собака, так еще и роды были тяжелыми. Так ко всему прочему подруга вытащила нас обоих чуть ли не с того света.

Содрогаясь в последних схватках, я подумала: наверное, это мне расплата за что-то ужасное, что я совершила когда-то и просто не помню этого. Ведь так не бывает, чтобы ни за что ни про что…

Это было что-то вроде прозрения, ведь в те минуты мне довелось находиться как нельзя более близко к «иному» миру. К миру, в который я не особенно верила прежде.

Может быть, я была блудницей, грешницей, убийцей?..

— …мужиком! — ворвался в мое сознание веселый голос Джоан и резвый крик моего сына. — Эй! Кейт! Ты с нами? Я говорю, вырастет — будет потрясным мужиком. Сын твой.

И показала мне существо. Багровое, складчатое — как шарпей. Кричащее. Любимое…

— Квентин! — сказала я, протягивая руки.

— У-у-уйди к черту, уронишь, дохлая еще! — Джоан отпихнула мои дрожащие конечности, которых я почти не чувствовала, и сама уложила малыша мне на грудь.

Так странно: там, ниже, под грудью, уже ничего не топорщится, и я вижу собственные коленки без зеркала…

Я похожа на раздавленную лягушку. Больно, муторно, жарко. Хочется вылезти из этого отвратительно-чужого тела и больше уже никогда не возвращаться в него…

— Не знала, что ты питаешь нежные чувства к Тарантино! — ковыряясь во мне иглой, говорила подруга.

— К какому Тарантино? — выдохнула я, разглядывая мокрую черноволосую макушку Квентина. Младенец не просто присмирел, но даже еще и заснул.

Охать и всхлипывать меня заставляло то, что хоть и с обезболивающим, а все-таки мучительно, когда тебя зашивают.

— Ну, был такой режиссер, веселый дядька. Вроде и сейчас еще живой, только старый. Да ты его фильмы видела, наверное. Квентин Тарантино.

— Ну не-е-ет! — кажется, я поняла, о ком она говорит. — Нет, конечно! Мне просто имя нравится. Кстати, в Штатах — довольно распространенное… Слушай, дай попить, а?

— Тебе еще нельзя.

— Я знаю. Ты мне ваткой губы промокни. А то сейчас сдохну от жажды.

— Не сдыхай, поживи еще, — напела Джоан по-испански и протерла мне губы мокрым ватным тампоном, а я жадно слизнула влагу. — Вообще-то в этом месте (я про песню) полагалось бы поржать, но я тебя прощаю. Э! Э! Довольно! Ишь, вцепилась!

— Сделаешь мне инъекцию снотворного, Джоан? Я вымоталась, а уснуть, знаю, не смогу.

— Да хоть сейчас! Лишь бы ты уже перестала трепаться и лежала спокойно!

Реальность поплыла у меня перед глазами.

Еще не сон и уже не явь… Водоворот мыслей, всплески воспоминаний.

Я видела лица. Незнакомые. Какие-то… странные. Когда мы разглядываем запечатленные на картинах или фотографиях образы наших предшественников в этом мире, воображение подсказывает нам все: жителем какой исторической эпохи был тот или иной человек, почему он одевался именно так, носил именно такую прическу. Даже типы лиц могут выдать время, в котором обретались их обладатели.

В моем случае все было по-другому. Мало того, я вспомнила свои галлюцинации, даже когда пришла в себя через несколько часов. Будто ударом гонга меня пронзила мысль: я не знаю, откуда, вернее, когда те люди из моего полусна. Когда они жили. И действительно ли жили они? Но так четко, детально увидеть и самих незнакомцев, и мир, что их окружал — не наш мир! — мне с моим отнюдь не художественным воображением не удалось бы никогда.

На всякий случай я уточнила у Джоан, что за снотворное она мне ввела, и по ее ответу поняла: видения не связаны с наркотиками, как можно было бы предположить.

Отметив это загадочное обстоятельство, я закинула его на антресоли своей памяти, решив разобраться во всей путанице, когда появится больше фактов. А до поры до времени списала увиденное на счет шалости воспаленного мозга. Да и маленький Квентин очень быстро отбил у меня охоту мыслить о постороннем.

Кормить его самой мне не хотелось. Во-первых, как бы я смогла в таком случае работать? Во-вторых, в наше время безопаснее давать младенцу заведомо очищенные продукты. Что там хорошего в моем молоке с нынешней экологией? В районах гетто где-нибудь в Северной Америке вскармливание грудью, быть может, еще и практикуется. Как и в арабских странах — в том же проклятом Египте. Но и смертность среди жителей трущоб — ужасная. Люди плодятся, как на конвейере, и умирают в том же темпе. Думать, чем кормить новорожденных, тамошним женщинам не приходится. Нет, такой участи своему Квентину я не желала.

Я пришла в себя и даже вернулась почти в прежнюю форму за полтора месяца. К тому времени старый мой отец, уже давно вышедший на пенсию хирург, подыскал для внука хорошую няньку. Джон Макроу и сам всегда любил возиться с детьми, но с возрастом стал бояться — руки, говорит, уже не те, страшно.

Еще одна огорошившая меня странность: после родов я стала панически бояться стука в дверь. А соседи наши обладали идиотской манерой именно стучать, а не звонить — и к нам, и к себе. Даже яростный рык моего буяна-защитника Снапа не мог окончательно развеять страх, который ледяной ртутью разливался по жилам. Джоан советовала обратиться к психологу, доктору Санчесу, но мне хотелось перебороть эти глупые слабости самостоятельно. Упорная борьба с собой привела к мигреням.

Когда Квентин уже начал потихоньку ползать на животе, я получила видеовызов из Вашингтона и поняла, что на меня вышел Луис Чейфер. После такого перерыва мне уже не хотелось возобновлять какие бы то ни было отношения. Но все-таки женское любопытство заставило меня принять связь.