Возвращение во Флоренцию - Джудит Леннокс

— Нет, имела. Ты боишься, что я не смогу сама о себе позаботиться. Боишься, что я приехала сюда, подчинившись случайному импульсу, необдуманно. Так ведь?

— Нет. — Фредди положила руки на колени и, опустив голову, посмотрела на них. Она думала о том, что сказал ей Макс в тот день в парке. Потом мягко произнесла: — Я боюсь, что тебе все равно.

Тесса отложила иголку и нитки.

— Так и было, долгое время, это правда. Я жалела, что не погибла в той аварии вместе с Анджело.

Фредди боялась задавать этот вопрос, но все-таки спросила:

— А сейчас?

— Время от времени что-то радует меня. Я сижу на площади, подставив лицо солнышку. Слушаю, как люди разговаривают между собой на рынке, и внезапно, на мгновение, ощущаю, что рада быть частью всего этого. Я начала здесь новую жизнь. Она неприметная, совсем не такая, какой мне когда-то хотелось, но я ею довольна. У меня есть друзья, итальянцы, которые, в случае необходимости, придут мне на помощь. Если я не смогу оставаться здесь, я уеду за город. Там кругом холмы и долины, и я легко смогу затеряться, если в этом возникнет нужда.

Фредди было слишком жарко в крошечной комнатке; пот стекал у нее между лопаток, болели плечи, обгоревшие под солнцем за время ее долгой прогулки. Она сказала:

— Если ты останешься здесь, я буду все время тревожиться. Если начнется война, я буду бояться за тебя. Буду бояться каждый божий день.

— Мне очень жаль, — негромко ответила Тесса. — Честное слово, мне очень жаль.

На автобусе они отправились во Фьезоле. Дорога вилась вверх по склону холма; с обеих сторон к ней подступали увитые бугенвиллеей и олеандрами высокие заборы богатых вилл. Сойдя с автобуса на главной площади, они дошли пешком до виллы Миллефьоре, где когда-то жили с матерью у миссис Гамильтон.

Двери виллы были заперты, окна закрыты ставнями. С одной стороны дома узкая пологая тропинка, заросшая крапивой и вьюнками, спускалась к старому саду. Они пошли по ней гуськом; Тесса шагала впереди, палкой раздвигая высокую траву.

Деревья, росшие по обеим сторонам тропинки, зачахли, и солнце вовсю светило сквозь их голые ветви. Протиснувшись в дыру в кованой ограде, сестры оказались среди зарослей лавра. Темные кожистые листья образовали у них над головами плотную крышу. Иглы света пронизывали кроны, острый аромат лавра мешался с запахом сухой земли. Крошечные серые мошки, словно обрывки паутины, взлетали с веток.

Фредди вспомнила, что здесь, среди лавров, Фаустина Дзанетти закопала свою куклу, и они, сколько ни искали, так и не смогли ее обнаружить. Что если она все еще лежала под землей, навеки закрыв голубые фарфоровые глаза, с почерневшими от времени золотистыми волосами? За лаврами рос падуб. Кружевные коричневые листья ковром покрывали землю, колючие ветви цеплялись за рукава и подолы платьев.

Пройдя через кусты, они оказались в саду. От яркого света Фредди зажмурила глаза. Сквозь гравий дорожек пробивались сорняки. Опершись руками о бортик бассейна, она заглянула в его темную глубокую чашу. Оттуда шел запах гнили, над затхлой зеленой водой кружилась мошкара. Морской змей, опутанный пышными оборками водорослей цвета хаки, глядел на них, покинутый на своем островке.

— Мне нравилось здесь купаться, — сказала Фредди. — Помнишь, мы соревновались, кто дольше продержится под водой?

— Гвидо. Побеждал всегда Гвидо. — Тесса надела солнечные очки и прилегла на бортик бассейна лицом к солнцу, жадно впитывая его лучи.

Фредди вспомнился один полдень у бассейна: жара, солнечный свет, братья Дзанетти, Гвидо и Сандро, их загорелые руки, рассекающие воду, темные волосы Гвидо, с которых стекает вода…

Она бросила в бассейн камешек.

— Интересно, маме нравилось здесь жить? В конце концов, это ведь был не ее дом.

— Думаю, понравилось, когда появился Доменико.

Еще один камешек — хлопок, эхо.

— Мне нравился Доменико, — сказала Фредди. — Он был гораздо симпатичнее других маминых любовников.

— И гораздо симпатичнее отца, — сказала Тесса.

— Я его почти не помню. Иногда он читал мне сказки перед сном.

— Я помню, как он разбил стулом окно. И как мама порезала руку, собирая осколки. — Лицо Тессы было устремлено к солнцу; когда она отбросила волосы со лба, Фредди увидела шрам. — Когда они ссорились, я думала, что это из-за меня, потому что я плохо себя вела.

— Мама как-то сказала, что, когда впервые повстречалась с отцом, он показался ей похожим на пирата. — Фредди бросила в бассейн еще один камень. — Я тогда спросила ее, зачем выходить за того, кто похож на пирата?

Тесса медленно произнесла:

— Когда я встретила отца Анджело в первый раз, он показался мне интересным, во второй — забавным. А на третий раз я в него влюбилась. — Два круглых черных стеклышка ее очков взглянули на Фредди. — У тебя нет выбора, Фредди. Все происходит само собой.

Но Фредди в это не верила. Она подозревала, что для того, чтобы влюбиться, нужно этого хотеть, хотя бы отчасти; вряд ли все происходит само собой, словно ты спотыкаешься о ступеньку — ведь даже этого можно избежать, если внимательно смотреть под ноги.

«Ты всегда можешь остаться здесь, со мной. Подумай об этом». Если Тесса не собирается возвращаться в Лондон, почему бы ей не остаться во Флоренции? Они могли бы жить вместе в квартирке над лавкой букиниста, Фредди нашла бы себе работу в магазине или конторе, ведь она свободно говорит по-итальянски. По вечерам они стали бы ужинать в комнате Тессы, залитой охристым солнечным светом. Постепенно она бы привыкла, а ее кожа перестала бы краснеть и облезать под палящим солнцем.

Тем не менее, что-то не стыковалось. Какие бы картины она себе ни воображала, они не были убедительными.

Стены английской чайной были исписаны политическими лозунгами, отелям Флоренции — многочисленным Эдемам, Бристолям и Британикам — давали другие, итальянские названия. Англичане покидали город, в котором их еще недавно так привечали — многие из них прожили во Флоренции десятки лет.

Фредди не могла точно сказать, насколько изменилась Флоренция, потому что недостаточно хорошо помнила ее в прежние времена. В памяти остались разве что короткие вспышки, небольшие виньетки; она была совсем ребенком, когда жила здесь с Тессой, мамой и миссис Гамильтон и замечала только то, на что обычно обращают внимание дети. Возможно, в этом было все дело. Она больше не ребенок. У нее есть своя квартира, друзья и работа, по которым она будет скучать, если останется во Флоренции с Тессой. Ей нужно место, которое она может считать домом; она не похожа на Тессу, ей никогда не нравилось порхать с места на место, она научилась приспосабливаться к обстоятельствам и ладить с разными людьми. Фредди не стремилась привлекать к себе внимание и не понимала, зачем некоторые люди так хотят выделиться из толпы. Она сочувствовала тем, кто оказался белой вороной по воле обстоятельств: например, своей однокласснице, прихрамывавшей на одну ногу после перенесенного в детстве полиомиелита, или некоторым женщинам, писавшим в журнал мисс Пэриш, которых общество отторгало только потому, что им не хватило мужчин, ведь, когда они достигли брачного возраста, война лишила их женихов и мужей. Однако зачем намеренно подчеркивать свою непохожесть на других? Она не видела в этом никакого смысла. Ты можешь сохранять независимость суждений, но внешне казаться такой же, как большинство окружающих.

Мама была оригиналкой, и ничего хорошего из этого не вышло. Тесса не похожа на других и ничего не может с этим поделать — такой она родилась, и всю жизнь от этого страдает. Она, возможно, сумела вписаться в этот город — Тесса всегда была космополиткой, беспокойной экзотической перелетной птицей, но Фредди совсем не такая. Ее бледная кожа, в отличие от золотистой кожи сестры, обгорает на солнце, а от жары у нее раскалывается голова.

Она была англичанкой, точнее, незаметно стала ею за годы обучения в школе и жизни в Лондоне, и поэтому, с Тессой или без нее, но она должна вернуться домой. Это было главное открытие, сделанное Фредди во Флоренции: Англия — ее настоящий дом, так же как Италия — дом Тессы, и что бы Фредди ни делала и ни говорила, сестра останется здесь.

Перед вокзалом Санта Мария Новелла один за другим останавливались автомобили, из них вылезали военные в форме и бизнесмены в черных костюмах и шляпах. У мужчин были носы с горбинкой и тонкие губы герцогов Медичи; они стряхивали пылинки со своих пиджаков, пока их шоферы и секретари выгружали багаж. Перед билетными кассами толпились солдаты, школьники, монахини и молодые мамаши, катившие коляски с младенцами по отполированным полам из черного мрамора.

Поскольку Фредди терпеть не могла опаздывать, они пришли на вокзал заранее.