Три возраста Окини-сан - Валентин Пикуль

Коковцев отдыхал на даче в Парголове, в тишине и безделье, когда флотский курьер оповестил его, чтобы завтра он предстал перед Рожественским. Изленившись на даче, Владимир Васильевич нехотя облачился в парадный белый мундир – поехал. В дачном поезде он страдал от жары, а вахта в подъезде Адмиралтейства сказала, что «первый лорд» сейчас проезжает на лошади по бульвару – ради моциона.

– А, кстати, вам повезло: вот и он сам…

Зиновий Петрович спрыгнул из седла на землю.

– Моряк на лошади хуже собаки на заборе, – сказал он, приветствуя Коковцева. – Однако нам, морякам, иногда тоже полезно вытряхнуть из своих ушей соленую воду.

Его рослая импозантная фигура привлекала внимание прохожих (особенно дам!), ради чего, кажется, Рожественский и гарцевал по бульвару. Они вступили в прохладную сень Адмиралтейства. Мимо полотен Айвазовского, мимо носовых наяд кораблей былой славы поднимались по ласкающему взор мрамору торжественных лестниц, беседуя вполне откровенно…

– Адмирал Того, – говорил Рожественский, – выполнил программу «Постбеллум» развития флота раньше нас. Ему удалось в три раза увеличить свой флот… в три! Но против наших двенадцати броненосцев он способен выставить на батальную линию огня только шесть своих броненосцев. Эта детская арифметика в какой-то степени меня утешает.

– Но у Того, – отвечал Коковцев, – броненосцы самые новейшие, скоростные, а мы с новейшими опаздываем.

В кабинете был сервирован на золоте и серебре чай… с сухарями, какие едят матросы! Коковцев уже привык ко всяким причудам начальства и охотно придвинул к себе сухарь.

– К нам в Питер прибывает японская делегация, желающая ознакомиться с работой наших судостроительных верфей. Вас и буду просить показать японцам, какие мы мастера! Чем больше мы запугаем их нашей мощью, тем выгоднее для нас.

Коковцев не соглашался: Россия, пусть лапотная и сермяжная, имела на стапелях новейшие броненосцы, которые в некоторых качествах преобладали над иностранными, и демонстрировать их заведомым врагам… не глупо ли?

– Ведь в игре никто не открывает своих карт.

– А мы разве шулеры? – ответил Рожественский.

– Что же я должен показать японцам?

– Все! – разрешил Зиновий Петрович. – Согласен, что без секретности нельзя. Но излишняя таинственность – абсурд, как и другая крайность ее – беспечность. Что вы так возмущены? Открывая перед японцами забрала своих боевых шлемов, мы тем самым показываем, что нисколько их не боимся.

– Нет ли фатальной ошибки в этом решении?

– Я фаталист, но… Это и есть мое решение. Ошибок не допускаю. Прошу исполнить все, как я сказал.

– Есть! – Коковцев оставил свой сухарь недоеденным…

Петербургские заводы, исполнявшие заказы флота (Путиловский, Балтийский, Франко-Русский, Невский и Канонерский), имели немало производственных секретов, до которых японцы и были допущены. В результате решения Адмиралтейства, желавшего запугать японцев ускоренною работой верфей, японцы, нисколько не испугавшись, сразу же выяснили, в какой стадии строительства находятся лучшие русские броненосцы типа «Бородино», точно рассчитав время их боевой готовности после спуска на воду. А сама поездка по Великой Сибирской магистрали (туда и обратно) дала самураям богатейший материал для сбора сведений о пропускной способности железной дороги, перерезанной тогда озером Байкал – с паромным еще сообщением…

Убедившись в том, что Россия и ее флот к войне не готовы, японцы заметно усилили политическое напряжение на оси Токио – Петербург, и без того шаткой. Колебания этой оси поколебали устои Певческого моста, но сначала, как это и водится, напряжение отразилось на делах флота….

– Я чертовски устал, – сказал Коковцев жене.

Осенние дожди зарядили над Петербургом, они обстучали подоконники, ливни с грохотом низвергались на мостовые по трубам, Нева взбурлила под окнами дворцов и трущоб на окраинах. Коковцев ощутил доверчивую робость жены.

– Я теперь жалею, что у нас нет четвертого сына.

– Но у нас и так их трое, Оленька.

– Одного с нами уже нет. – Кажется, в эту ночь Ольга не сомкнула глаз. – Владечка, я тебя очень прошу, – взмолилась она под утро, – сделай так, чтоб Глаша вернулась к нам… Я согласна приютить ее, с ребенком. Пусть живет. Я посажу ее за тот стол, за которым сижу сама. И пусть н а ш внук будет с нами… Ладно?

Коковцев вернулся вечером, не стал ужинать:

– Я набегался, как собака, по всяким участкам полиции, был даже в Департаменте полиции, но Глафира Рябова уже не значится в числе лиц, проживающих в Санкт-Петербурге…

А зима выдалась очень морозной, снег был на диво пушистый, радостный. В декабре адмирал Макаров сообщил Кокореву, что война с Японией, кажется, дело решенное:

– Сейчас в наших верхах трясогузы и рукосуи решают вопрос: не лучше ли самим напасть на Японию, нежели ожидать нападения японцев? Тысячу лет стоит мать-Россия и почему не дрогнула от глупостей – не понимаю. Впрочем, – резко заключил Макаров, – у иезуитов на этот счет имеется циничное, но верное указание: чем гаже, тем лучше! Верю, что в 1923 году русские люди будут все-таки умнее нынешних.

– Надеюсь, – вежливо согласился Коковцев…

О, если бы он мог увидеть себя в 1923 году!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Зимний дворец (обычно мертвый) засверкал множеством огней, начались торжественные балы, с приглашенными по рангам. Первый бал открылся для знати и высших чинов империи 12 января. Коковцев по своему служебному положению попал в список лишь «третьей очереди» – на 26‑е число. Но, желая хоть как-то оживить Ольгу от уныния, каперанг приложил все старания, используя свои связи, чтобы посетить Зимний дворец во «второй очереди» – 19 января 1904 года. Это ему удалось, и он радовался восхищению Ольги новым платьем, жемчужным ожерельем от Обюссона и прекрасными бальными перчатками, выписанными из Парижа специально для этого бала.

Ольга Викторовна (слишком уж женщина!) снова похорошела. Ей, конечно, было приятно побывать в этом мире статс-дам и фрейлин, облаченных в старомодные «робы» времен Екатерины II, окунуться в блаженное сияние люстр и музыку придворных оркестров. Ольге явно польстило, когда после чопорного полонеза адмирал Рожественский пригласил ее к вальсу. Коковцев, пока они там танцевали, проследовал в боковую галерею дворца, где были накрыты столы для угощения, и начал пить дармовое шампанское. Было десять часов вечера, когда он вернулся в зал, так и не отыскав Ольги во всеобщем кружении пар, но зато встретил адмирала Макарова, в скромном удалении застывшего возле колонны. Капитан первого ранга спросил адмирала:

– А где ваша Капитолина Николаевна?

– Там же, где и ваша Ольга Викторовна… Бог с ними! Лучше понаблюдаем за японским послом Курино – вон, голубчик, о чем-то перешептывается с коллегами. Смотрите, – сказал Макаров, – кажется, важный момент истории наступил…

Владимир Васильевич издали пронаблюдал, как секретарь японского посольства, быстро лавируя среди танцующих, вручил послу Курино телеграмму, прочтя которую посол (в плотном окружении сладко улыбавшейся свиты) медленно, явно стараясь не привлекать к себе внимания, тронулся к выходу из зала.

– Что бы это означало, Степан Осипович?

– Сами видите, что остаться для ужина самураи не пожелали. Даю голову на отсечение, что чемоданы давно упакованы, сейчас Курино прямо с бала отъедет на Финляндский вокзал, чтобы завтра быть в Швеции… А мы с вами, – невесело рассмеялся Макаров, – от ужина, конечно же, не откажемся, паче того, у меня сегодня дома – хоть шаром покати!

Ольга Викторовна, запыхавшаяся от танцев, счастливая, оживленная, отыскала мужа.

– Вовочка, как я тебе благодарна…

– А что успел нашептать на ушко Зиновий Петрович?

– Мои прекрасные глаза покорили его.

– Это пошлость. А – серьезное?

– Только то, что Япония маленькая, а Россия большая.

– Скажи, какая новость! Сразу видно, что Рожественский не забыл, чему учили его в гимназии.

Бурные всплески музыки мешали им разговаривать.

– Зиновий Петрович отзывался о тебе в самых лестных выражениях. Он считает тебя превосходным минером…

– Да что ты? – отшучивался Коковцев.

– Да. Именно у тебя большое будущее. Такие, как ты, Владечка, еще будут командовать флотами. – Она обернулась к мужу всей статью, лицом, улыбкой, губами. – Владечка, – спросила его Ольга, – неужели я доживу до этого дня?

– Я не доживу, – ответил Коковцев. – Но для твоего дамского понимания сказанного Рожественским вполне достаточно. И все-таки я добавлю (а в мазурке можешь передать это Зиновию Петровичу), что Китай по своим размерам тоже был гораздо больше японского желудка. Однако…

– Однако ты, кажется, выпил лишнее.

– За тебя! И за своего адмирала. Не пора ли домой?..

Утром следующего дня Петербург был встревожен: Япония прервала дипломатические отношения с Россией. Газеты сразу отбили барабанную дробь, в мещанской публике уже слышались глупейшие разговоры: «Да мы этих япошек шапками закидаем… У япошки тонки ножки, у макаки мелки вошки!» Но в штабе Кронштадта хранилось строгое деловое напряжение – без болтовни, без умственных выкрутасов, без фантастики.