Невозвратный билет - Маша Трауб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я покупала что-то нужное из одежды – махровый халат, удивительно мягкий, с капюшоном. Пальто на осень – старое стало совсем мало. Тогда впервые у меня появилось нормальное нижнее белье – трусы с кружевами и лифчик, который идеально подходил по размеру. Часть денег я откладывала, понимая, что могу надеяться только на себя.
У мамы было удивительное качество. Наверное, оно есть у всех людей в той или иной степени. У меня оно отсутствует напрочь. Я не умею очаровываться людьми. Ни при первой встрече, ни при второй. Мама же всегда приписывала людям качества, которых те были начисто лишены. Так, Ларису Витальевну мама считала умной, заботливой, чуть ли не подвижницей и злилась, когда я пыталась сказать, что нашей руководительнице и котенка нельзя доверять, не то что ребенка. Что та могла и хотела заботиться только о собственном сыне. На остальных детей ей было наплевать: поели или остались голодными, спали в кровати или мерзли на полу, как случилось один раз в какой-то экологической деревне, где полностью отсутствовало отопление и нам выдали грелки. Кто-то из детей заболел и лежит с температурой? И на это наплевать.
Веруся сильно ударилась ногой, налетев на камень. К вечеру большой палец распух, и девчушка едва ходила. Но твердила, что все хорошо, ничего страшного. Мы уже научились заботиться о себе сами. Объяснялись в аптеках жестами, показывали, что болит. Нас жалели и давали лекарства. Верусю мы отвели в аптеку и продемонстрировали провизору ее распухший палец. Женщина начала кричать, размахивать руками и кинулась к телефону, чтобы вызвать «Скорую помощь». Но мы кое-как ее убедили никого не вызывать, а продать нам мазь от ушибов.
Идея принадлежала Маринке. Мы подошли к Ларисе Витальевне и попросили денег на непредвиденные расходы в виде необходимых лекарств.
– Совсем обнаглели? – возмутилась наша руководительница.
– Тогда завтра сами выступайте и рассказывайте про морковку, – заявила я.
– Неблагодарные твари. Какого рожна вам еще не хватает? Кормишь вас, поишь, никакой благодарности, только дай да подай, – рявкнула Лариса Витальевна.
– Хотим Верусю отвести в кафе-мороженое и в магазин сладостей. Она там никогда не была, – сказала Маринка.
– Вот, подавитесь, – Лариса Витальевна бросила на кровать десять долларов.
– Каждому, – тихо сказала Маринка.
Кажется, мы скупили тогда половину аптеки. Провизор смотрела на нас с нескрываемым ужасом. Мы же закупались впрок – болеутоляющими, пластырями, жаропонижающим, прокладками… До сих пор удивляюсь, почему эта женщина, увидев измученных, явно нездоровых детей, не вызвала полицию. Потом мы отправились в кафе-мороженое, в магазин сладостей и игрушек. Все выданные деньги потратили на Верусю. Она то смеялась, то плакала и снова смеялась. Это были самые счастливые траты. Тот самый день, ради которого мы все работали и терпели Ларису Витальевну. Тот день, который я никогда не забуду. И абсолютное детское счастье, которого не было у нас, но мы смогли подарить его Верусе.
Верусю мы мазали и бинтовали каждый день. Но опухоль не спадала. Она все еще ходила, немного хромая. Никто не спрашивал, почему девочка хромает, а Ларисе Витальевне это было только на руку. Веруся еще петь не начинала, а организаторы-спонсоры готовы были вручить грант на развитие экологического движения. Впрочем, Лариса Витальевна заметила это не сразу, кажется, после третьего выступления Веруси. Когда та так пронзительно пела «Тихую ночь», все рыдали. Идея принадлежала Елене – мы ездили зимой, накануне католического Рождества, и она учила с нами колядки. Елена оказалась талантливым концертмейстером, раскладывала на голоса самые популярные песни. Мы были только рады – от стихов и заученных текстов уже сводило скулы. Мы пели вполне достойно. Но Веруся… У нее оказался удивительный музыкальный слух, чистый голосок, как колокольчик. А боль в ноге придавала пению совсем другую интерпретацию. Веруся солировала так, что все начинали хлюпать носами и плакать.
– Ее надо к врачу, – сказала Маринка. Всегда равнодушная, сама по себе, Маринка заботилась о Верусе, как о младшей сестре. Ради нее она даже по барам перестала ходить – сидела с ней каждый вечер, дожидаясь, пока девочка уснет. Веруся, как оказалось, боялась темноты. Лариса Витальевна заходила по вечерам в комнату, где мы собирались. Нет, не узнать, почему не спим, и не поблагодарить за концерт. Сообщить, по какому сценарию «отрабатываем» завтра.
Веруся тихонько плакала, когда мы ей бинтовали ногу.
– К какому врачу? У нас завтра утром переезд. Чтобы в восемь стояли у автобуса! – рявкнула Лариса Витальевна.
– На хромой сиротке больше зарабатываете? – хмыкнула Маринка. – Ну еще нам руки-ноги переломайте, пусть калеки выступают, тогда вообще в шоколаде будете.
– Ты представляешь, сколько здесь стоит больница? – заорала Лариса Витальевна. – Что, все отменять? Ты хоть понимаешь, чего мне это будет стоить?
– Да насрать, – как всегда емко и четко выразилась Маринка, и мы были с ней согласны.
Верусю отвезли в больницу и сделали рентген. Оказалось, все это время она ходила со сломанным пальцем.
– Я смогу выступать, я вас не подведу, – твердила Веруся, – только не отправляйте меня домой.
Верусю закатали в гипс и прописали покой, за чем
