Поп Гапон и японские винтовки. 15 поразительных историй времен дореволюционной России - Андрей Аксёнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наибольшее беспокойство вызывал Хлебников: его тоже мобилизовали, но при этом в бытовом и социальном плане он был абсолютно беспомощен. Через месяц с помощью знакомых его благополучно «отмазали» от армии. Врач-психиатр диагностировал у поэта «состояние психики, которое никоим образом не признается врачами нормальным», что, впрочем, было недалеко от истины.
К концу войны футуристы, как и вся страна, устали от нее и не считали ее своим делом. А вот Февральскую революцию они, конечно, приветствовали. Большевик Маяковский ждал (и дождался) следующей, пролетарской революции, остальные же, воспользовавшись отменой цензуры, начали расширять деятельность. Революция – это очень футуристично, теперь она пришла не только в искусство, но и в жизнь. Бурлюк встретил перемены стрит-артом: вышел на Кузнецкий Мост и стал гвоздями прибивать на дома свои картины. Так, кстати, погибла большая часть его шедевров (как и полагается настоящему стрит-арту).
Революция открывала новые возможности, и у футуристов появился клуб. Осенью 1917 года Василий Каменский и «футурист жизни», первый русский йог Владимир Гольцшмидт, при финансовой помощи московского богача Филиппова основали «Кафе поэтов» в здании бывшей прачечной в Настасьинском переулке. Найти заведение было нетрудно: «В переулке разбитые газовые фонари не горели, но в темноте сверкал оригинальный фонарь, выхватывающий из мрака черную дверь, где карминными буквами было написано название кафе, пронзенное зигзагообразной стрелой».
Интерьер кафе был необычным: комната с низким потолком, пол усыпан опилками, столы грубой работы, скамьи – деревянные, струганые. На черной стене был нарисован огромный багровый слон с поднятым хоботом, бюсты женщин-великанш, головы, глаза и крупы лошадей. Все эти изображения пересекали линии всех цветов радуги. Помимо изображений, на стенах были и надписи, например: «Доите изнуренных жаб», «К черту вас, комолые и утюги», а над женской уборной было написано: «Голубицы, оправляйте свои перышки».
Публика приходила поздно, обычно после представлений в театре. Кроме постоянно выступающих футуристов, на сцену поднимались и зрители из зала – певцы, поэты, танцоры, актеры. Гольцшмидт веселил публику, разбивая доски о голову. «Кафэ пока очень милое и веселое учреждение. Народу битком. На полу опилки. На эстраде мы. Публику шлем к чертовой матери. Футуризм в большом фаворе», – вспоминал Маяковский.
В кафе часто появлялись и анархисты, захватившие дома поблизости, и чекисты, не чуждые новому искусству. Лев Гринкруг, который посещал кафе ежедневно, вспоминал, что анархисты часто устраивали драки со стрельбой. Футуристы, будучи тогдашними панками, конечно, это приветствовали. С каждым днем деятельность анархистов в Москве расширялась, они захватывали все новые и новые здания. В марте 1918 года Маяковский, Каменский и Бурлюк собрались устроить в одном из ресторанов клуб «индивидуаль-анархизма творчества». Однако ЧК, видя нарастающую активность временных политических союзников, решила перевести их в категорию врагов. Весной 1918 года по всей Москве анархистские коммуны были ликвидированы, а вместе с ними – и проект ресторана, и «Кафе поэтов».
Времена, когда свободно высказываться со сцены было можно, заканчивались. Большевики постепенно брали под контроль все. В 1918 году, однако, еще были возможны уличные перформансы, хотя и не без оговорок. Однажды летом Владимир Гольцшмидт вышел на Петровку абсолютно голый, а вместе с ним – две девушки в таком же виде, несшие транспарант, на котором крупными буквами было написано: «Долой стыд!». Первый русский йог стал проповедовать, что человеческое тело – это самое красивое, что только есть на свете, и, скрывая его под одеждой, люди совершают святотатство.
Конечно, толпа с неодобрением окружила голых проповедников, и, разумеется, росла она с каждой минутой. Какая-то старушка начала бить акционистов зонтиком. Толпа стала угрожающе надвигаться на Гольцшмидта и его спутниц. В это время подоспели милиционеры и доставили всех троих в отделение в Столешниковом переулке. «Футурист жизни» и его спутницы сперва оказались в камере предварительного заключения, а потом, после суда, были высланы из Москвы. В провинции первый русский йог показывал фокусы, демонстрировал искусство гипнотизера и разбивал о свою голову разные предметы.
Маяковский и Каменский поставили свой талант на службу Советскому государству. Велимир Хлебников, лишенный возможности получить медицинскую помощь, умер в 1922 году от гангрены. Художники Гончарова и Ларионов после революции оказались в Париже и не стали возвращаться на родину.
Что же касается Давида Бурлюка, он, чудом избежав гибели при ликвидации анархистов в Москве, отправился в 1919–1920 годах в очередной тур с Каменским и Маяковским по Уралу, Сибири и Дальнему Востоку, однако решил на этом не останавливаться и двинулся дальше по Тихому океану. Он эмигрировал в Японию, а затем переселился в США, где прожил долгую, спокойную и счастливую жизнь.
Петухи поют подвале
И вслепую славят свет,
Свод-шатер лиловый дали,
Уходящий путь корвет.
Я Нью-Йорке на панели
Гимн услышал петухов,
Что так радостно запели
Под цементом, под замком…
Под асфальтом трели птицы,
Там, подвале – птичий склад,
Где – приволье ящерице,
Где – мокрицы говорят…
‹…›
Под цементом, под панелью
Не сдаюся и пою
И бунтарской славлю трелью
Бедных жизнь и жизнь свою!
Давид Бурлюк
Последний шанс Керенского
В конце лета – начале осени 1917 года в России сложилась, пожалуй, максимально идиотская ситуация, которая привела к максимально возможным последствиям. По крайней мере она точно повлияла на развитие огромной страны.
Что происходило в стране к началу осени? Николай II, отрекшийся от престола, рубил в Сибири дрова, фотографировал, играл с детьми и никак на политику не влиял. Монархисты тоже оказались в положении политических маргиналов и не имели влияния. Во главе страны стояло Временное правительство и его председатель Александр Федорович Керенский – чрезвычайно популярный лидер. До Февральской революции он был адвокатом и довольно известным депутатом Государственной Думы, а после пережил стремительный взлет политической карьеры.
К началу лета Керенский был чуть ли не единственной надеждой и опорой нашей страны. Его считали тем, кто может всех спасти, называли вождем, создали практически культ его личности. С ним выпускали открытки, девочки мечтали о совместных фотографиях. Он выступал на митингах и на демонстрациях, произносил зажигательные речи, а помимо того, был красив и харизматичен. Он жил в Зимнем дворце и оттуда управлял страной, однако к концу лета уже начал терять популярность: земная слава недолговечна.
Шла Первая мировая война. Страна уже полгода жила без царя, а победы в войне что-то не было видно, продовольствия не становилось больше, рубль падал, преступность росла, жизнь в стране совсем не улучшалась – а от Керенского слышали только лозунги и речи. Всем потихонечку стало понятно: он хорош в публичных выступлениях, но, к сожалению, для управления страной красноречия недостаточно.
Временное правительство состояло из четырех кадетов и нескольких социалистов, которых выдвинул Совет рабочих и солдатских депутатов – орган, управлявший страной одновременно с Временным правительством. Теоретически ответственность за все несли министры, но Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов тоже выпускал декреты, вроде бы обязательные для исполнения. Эти два органа друг перед другом не отчитывались, часто противоречили друг другу, у их членов были разные взгляды на политику, и порой они не стеснялись друг с другом бороться. Конечно, это не способствовало здоровому политическому климату.
Одна из самых больших претензий к Керенскому, Советам и текущей конфигурации вообще состояла в том, что в течение полугода с момента свержения царя никто не смог собрать Учредительное собрание – парламент, который должен разработать новую конституцию, по которой будет жить страна. Если Учредительное собрание решит, что нужна монархия, – хорошо, будет монархия. Решит, что нужна парламентская республика, – ладно. Но в любом случае это собрание должно было
