Семеро Тайных - Юрий Никитин

В тишине звон подков разносился таким грохотом, словно дюжие молотобойцы били по наковальне. Конь под Олегом трясся все сильнее. Он сам тоже старался не смотреть в сторону, ибо перил нет, а совсем рядом пропасть между краем ступеней и внешней стеной башни.

Наверху светлело. Рискнув вскинуть голову, он успел увидеть расписной потолок, ступеньки шли по кругу, он уже видел расписной потолок, здесь никакой ляды, ступеньки выводят прямо на самый что ни есть верхний поверх...

Глава 20

Когда самая верхняя ступенька слилась с полом, конь задышал чаще и заторопился. Голова Олега поднялась над полом, он мгновенно рассмотрел широкий зал, каменные стены, все пусто, если не считать стола у дальнего окна и... молодой женщины в легком кресле.

Она улыбнулась светло и чисто:

— Ого!

Конь шумно вздохнул. Бока были влажными, но дрожь быстро уходила из тела. За спиной Олега застучали копыта. Колоксай выехал следом, быстро посмотрел на женщину, поклонился, сердито взглянул на Олега, поспешно спрыгнул, поклонился снова.

Олег с седла огляделся, а что такого, если на ко-не, мужчины на такие мелочи внимания не обращают. Правда, здесь женщина, но если уж занята таким неженским делом, как чародейство, то и привычки должны быть попроще.

Колоксай поклонился снова:

— Приветствуем тебя, госпожа!

В голосе витязя было смущение глубиной с пропасть в горах. И что въехали верхом, и что не знает, как обращаться, все-таки даже не княгиня...

Женщина легко обогнула стол, простое недлинное платье легко облегало ее стройную фигуру, волосы коротко подстрижены, улыбка простая и до того бесхитростная, что по спине Олега побежали предостерегающие мурашки.

Молодая, очень стройная, даже грациозная, хотя, присмотревшись, Олег уже не назвал бы ее юной девушкой, как решил с первого взгляда. Волосы держала на диво короткими, настолько короткими, что у него, Олега, и то длиннее, что, странное дело, делало ее только моложе и обаятельнее.

Она заговорила, он некоторое время слушал только ее голос, ровный и непривычно рассудительный для такой милой женщины. Она разговаривала с ним как с другом, которого знает много лет, с которым росла, от которого нет тайн и который не станет смеяться над ее неженскими увлечениями.

— Вы не только смелые, — сказала она спокойным, рассудительным голоском, — но и совсем неглупые люди. Я не слышала, чтобы вы наговорили дури... столь обычной, когда видят моих муравьев.

— Ты подслушивала? — спросил Олег.

— Да, — ответила она без тени смущения. — Сразу видишь... и слышишь ваши планы... Вы устали с дороги. Садитесь, отдохните. Меня зовут Хакама, я здесь единственная хозяйка... и вообще единственный жилец. Остальные, вы их видели, мои приходящие работники. А кто вы и что вы?

Колоксай огляделся, куда же сесть, но за спиной уже возникли два стула. Он опустился, ноги с осторожностью держал под стулом, если исчезнет, то не опрокинуться бы на спину, нелепо задирая ноги.

На середине стола появилось широкое блюдо из чистейшего золота. Под взглядом хозяйки возникли крупные гроздья винограда, каждая ягода едва не лопается от распиравшего ее сока, краснобокие яблоки, груши, потом ее взгляд зацепился за вытянувшееся, как у коня, лицо Колоксая, едва заметная улыбка скользнула по ее красиво очерченным губам.

Перед витязем стали появляться тарелки с жаренной на вертелах дичью. Когда блюд набралось с полдюжины, на столе выросли два кувшина с вином.

Колоксай приободрился:

— Ого!.. Неплохо. Для воина важнее всего мясо, вино и женщина!

Она оглянулась на двух коней, что в недоумении стояли на другом конце комнаты:

— Я уж думала, мясо, вино и лошадь...

— Ну, — ответил Колоксай, не отрывая взгляда от роскошных блюд, — это у кого какие вкусы. Я все-таки предпочитаю женщину. Конечно, красивую, иначе уж лучше лошадь.

— Красивую?

— Это женщины бывают некрасивые, — ответил Колоксай уверенно, — но не лошади!

Не дожидаясь, пока хозяйка начнет трапезу, он по-царски первым выдрал кабанью ногу, обнюхал, довольно оскалил зубы.

Олег сел свободнее, признался:

— Я струхнул! Муравьев видел и покрупнее... но чтоб вот так двигались во множестве... все в эту башню, все при деле... Да они, стоит им захотеть, эту башню разнесут во мгновение ока, стоит только каждому отщипнуть по песчинке!

Она мягко улыбнулась:

— Чисто мужское понимание. Отщипнуть, разнести, уничтожить, убить... А то, что это не столько верные слуги, но и друзья, никому в голову не приходит. Слуги взбунтоваться могут, но друзья не предадут. Кстати, они и охраняют меня лучше всех заклятий. Я могу спокойно предаваться там, наверху, размышлениям, а они у основания всегда бдят.

Кони покусывали один другого, жеребец Колоксая попытался лягнуть смирного конька Олега. Хакама не повела и бровью, но в дальний угол рухнула огромная связка душистого сена. Затем сено исчезло, взамен перед конями появились ясли, полные отборного овса.

Олег поежился:

— Если бы только у основания! Я чувствовал на протяжении версты, что меня не разорвали только по приказу их владычицы.

Хакама засмеялась:

— Не люблю хвастать, но это верно. Все, что мои шестиножки видят и чувствуют, я вижу и чувствую тоже. Когда захочу, понятно, иначе еще свихнулась бы. Их мир такой... странный...

Последние слова она произнесла задумчиво, отстраненно, щеки слегка побледнели, а взор ушел вдаль. Ему почудилось на миг, что у колдуньи по всему телу открываются крохотные поры, какие есть у всех насекомых, но это видение ушло так же быстро, как и возникло.

Кони звучно хрустели овсом, на всякий случай отгоняли хвостами невидимых мух. Колоксай ревниво смерил взглядом ширину яслей, конь жрать здоров, можно наперегонки, а Хакама обратила задумчивый взор на Олега:

— Я понимаю, вы заехали сюда не просто...

Колоксай сказал бодро:

— Почему? Нам здесь нравится.

Он поковырял ножом в зубах, послышался скрип железа. Губы Хакамы снова дрогнули:

— Вы не знали, что вас ждет.

— Догадывались!

Олег проглотил ком, в груди стало тесно, а в комнате сгустилось напряжение. Наступил самый важный миг, а он все не мог уложить хаотичные чувства и мысли в ясные фразы. Куда проще обосновать бы права на престол, на земли соседнего княжества или королевства, на спрятанное любым царьком сокровище.

— Я урод, — сказал он и ощутил, что говорит совершенно искренне. — Я хочу счастья всем людям! Говорят, что такое могут восхотеть только дураки. Всем людям — это не просто своему племени... моего племени уже нет, теперь мое племя — весь род людской!

Колоксай сказал непонимающе: